Поиск

со дня рождения
Юрия Константиновича ЕФРЕМОВА

1913 – 2013

Разное, из неопубликованного

Жизнь тому назад

Так и говорится
Просто, без досад:
Это было тридцать
Лет тому назад.

Мерною цепочкой
Длились дни, где я
Завязался почкой
Из небытия.

Верный силе, звавшей
Жить, расти, любить,
Не существовавший –
Стал и начал – быть.

Свет чудесный детства,
Юности прибой.
Принят как наследство
Мир с его борьбой.

Крепла ведь, росла ведь
Творческая мощь –
Столькое прославить,
Столькому помочь.

И не скажешь гладко,
Хоть к себе и строг,
Как горька оглядка
На минувший срок.

Вот и на пределе
Длюсь, дышу, стремлюсь,
Скоро в утлом теле
Минус сменит плюс.

Горькое смущенье
Прекратит порыв
Ждущих воплощенья
Мыслей, звуков, рифм.

Тихо ль в смерть поверю,
Вскрикну ли, убит,
Прошлое измерю,
Не избыв обид.

С болью вспомню траты
Мыслей, рвений, чувств,
Скаредность расплаты,
Непризнаний вкус.

Быстротечность сроков,
Где любил и жил,
Горечь всех упреков,
Что не заслужил.

Смерть умом и верой
Осознать ленясь,
Миримся лишь с эрой,
Длившейся до нас.

Но наступит дата
Пасмурного дня,
Где, как и когда-то
Не найдут меня.

И, лишившись пыла,
Сном в объятья взят,
Скажешь: это было
Жизнь тому назад.

20 апреля 1943 г.

О жизни и смерти

Мним, живя на стойкой суше, –

Смерть – простая вероятность.

Верят в вечность наши души,

А не в эту неприятность.

А на море – то и дело

Доведется без заминок

Выходить легко и смело

На последний поединок.

Как представить, хоть украдкой,

Смерти миг неумолимый?

Только крик прощально краткий

Перед тьмой непоправимой,

Только холод осязанья,

Что мешает плыть одежда,

Только молния сознанья,

Что утрачена надежда,

Берег, скрывшийся из вида,

Жажда мускулы ослабить

И бессильная обида

На безжалостные хляби.

Так оставь ее в покое!

Для чего зловещей птицей

Прорицать себе такое,

Что придет без репетиций?

Навсегда доверься морю,

Как природе, как отчизне.

Эти бури на просторе –

Не страшней борьбы и жизни.

В этом плещущем соблазне,

У преддверья этой бездны

Даже мысли о боязни

До смешного бесполезны.

21 июля 1947 г.

Шамиссо

Могу ли равнодушно жить,

без зависти смотреть?

Полжизни прожито, а мир

не прожит и на треть.

А грани сроков, сил, границ

навеки обрекли

Любя – ни разу не обнять

вертящейся земли.

А есть места, где все не так, –

мечта, а не места,

Где даже небо кверху дном

вкруг Южного Креста,

Где вверх ногами длится жизнь,

где дыбом времена,

Где есть и вечная зима,

и вечная весна.

И в предстоящих тридцать лет

Хочу – скорей-скорей –

Во всех Кореях побывать,

проплыть вдоль всех морей,

На Рикуоку, на Рюкю,

на реку Рюкоко,

Чьи имена полны витков,

как в веке рококо.

И даже там хотел бы жить

я на своем веку,

Где петухи кричат ку-ку

взамен кукареку.

Увы, сумели сделать мне

доступным это всё

Лишь скороходы-сапоги

из сказки Шамиссо.

Но, чувств и сил не исчерпав,

я к дальним странам льну.

Любя весь мир, я тем сильней

люблю свою страну.

И счастлив я, как в сказке той,

мне виден целый свет,

Я сын земли, я царь земли,

я сердцем землевед.

И мне доступны за столом

любые имена,

И тяга в даль, и небеса,

и вечная весна.

Как этот бред наивный стал далек!

Как не вечны могущества кумира!

Щедрее, чем волшебный кошелек,

Я мнил иметь ключи к красотам мира.

Но и попав судьбе под колесо,

Но и растоптан, правду не нарушу:

Как Петер Шлемиль в сказке Шамиссо,

Я продал тень, но я не продал душу.

1944–1945

Китежи

Плотин не перепилишь, не осилишь.

Не ходят бабы, сено шевеля.

Мир холодят тела водохранилищ –

В них, словно Китеж, канули поля.

Перерасчётами ли переспоришь

Слепой энергетический барыш?

Но многократно горестнее горечь,

Что затопленье душ – страшней чем крыш.

1975–1982

Наша победа

Выжили и победили.
Жизнь и отчизна отстояны.
Защищена и доказана
Правда и правота.
Еще не все досказано,
В скольком мы стойки были.
Будем лишь впредь достойны
Боли, что принята.

Разве понять союзникам,
Слепого комфорта узникам,
С их себялюбьем узеньким,
Что нам пришлось изведать?
Разве понять историкам,
Успевшим забыть о стольком,
Сидя за тихим столиком,
Как нам дались победы?

Терпеньем немым – не менее,
Чем нервами и уменьем,
Не только в кровавой рубке,
Под гром и осколков град, –
В утлых челнах жилплощади,
Душных как душегубки!
Годы стоянья в очереди –
Не было злей растрат.

Постом превзойдя отшельников,
Мы выжили в муках крестных
Среди штурмовых двухнедельников,
Кварталом, недель, декад,
Сквозь всю перегрузку нагрузок,
Выгрузок и отгрузок,
Субботников и воскресников,
Авралов, буксиров, вахт.

Вечно захлестнуты паникой
Очередной кампании,
Мы научились не плача
Волю держать в руках,
С частым недоеданием,
С вечным недосыпанием,
В штопаном тертом платьи,
В стоптанных башмаках.

Мы выжили средь ущемлений,
Рамок и слева и справа,
Невольниками «картошки»
И заготовок дров,
Пленниками прикреплений,
Рабами стандартных справок,
Каторжниками карточек,
Талонов и ордеров.

С привычкой к трамвайной давке,
К вычетам трети ставки,
К минорным нормам корма
И к ценам, не знающим норм,
К читкам и проработкам,
К чисткам и перековкам,
К страшным перестраховкам,
К бдительности вверх дном.

Край наш такое вынес,
Что превзошло все вымыслы,
Выстрадал, выжал, выжилил
Тяжесть томящей тьмы.

Если и с этим свыклись,
Если и это вынесли,
Значит, действительно выжили
И победили мы.

Июнь 1945