со дня рождения
Юрия Константиновича ЕФРЕМОВА
1913 – 2013
Часть 1
Немного истории
Об именах московских улиц написано немало. В середине прошлого века (1842–1872) были опубликованы историко-археологические труды И. М. Снегирева; с 1878 года выдержала не одно издание книга А. А. Мартынова с объяснениями истории имен 747 улиц внутри Камер-Коллежского кольца; происхождения названий коснулся в 1915 году и межевой инженер А. Н. Петунников в книге о путях сообщения в Москве[1].
После крупной революционной ломки системы имен в первые годы советской власти первые сводки нахлынувших перемен дали в 1938 году П. Н. Миллер и П. В. Сытин в книге, прямо названной «Происхождение названий, переулков и площадей Москвы», а затем эту тему П. В. Сытин несколько раз развивал, то распознавая «Прошлое Москвы в названиях улиц» (1946, 1948), то шире излагая самоё историю улиц с учетом даже археологических данных («Из истории московских улиц», 1948, 1952, 1958). Наиболее полной сводкой его разысканий и размышлений была последняя, прямо названная «Откуда произошли названия московских улиц» (1959).
Через десяток лет при подготовке новой сводки такого рода, предпринятой несколькими членами комиссии по наименованию улиц при Моссовете, выяснилось, что даже при всем многолетнем опыте, огромных москвоведческих знаниях и личном участии самого П. В. Сытина в переименованиях в его трудах обнаружилось немало случайных, недостоверных догадок и прямых ошибок. Эта группа авторов с 1972 по 1988 год выпустила уже пять изданий своеобразного словаря-справочника «Имена московских улиц». Если первое издание было еще беспомощной пробой пера, то последующие (1975, 1979, 1985 и 1988) удавалось сделать всё более полными и достоверными.
Поначалу составители шли вслед за перечисленными предшественниками, нередко доверчиво повторяя их ошибки, а кое-где и сами что-то подпутывали, но с помощью авторитетных консультантов и многочисленных читательских замечаний и уточнений стремились от издания к изданию увеличивать доказательность данных.
И все-таки эти справочники далеки от совершенства. Они – любительское рукоделие группы увлеченных авторов, которые пытались хоть как-то подытожить огромные и всё множащиеся материалы лишь попутно с основной своей деятельностью в моссоветской комиссии. В числе составителей были два историка, два работника аппарата Моссовета, два архитектора, два писателя (один из них – автор этих строк – писатель-географ и краевед). Это не результат систематических исследований, а ведь именно исследования тут были бы нужны для создания полноценного, академической строгости и достоверности, исчерпывающего труда по истории московского именословия.
К сожалению, создание такого труда или хотя бы ведение картотеки-мониторинга не входило и не входит планы исследовательской работы самого профильного учреждения, которому это было бы посильно – Музея истории Москвы.
Хорошо, что хоть некоторое подобие такой работы сумело организовать и выполнить Архивное управление Мосгорисполкома совместно с Центральным архивом Октябрьской революции и социалистического строительства Москвы. В 1988 году ими был выпущен в свет пятитомный указатель улиц города за 1917–1982 годы[2] с попыткой перечислить все существовавшие и вновь возникавшие за эти годы названия с указанием дат их возникновения и переименования или исчезновения, упразднения (а при отсутствии точных данных – дат первых или последних упоминаний о них). В Указателе приведены сведения о географической привязке улиц к административным районам и даже даты переподчинения из одних районов в другие в ходе изменений в нарезке сети самих районов или их переименований.
Этот капитальный труд тоже не свободен от частных ошибок и пропусков, что, однако, почти не умаляет его значительной ценности для краеведов Москвы и ее историков. Но указатель есть указатель, это собрание справочных данных, а не исследованье, здесь накоплена уйма фактов, но объяснение их не было целью издания. И на том спасибо нашим архивистам.
В 70–80-е годы топонимией Москвы все чаще начала интересоваться наука. Появилась книга Г. П. Смолицкой и М. В. Горбаневского «Топонимия Москвы» (1982), научный сборник со множеством статей «Географические названия в Москве» (1985), изданный по инициативе топонимистов и географов Москвы в серии «Вопросы географии», ряд выступлений Н. М. Молевой, В. П. Нерознака и др. Активную критическую и творческую позицию в отношении московских имен занял наш Фонд культуры.
Что же мне позволяет браться за перо и писать о судьбах московских имен при таком обилии предшественников и сегодняшних знатоков? Прежде всего – неравномерность опубликованной информации, ее все еще недостаточная достоверность даже для, казалось бы, полнее проработанных дореволюционных этапов. За советское время возросли отрывочность данных, их искажение под воздействием политико-идеологических прессов, не было и попыток обстоятельного анализа путей формирования системы имен. А тут таилось немало не только внешних, но и глубинных причин – конъюнктурных, психологических... Есть в чем разобраться!
Не претендуя на академичность исследования, я все же пытаюсь хоть как-то обобщить и осмыслить большой материал, прошедший через мои руки за десятилетия работы в комиссии Моссовета, составления и редактирования «Имен московских улиц». Вычленить этапы формирования сети имен, выявить судьбы их различных тематических узлов – персональных, связанных с природой, хозяйством, религией...
Перевалив 80-летний рубеж, за академическое исследование не берусь, но надеюсь, что осилю труд в смешанном жанре – «исследованье-воспоминание»: многое помогут проверить и подтвердить личные впечатления, за достоверность которых ручаюсь.
Рожденный в Москве еще до Первой мировой войны («довоенного качества», как говорили о товарах в годы НЭПа), я почти непрерывно, лишь с временными отлучками, прожил в столице с 1922 года и теперь счастлив, что уже с девятилетнего возраста «заболел» Москвой. Мой отроческий азарт – на каждой заставе побывать, по каждой улице пройти – конечно, не был еще никаким краеведеньем и скорее напоминал коллекционерское хобби, вроде сбора марок, но для будущих интересов краеведа это заложило неплохой фундамент.
Умилял старших тем, что побывал у всех монастырей Москвы (только на все сорок сороков храмов пылу не хватило). Воспитанный безбожными родителями, я коллекционировал такие объекты скорее как идолопоклонник – обители и церкви привлекали красотой, но и каждая застава была словно некий фетиш. Отсутствие карманных денег подвигало ездить на трамвайных буферах или на извозчичьих запятках, соревнуясь с кишевшими в столице беспризорниками.
Я счастлив, что и при таких мальчишеских блужданиях успел всмотреться в тогдашнюю Москву, запомнил как вечные ценности и храм Христа у еще не переименованных Пречистенских ворот, и Сухареву башню, и Триумфальные ворота на их законном месте, и храмы Успенья на Покровке и «Николы Большой Крест» на Ильинке. Оценок никто не навязывал, воспитывала сама подлинность величия столицы, и это – при всем ее тогдашнем неустройстве – булыжных мостовых (а была и уйма грунтовых улиц «без твердого покрытия»), снежно-ледяной тряске по неубираемым снегам (копыта ломовых лошадей превращали любую улицу в клавиатуру ухабов и гряд)... Толкучки Смоленского и Сухаревского рынков, педальные (еще не электрические) звонки трамваев, соблазны птичьего рынка на Трубной... И тут же радость при первых признаках технического прогресса – именно так воспринимался в 1924 году первый автобус (как и первый троллейбус в 1933-м). Запомнилось множество атрибутов прошлой жизни – тумбы вдоль тротуаров – то ли коновязи, то ли ограничители для пьяных возниц. Фонари с уже не светящимися газовыми горелками... На углах кварталов – названия улиц еще со старой орфографией, с ятями и ерами. Выпуклые глазурованные горбыльки, где по интенсивно синему цвету отчетливо читались белые буквы имен.
Новшества отражались и на уличных указателях. На замену их, видно, еще не хватало средств, но отцы города проявили изобретательность: скомандовали закрашивать глазурь синих табличек ржавой оранжево-розовой краской и по трафарету выписывать на этом фоне вновь присвоенные имена. Помню именно такие таблички на улицах вокруг Таганки – Интернациональную на месте Швивой Горки, Товарищеский на месте Дурного переулка, а кое-где и в центре: «улицей Герцена» закрасили «Большую Никитскую», «площадью Революции» – «Воскресенскую», а «Советской» – «Скобелевскую площадь». Оптимистическая краска оказалась недолговечной, легко отколупывалась, отлетала и в образовавшиеся просветы проступала живуче-яркая синяя с белым – дореволюционная. Сквозь отколуплины под «Марксистской» легко прочитывалась старомосковская Пустая, а из-под загадочной «улицы Потье» (мало кто знал фамилию автора текста «Интернационала») упрямо просвечивала отвергнутая «Большая Дмитровка», как и Мясницкая из-под недолговечной Первомайской.
Еще одной «зримой чертушкой» тогдашней Москвы, имеющей отношение к ее именам, запомнились номерные знаки домов. С дореволюционных лет уцелели трехгранные жестяные фонари-призмы с прорезями для номера и для мелкого слеповатого шрифта с именем улицы. Расчет был на освещение изнутри – одна из стенок открывалась, как дверца на петлях, и внутрь фонарика дворник вставлял керосиновую лампу или подобие лампады с горючим маслом, а то и просто свечу. Случались и знаки прогресса – электропроводка с патроном и лампочкой. Цифры и буквы на светящихся призмах читались ночью лучше, чем днем.
Запомнился и такой «рывок прогресса»: многое в Москве упорядочивалось и подчищалось к всероссийской выставке 1923 года – дореволюционные вывески с фамилиями фабрикантов и купцов на магазинах и лавках заменялись на советские, разного рода МСПО и Моссельпромы. Уступали место более совершенным плевательницы и урны – про них сразу же побежало двустишие, не уверен, основательно ли приписываемое Маяковскому – «Товарищи люди, будьте культурны, не плюйте на пол, а плюйте в урны», – и анекдот с подковыркой про надпись: «Я урна, твой друг, плюнь в меня».
Совершенствовалось и техническое оформление номеров-фонарей – теперь они освещались не изнутри, а снаружи. Номера как бы распахнули крылышки, где ниже черной цифры с номером дома на белом фоне ввинчивалась лампочка, освещавшая в темное время и цифру, и нижележащую надпись с названием улицы. Номерки такого фасона были очень изящны и порадовали москвичей, потом они широко привились.
Теперь попробуем ответить, как и почему так, а не иначе складывались судьбы московских имен в послереволюционные годы.
Слом прежней системы управления страной сопровождался сломом идеологии. Оправдывалось сокрушение любых святынь и знаков «проклятого прошлого», сносились храмы, памятники царям и генералам.
Но крушить, опустошать и даже осквернять храмы и валить статуи нужны были усилия, а куда легче просто переименовывать улицы и площади! Тут и просвещенные пропагандисты помогли ссылками на достойный, по их мнению, опыт французских революций с повальными переименованиями даже месяцев календаря. Революционные смены названий сомнению не подлежали!
Вот и вторглись в московские адреса, да и в питерские и во все другие города, одни и те же революционно-политические наборы имен и в память о событиях – Октября, 1905 года, Парижской коммуны, и в честь Интернационалов – Первого и Коммунистического, Красной Армии, имен провозвестников революции и ее творцов и лидеров. Тут-то и было допущено много хаотического, внесшего немалый беспорядок в жизнь города.
Именно для первых лет советской власти (до 1922 года) был характерен стихийный разнобой с переименованиями, хлынувшими от усердствовавших райсоветов, которых центральная власть не догадывалась ограничить. Этот процесс шел в соответствии с революционными убеждениями деятелей, с их пониманием задач текущего момента. Но нередко тут отражался и уровень мышления в стиле платоновского «Чевенгура».
Децентрализованность переименований привела к тому, что первенство в них захватили периферийные районы, в то время как улицы и площади центра еще долго сохраняли прежние имена.
Какие же районы тогда похозяйничали в Москве?
После Февральской революции 1917 года вместо прежнего деления на 17 полицейских частей, подразделявшихся далее на участки, было введено деление Москвы на 44 комиссариатских участка, но уже в марте Совет рабочих депутатов разделил Москву на 8 районов (Городской, Бутырский, Замоскворецкий, Лефортовский, Пресненский, Рогожско-Басманный, Сокольнический и Хамовнический), что, между прочим, соответствовало подпольному районированию города у большевиков. К осени 1917 года число районов достигло одиннадцати (обособились Басманный и Благуше-Лефортовский, Рогожский и Симоновский, возник Сущёвско-Марьинский район, уточнил границы Хамовническо-Дорогомиловский). В апреле 1918 года слились воедино районы Рогожский и Симоновский, но возник Алексеевско-Ростокинский район.
В 1919 году в Москве опять насчитывалось 11 районов – Хамовническо-Дорогомиловский, Замоскворецко-Даниловский, Рогожско-Симоновский, Благуше-Лефортовский, Сокольническо-Богородский, Алексеевско-Ростокинский, Бутырско-Всехсвятский, Сущёвско-Марьинский, Пресненский, Басманный и Городской – последний охватывал Садовое кольцо без Замоскворечья, Заяузья и районов Арбата – Остоженки.
В марте 1920 года Алексеевско-Ростокинский район слили с Сокольническим, в апреле Басманный переименовали в Бауманский. В 1922 году упразднили Городской район. На плане Москвы – первом, с которым мне довелось познакомиться в детстве, число районов равнялось всего шести – это были Бауманский, Замоскворецкий, Краснопресненский, Рогожско-Симоновский, Сокольнический и Хамовнический.
Всю эту абракадабру я привел не без умысла – попробуй теперь доищись, самоуправству каких плодившихся и чешуившихся районов обязаны были наводнившие Москву новые имена, а в их числе – несчетные дубляжи и конфузнейшие благоглупости...
О былых наречениях свыше
Нередко думают, что сеть имен в Москве возникала только стихийно, в ходе роста города с его радиально-кольцевой «планировкой». Да, в именах запечатлелись тогдашние стены и валы, ворота и заставы, направления на окрестные или дальние города, названия поселков и слобод, поглощенных росшим городом. К этому добавлялись имена церквей и монастырей, предприятий и учреждений, а в особенно большом количестве – фамилии домовладельцев. Начало же преднамеренных переименований привычно связывают с рубежом 1917 года. Но «волевые» наречения московских улиц, правда, единичные, случались и до революции.
Так, еще 19 апреля 1658 года царь Алексей Михайлович повелел своим указом переименовать все ворота Кремля и Белого города (многие по иконам) – впредь «писать и называть»: в Кремле Фроловские – Спасскими, Куретные – Троицкими, Боровицкие – Предтеченскими, а в Белом городе Трехсвятские – Всесвятскими, Чертольские – Пречистенскими, Арбатские – Смоленскими, Мясницкие – Фроловскими. Историк И.Е. Забелин оговаривает, что, «несмотря на царский указ и после долгое время, Московский народ сохранял старые названия, оставив некоторые из них не переименованными и до нашего времени» (в Кремле – Боровицкие, в Белом городе Арбатские и Мясницкие ворота).
Тем же царским указом прежняя Чертольская улица была названа Пречистенкой – она вела к Новодевичьему монастырю, обладавшему «списком» иконы Пречистой Божьей Матери. Святое имя противопоставлялось нечистой силе, звучавшей в имени урочища Чертолье (Черторье, от ручья Черторый – «Чёрт рыл»).
Еще с одним «чертовым» именем градоначальство рассталось по просьбе жителей-старообрядцев с Рогожского рынка: им было неловко жить в Чёртовом переулке, ведь их вера вообще возбраняла «черные слова», а тут часто упоминаемый адрес! Отцы города пошли навстречу ходатаям и милостиво соизволили переименовать переулок в... Дурной! Все-таки выразили свое отношение к исповедующим «не ту веру». Только после 1919 года этот переулок близ Таганки переназвали в Товарищеский. Но не возвращать же теперь – ни Дурной, ни Чёртов!
А вот случай противоположный – преднамеренного облагораживания неблагозвучного имени. Между Садовым кольцом и Грузинским Валом простиралась некогда одна из Живодёрных слобод, жители которой, понятно, чем занимались. Это имя прилипло к возникшей тут улице и оскорбляло слух. Поэтому ее торжественно перенарекли в честь одного из генерал-губернаторов Москвы – Долгоруковых – во Владимиро-Долгоруковскую.
Вот ведь с коих пор повелось стремление вогнать в одно название имя вместе с фамилией! Позже оно породило еще более уродливые гибриды вроде Карло-Либкнехтовска в Донбассе и Карл-Маркс-Штадта в Германии. Возникли и другие фамильно-именные помеси вроде Беднодемьяновска или Ивано-Франковска (а то спутают украинского писателя с испанским фашистом Франко).
А разве не кощунственно звучало бы «Александропушкинск» или «Левтолстовск»... Впрочем, прецеденты все же были и раньше – вспомним Александро-Невскую лавру или Иосифо-Волоколамский монастырь – вроде слух и не режет...
Вернемся, однако, к Живодёрной. Этой улице и в дальнейшем не повезло. В 1918 году в порыве интернациональной солидарности ее нарекли именем Фридриха Адлера – одного из лидеров австрийских социал-демократов (секретаря партии!), идеолога австро-марксизма. Прославился этот лидер и идеолог тем, что в октябре 1916 года самолично убил министра-президента Австро-Венгрии графа К. Штюргка и был приговорен за это к смертной казни. Поводом для покушения был отказ графа восстановить права распущенного в 1914 году райхстрата. Ленин оценил тогда это убийство как жест «отчаянья каутскианца», но событие в целом было сочтено протестом против войны, и в защиту Ф. Адлера в разных странах, в их числе и в России, развернулось широкое общественное движение. Под этим давлением казнь заменили Адлеру тюрьмой. Этого оказалось достаточным для присвоения его имени улице в Москве – таковы были политические страсти в 1918 году!
Выйдя из тюрьмы, Ф. Адлер вновь оказался в первых рядах лидеров социал-демократии, выступил противником Октябрьской революции в России, активно боролся против коммунистического движения в Западной Европе, был одним из организаторов так называемого 2 1/2-го (1921—1923) и Социалистического рабочего (1923—1940) Интернационалов. Иначе говоря, в течение всех 20-х годов его упоминали в нашей печати в числе перворазряднейших ренегатов, оппортунистов и социал-предателей, а улица его имени, мало что и кому говорящего, продолжала существовать рядом с центром Москвы. Только в 1931 году, опомнившись, присвоили ей «проверенное» имя Л. Б. Красина, умершего за пять лет до этого. Под его же имя в 1951 году пристегнули и бывший Чухинский тупик, а в 1965 году застеснялись, что для Красина это не престижно, и объявили тупик переулком, хотя и на новейших планах он изображен все же тупиком.
Еще одна поучительная деталь в судьбе имени той же улицы: во втором и третьем изданиях «Имен московских улиц» (1975 и 1979) история с временным существованием улицы Фридриха Адлера была коротко изложена, но из верстки четвертого издания (1985) не только этот сюжет, но и само имя Ф. Адлера было изъято, поскольку террористов по тогдашним установкам прославлять не полагалось. Лишь в пятом издании (1988) упоминание о том, что улица в 1918—1931 годы все же носила это имя, удалось восстановить, хотя и без характеристики самого деятеля.
Еще одним дореволюционным переименованием свыше было присвоение началу Новослободской улицы имени генерал-губернатора Москвы князя В. А. Долгорукова. В 1925 году эту Долгоруковскую переименовали в Каляевскую, тоже по имени террориста, убившего другого московского генерал-губернатора – великого князя С. Л. Романова. Но этого убийцу полагалось прославлять. 13 апреля 1992 года улице было возвращено прежнее имя – Долгоруковская.
Еще в царское время обозначилась тенденция сводить названия в тематические «кусты». Так, в 1912 году в ознаменование столетия Отечественной войны и Бородинской битвы в Дорогомилове появились Бородинские улица, мост и переулок, проезды Платовский, Кутузовский и др. Полуторастолетие тех же событий привело в 1962 году к умножению этих военно-исторических названий – о них еще будет речь впереди.
Хорошо, что не все проекты наречений свыше осуществлялись – ведь среди них случались и лакейски-подхалимские, и вовсе сумасбродные.
В Московском городском архиве обнаружены документы, говорящие, что однажды именами улиц столицы заинтересовался... сам Сталин! На одном из проектов новой застройки столицы он поставил вопросительные знаки против таких имен, как Газгольдерные и Электрические, и предложил Моссовету вообще подумать над названиями улиц Москвы.
Тогда, во второй половине 40-х, годов руководство столицей возглавлял в одном лице и председатель исполкома горсовета, и первый секретарь горкома компартии Георгий Михайлович Попов, вскоре доросший и до поста одного из секретарей ЦК. Он поспешил с усердием выполнить указание вождя и представил ему проект постановления Политбюро «О переименовании главных улиц и площадей Москвы». Оказывается, уже тогда было предложено назвать Большую Калужскую проспектом Ленина (потом-то ее все-таки впаяли в Ленинский проспект, куда более длинный). Магистраль от Театральной до Моховой отдать под Сталина (при Хрущеве ее слепили в виде «проспекта Маркса»). Все (!) Садовое кольцо предложено было счесть... проспектом Победы, Можайское шоссе – проспектом Молотова, а Первую Мещанскую – проспектом Комсомола (вон еще когда зарождалась идея насчет Комсомольского проспекта, но отдали эту улицу под проспект Мира). Для привокзальных площадей были предложены имена Горького, Кутузова и Чкалова. Болотную площадь предлагалось именовать в честь Ленина, Манежную – Сталина, а Арбатскую – Калинина.
Предвидеть реакцию Сталина на такой проект было нелегко – кто мог знать, что он вычеркнет из него все, кроме улиц Ленина и Калинина? Но Г. М. Попов, видимо, всерьез увлекся ролью крестителя улиц и решил пойти по второму заходу, использовав для этого убедительнейший повод —70-летие Сталина! 8 декабря 1949 года он отправил Маленкову слегка измененную программу, Манежную с именем Сталина повторил, а проспект Сталина продолжил от Лубянки до Дворца Советов. Маленков, по-видимому, запомнил предыдущий урок, письменного ответа Попову не дал, вероятно, отказал устно. Но на сохранившейся пачке проектов сохранился такой автограф вождя: «Все это чепуха. Сталин».
Евгений Таранов, обнародовавший такие сведенья из архива в «Градских вестях» «Московской правды» за 2 августа 1995 года, задумался, почему Сталин так к этому отнесся. «Может, он считал, что пока не наступила пора массовых переименований?»
Впрочем, и эта неожиданная сдержанность вождя не укротила стихии волевых перенаречений, которая продолжала свирепствовать и в столице, да и по всей стране.
Ураган переобзываний (1918—1921)
Первый шквал революционных переименований настиг старую Москву уже в 1918 году. Первенство тут принадлежало событиям двух революций – 1905 и 1917 годов, реально жившим в памяти современников.
Начнем с 1905-го. Большую Пресню с 30 апреля 1918 года стали называть Красной Пресней (Пресненскую Заставу в Краснопресненскую переименовали вдогонку в 1940-м). Того же числа Прудовая улица, проходившая вдоль Нижнего пруда речки Пресни, была названа улицей Дружинников (в честь боевой дружины М. С. Николаева с фабрики Н. П. Шмита). В 1922 году неудобный для разговорной речи родительный падеж заменила притяжательная форма – Дружинниковская.
Тем же решением Немецкой улице, ведущей к Лефортову, было присвоено имя Бауманская в память о погибшем на ней 18 октября 1905 года Н. Э. Баумане, одном из руководителей московских большевиков в начале века. Несколько позже это же имя присвоили Елоховской площади, а в 1931 году на ней же воздвигли и памятник Бауману.
Тогда же Кудринская улица в память о баррикадных боях в декабре 1905 года (на ней же располагался один из штабов октябрьских боев 1917-го) была переименована сначала в улицу Баррикад, а позднее и ее, естественно, стремясь избежать родительного падежа, стали называть Баррикадной[3].
Ее ровесница по событиям 1905 и 1917 гг. – соседняя Кудринская площадь была в 1918-м же году переименована в площадь Восстания. Непонятно, чьим решением ей на несколько лет тем не менее присваивалось название площадь Потье (по фамилии автора текста «Интернационала», которое тогда же ненадолго присваивали и Большой Дмитровке!). Уже в 1925 году название, напоминавшее о восстании 1905 года, восстановили, а в 1992-м площади вернули и имя Кудринская.
Еще короче была жизнь у нового названия Страстной, ныне Пушкинской площади, которую в 1918 году пытались переименовать в площадь... Декабрьской Революции (в память о том же декабрьском восстании 1905 года). Название не привилось – отчетливо помню, что в 1922 году на всех угловых указателях белым по синему и без всяких следов осыпавшейся переименовательной краски значилось бесспорное «Страстная площадь».
Позднее были еще порывы переименований в честь тех же событий. В 1931 году Большой Декабрьской стала Большая Ваганьковская улица, а вслед за ней в 1936 году Малой Декабрьской – Малая Ваганьковская; четырьмя Декабрьскими переулками – четыре Ваганьковских. Сегодня из этого набора уцелела одна Большая Декабрьская. Значительно позже – в 1940 году – Пресненскую набережную «покрасили» в Краснопресненскую, а перед этим – в 1929-м – Пименовскую улицу в Краснопролетарскую (по типографии «Красный пролетарий», бывшей Кушнерева, служившей одним из штабов революционных сражений в том же декабре 1905-го). Постепенно к этому списку прибавились и персональные наименования в честь героев революции 1905 года: в 1930 году именем «студента-фабриканта» Н.П. Шмита, активного участника революции, был назван Шмитовский проезд, а в 1957-м именем дружинника с его фабрики – улица Николаева. О руководителе другой боевой дружины – Федоре Мантулине, расстрелянном во дворе Трехгорного сахарного завода, напоминает Мантулинская улица.
В 1922 году Средняя Пресня была превращена в улицу Заморёнова по фамилии участника боев 1905 и 1917 годов, видного революционера Трехгорки. «Своих» улиц удостоились также боевики 1905 года – Л. В. Ухтомский, Е. И. Никитин, Г. Н. Розанов, Я. Я. Чистов, Ф. Н. Мельников, Н. Д. Балакирев, А. С. Ведерников (Сибиряк), С. П. Кошкин, З. Я. Литвин-Седой, перовские рабочие братья В. и К. Молостовы, В. Н. Михельсон из Люберец.
В улицу 1905 года в 1931 году была переименована бывшая Воскресенская – она вела от Пресненской Заставы в сторону города Воскресенска мимо Ваганьковского кладбища. Имя этого города дублировалось еще с одним Воскресенском в Московской же области, поэтому в 1930 году его по предложению жителей заменили на Истру (по имени реки), так что название улицы утратило смысл. Вот ей и дали историко-революционное имя.
В 1966 году эту улицу продолжили в сторону Москва-реки, включив в нее бывшие Нижний Трехгорный переулок и Первую Звенигородскую улицу. На перекрестке с Мантулинской улица 1905 года поглотила также бывшую площадь Трехгорной Заставы и превратилась в важное звено транзитной магистрали, продолжающейся через Беговую, Нижнюю Масловку и Сущевский Вал к Сокольникам в составе осуществленной северной дуги намечавшегося Третьего транспортного кольца.
Память сразу о двух революциях – 1905 и 1917 годов – запечатлели в 1922-м в названии Большевистской улицы. В октябре 1917-го тут действовали военно-революционные комитеты Пресненского района, а вскоре была устроена выставка, связанная с событиями обеих революций, – из нее потом вырос музей «Красная Пресня». Под такое дело расстались с именем Большого Предтеченского.
Второй поток – увековеченье событий 1917 года. В его истоке переименование в 1918-м Воскресенской площади в площадь Революции – в честь Октябрьской революции в память боев за здание городской Думы в октябре 1917-го. Впрочем, первым поводом для смены имени был февраль (именно здесь в Москве наиболее бурно проходили события Февральской революции!) – еще летом 1917-го таганский краевед Н. А. Шамин предлагал Думе такое переименование, но это предложение не прошло.
На полный простор, никем не регулируемый, вырвались инициативы отдельных районов: в Октябрьские площади были переименованы и обе Таганские (тогда еще Верхняя и Нижняя), и Калужская площадь, а в Октябрьскую улицу – бывшая Александровская. Октябрьским до 1922 года пробыл и бывший Царский проезд, ставший потом Ерденевским, а ныне проездом Ольминского. (В апреле 1992 года Калужской площади возвращено ее имя.)
Советскими площадями становились не только бывшая Скобелевская, а ранее Тверская (у Моссовета), но ненадолго и Серпуховская площадь. Советскими улицами оказывались Большая Полянка и нынешняя Таганская, она же Семеновская; на время не избежала этого и 5-я Тверская-Ямская. Да и Останкинские огороды переименовывали в 1918 году в Советские, и Бутырский хутор – в Советский.
А сколько Советских и Октябрьских хлынуло в Москву в 1960 году с прирезкой к ней ряда пригородов! С Вешняками в столицу пожаловал даже Советский... тупик, просуществовавший до 1961 года!
Не меньше был поток названий Коммунистических. Даже Бородинский мост переименовывали ненадолго в мост Коммунизма, а Грузинский сквер в Коммунистический. До 12 августа 1924 года пробыла под именами Коммунистов и Коммунистической Большая Грузинская.
Большая и Малая Алексеевские улицы в Таганке унаследовали имя Алексеевской слободы (по церкви Алексия-митрополита, стоявшей здесь с XVII века). В 1919 году Большую Алексеевскую переименовали в улицу Коммунаров, а в 1922-м – еще раз – в Коммунистическую. В 1924 году за ней закрепили ныне существующее полное имя Большая Коммунистическая, ибо в 1922-м Малая Алексеевская стала Малой Коммунистической, как и Алексеевский переулок – Коммунистическим. А в 30-е годы коллекцию «идейных» тупиков недолго пополнял и анекдотический Коммунистический тупик у Покровского монастыря. Жившие неподалеку знакомые любили водить своих гостей на экскурсию к угловому указателю с именем этого тупика.
Под таким же именем пробыл в 1918—1922 годы бывший Бабушкин переулок между двумя Басманными улицами. Устраняя тезок, это имя восстановили, хотя Бабушкин и был купцом, владевшим тут в XVIII веке шелковой и полотняной фабриками. Но в 1964 году ему предпочли имя героя-летчика Александра Лукьянова.
До 7 июня 1922 года единой Коммунистической улицей числились Верхняя и Нижняя Масловки. Ненадолго Коммунистическим становился и бывший Курбатовский переулок в Грузинах (ныне улица Климашкина). А в площадь Коммуны в память о Парижской коммуне в 1918 году переименовали бывшую Екатерининскую. Это название продержалось до апреля 1992 года, когда площадь стала именоваться Суворовской (на ней памятник Суворову, а вокруг – армейские «очаги культуры» – театр, клуб, музеи).
Бурлил также поток имен Красноармейских и Красногвардейских. В 1918 году в Красноармейскую площадь переименовывали Хамовнический плац, а в Красногвардейский – даже Лермонтовский сквер. Красноармейской сделали Большую, а Красногвардейской Малую Андроньевскую улицы – в 1922 году оба прежних названия были возвращены, чтобы избежать одноименности с другими. Красноармейской в том же 1922 году был назван возведенный в ранг улицы бывший Большой Зыковский проезд в старом поселке Зыково, параллельный тогдашнему Петроградскому шоссе, ныне Ленинградскому проспекту.
Случалось и такое: в 1918 году Петровский парк переименовывали в парк Третьего Интернационала, вероятно, заподозрив, что у парка «императорское» имя. В действительности парк был назван по Петровскому путевому дворцу, воздвигнутому для остановок Екатерины Второй на пути из Питера в Москву. Имя дворца восходит к находившемуся тут на земле Высокопетровского монастыря сельцу Петровскому. А мы его – Третьим Интернационалом!
Пролетарскими с 1918 года ненадолго становились Крымская площадь и обе (Большая и Малая) Марьинские улицы. Одна из них – Малая – носила свое прежнее имя до 1965 года, когда была переименована в улицу Годовикова – в честь героя Великой Отечественной войны. Чуть более долгий срок держалась Пролетарская улица, бывшая 4-я Рогожская. В 1967 году, когда уже появился Пролетарский проспект, ее во избежание дубляжа включили в состав Малого Рогожского переулка.
Многих интриговало появление в 1918 году имени Добровольческая на месте улочки Хива (называлась она так странно то ли по двору, где останавливались хивинские послы и купцы, то ли по одноименному кабаку)... Но как раз в 1918–1920 годы действовала белогвардейская Добровольческая армия Алексеева, Корнилова и Деникина. Приходилось пояснять, что Добровольческая улица взамен Хивы названа в честь не белых, а красных добровольческих отрядов москвичей, вступивших в ряды Красной Армии весной 1918 года. Вдогонку этому наименованию в Добровольческий в 1954 году переименовали и соседний крохотный Хивский переулок. Захудалую Носовиху превратили в Международную улицу (!).
К 1918–1919 годам относятся и персональные переименования – Старой Басманной в Марксову улицу, улицы Симоновская Слобода в улицу Ленинская Слобода, Андроньевской площади в площадь Прямикова – революционера, погибшего в 1918 году, Вороньей улицы в Тулинскую, а Николо-Ямской в Ульяновскую (обе прижизненно – в честь Ленина). Рогожские Застава и площадь – получили имя Ильича. Владимирскому шоссе дали имя Энтузиастов, забыв, что далеко не все шедшие по печально известной Владимирке колодники были борцами за идею – сколь по ней же гнали рецидивистов, убийц, казнокрадов да и просто несчастных, ни в каком энтузиазме не повинных горемык!
С кончиной Свердлова под его имя не пожалели славную Театральную площадь – потом здесь же ему пришлось ставить и памятник, а то получалось, что монументы, на ней воздвигнутые, не соответствовали имени площади. Был даже стишок (еще до установки памятника):
«Марксу» и «Островскому»
Мысль томит умы;
Площадь-то Свердловская,
А сидим-то – мы!
Теперь стишок устарел – 5 ноября 1990 года площади возвращено имя Театральная, а вскоре убрали и бездарную статую подстрекателя расказачивания и каких только еще бед виновника!
С убийством Карла Либкнехта в Москве немедленно (на 1919–1922 годы) появилась площадь его имени – бывшая Серпуховская[4], она же еще более короткий срок была не только Советской, но и Пролетарской (1918–1919). С 1922-го это площадь Добрынинская, а с 1992-го снова Серпуховская.
В 20-е годы стихия переименований стала утихать. Запомнилась малоудачная попытка назвать Старую Триумфальную площадь именем московского большевика Янышева, погибшего в бою с врангелевцами. В 1935 году нашелся повод назвать ее в честь «лучшего, талантливейшего» (избрали, вероятно, за соседство с театром Мейерхольда). Воздвигнутый на ней в 1958 году памятник Маяковскому помог ей расстаться с его именем, и с апреля 1992 года площадь снова стала Триумфальной.
В 1921-м, с гибелью врача-революционера Русакова и кончиной Кропоткина, появились Русаковская улица на месте Сокольнического шоссе и Кропоткинские улица и бульвар с переулком, а в 1924-м в этот список попали еще и площадь, и набережная. О несообразностях, возникших с таким переизбытком кропоткинских имен, будет еще рассказано.
Два перелома в двадцатые годы
Совпали они, и наверное, не случайно, с двумя существенными рубежами в истории страны – с началом НЭПа (1921–1922) и с началом сталинской диктатуры (1928–1929).
Первый из этих рубежей отчетливо застолблен в топонимии многозначительным постановлением Моссовета 22 июня 1921 года «О порядке переименования улиц, проездов и площадей города Москвы».
С этого дня прекращены самовольство и самодеятельность районов в выборе объектов переименования и наименования, установлено, что на это правомочен только президиум Моссовета, а его решениям предшествует обсуждение в специальной комиссии. Такая комиссия, подобная и позже действовавшей в Моссовете, была создана при отделе благоустройства Москомхоза в Коммунальном музее (бывшем Музее московского городского хозяйства), директор которого П. В. Сытин ее и возглавил. Он привлек в нее крупных знатоков Москвы – историков П. Н. Миллера и М. И. Александровского. Оба были секретарями Комиссии по изучению старой Москвы, Миллер с 1918-го, а Александровский в 1922–1926 годы.
Перед комиссией были поставлены задачи первой ревизии сети московских названий, прежде всего ее «прочистка» от наследия царской России, сокращение числа имен религиозного и частновладельческого происхождения, упорядочение системы путем ликвидации множества одноименных названий, а наряду с этим – увековеченье имен деятелей революции и других исторических личностей, восстановление древних названий, учет топографических особенностей местности, использованье имен соседних урочищ, сел и деревень, отражение экономических признаков, зданий, учреждений и сооружений в именах нарекаемых улиц.
Уже сам этот перечень задач позволяет предположить, что в его составлении участвовали и компетентные члены комиссии – знатоки Москвы и ценители ее старины. Кому бы, кроме них, пришло в голову уже в те годы, когда власти па первое место ставили революционное выметание всяческого «старого хлама», упомянуть в числе задач восстановление древних названий! Но не откажешь этим знатокам и в усердии, с которым они соучаствовали в раскорчевке другой части именного наследия, которую полагалось считать хламом. Комиссия предложила к переименованию 447 названий, В жизнь это решение было введено Моссоветом 7 июля 1922 года. Сведения об этой работе и ее результатах публиковал журнал «Коммунальное хозяйство» в № 6 и № 8–9 за 1922 год.
С большей подробностью о работе комиссии будет рассказано позже. А пока закончим краткий хронологический обзор следующих этапов ломки и упорядочений московского именословия.
Второй из упомянутых рубежей лишь календарно совпал с началом первой пятилетки. В действительности же более полусотни новых названий хлынуло в московскую топонимию в результате развернувшегося в предшествующие годы, особенно в 1926–1927 годах, массового жилищного строительства – районы новостроек потребовали немало новых имен.
В 1923 году близ бывшего села Всехсвятское у северо-западной окраины тогдашней Москвы было начато строительство первого в стране кооперативного жилого поселка. Далее в главе «Голоса природы» рассказано, почему этот поселок получил имя «Сокол». Большую роль в этом кооперативе играли художники, поэтому многие дачи были рассчитаны не только на бытовые, но и на творческие их нужды и представляли собой студии-ателье. В 1928 году уже оформившимся улицам этого поселка были даны имена выдающихся отечественных живописцев прошлого.
В том же 1928-м в районах новостроек получили названия многочисленные Песчаные, Ростокинские, Рощинские и Дубровские улицы и переулки, Красногорские проезды и Зеленогорские переулки с улицей Зеленые Горы, улицы поселка Текстильщиков, Кабельные улицы и проезд, улицы Савельева и Кооперативная, Богатырские и Богатырский Мост, Студенецкий проезд.
Хватало и переименований. Старый Юшков переулок в Китай-Городе стал проездом Владимирова и пробыл под этим именем вплоть до 1992 года (в память старого большевика и наркомфина), имена Большой и Малый Коптевский сменили названия двух Красноармейских проездов, как одноименных с другими. Один из Перовских проездов получил название по бойням – Боенский.
С несколько меньшей интенсивностью наречения и переименования продолжались и в 1929 году. Были заново перенумерованы проезды Марьиной Рощи, к улице Войкова, названной так в 1927 году, были добавлены пять Войковских проездов, в Рабочие превратились все 17 Коломенских переулков, обрели имена улицы Радиаторские, Рязанская, Электрозаводская, Загородные улицы, шоссе и проезды, переулок и площадь Журавлева, улица Радио, на месте пары Курбатовых Маратовские переулки.
Не столь массовыми, но с трагической подоплекой, переименованиями отмечены годы ежовщины (1937—1938) – из названий улиц исчезли запечатленные в них имена Рыкова и Бухарина (в 1937 году) и Блюхера (в 1938-м). Четыре улицы Рыкова превратились в прежние Истоминские (а с 1932 года – в улицы Восьмого Марта), а Бухаринская, бывшая Золоторожская, уступила место Волочаевской. Древнее название Богоявленского переулка, в 1930 году смененное на Блюхеровский, после крушения маршала не восстановили, «переулок» почему-то заменили на «проезд» и назвали его по соседней улице Куйбышевским, каким он и пробыл вплоть до апреля 1992 года.
Продолжалась в эти годы и перестройка сети районов. В 1930 году их число достигло десяти, в 1936 году – двадцати трех, в 1941 году были созданы еще Калининский и Тимирязевский районы. Не успели в 1957 году сократить число районов до двадцати, как подоспело расширение Москвы до пределов Кольцевой автодороги, когда пришлось нарезать и 17 вовсе новых районов, а общее число их к 1968 году достигло двадцати девяти. В 1984 году с присоединением к Москве бывшего города Солнцева был образован еще один район – Солнцевский.
Казалось бы, перемены в нарезке районов не должны были сказаться на названиях улиц – Моссовет централизовал управление ими достаточно авторитетно. Но районы и тут ухитрялись влиять на наречение магистралей. Так, не без желания угодить районным руководителям архитекторы планировали называть новопроектируемые радиальные магистрали по именам районов – проспектами Краснопресненским, Пролетарским... Такое угодничество приводило к конфузам при ближайшем изменении нарезки сети: в Пролетарском районе проспект как раз и потерял «районное» имя, став проспектом Андропова, а уцелевшая часть этого имени угодила в соседний Красногвардейский район.
Благодарен пришедшей мне тогда в голову доходчивой формуле, с помощью которой удалось переспорить проектировщиков, – до них вроде бы дошли слова, что имя Каменщики дорого нам как памятник безымянным строителям Москвы, как и Симоновский Вал – звено Камер-Коллежского кольца, Оба названия с согласия архитекторов вошли в проект неприкосновенных названий («Красной книги»). Трассу от Таганки все-таки проломили, но от имени Пролетарского проспекта тут отказались. Большие Каменщики превратились в широкую магистраль «проспектного класса»!
А ведь согласно той же логике диктаторского «приоритета проспектов» предлагалось нечто подобное сотворить и с «Краснопресненским проспектом». Во имя кому-то нужного «единства» магистрали в ее состав готовы были включить даже улицы, казалось, уж с совсем бесспорными историко-революционными названиями – Баррикадную и Красную Пресню! Не прочь были заодно подвязать к ним же и Звенигородское шоссе («подумаешь, а чего хорошего в каком-то Звенигороде»!).
Пришлось и тут возразить и буквально вырвать у архитекторов согласие на включение этих имен в состав неприкосновенных!
Вряд ли уместным было и присвоение имени «Краснопресненский» мосту через Москва-реку между Шмитовским проездом и Филями на самой границе Краснопресненского района – мост удален и от Красной Пресни, и от одноименной набережной. Он явно мог называться Филёвским, но амбиции района перевесили[5].
Были и еще вспышки преобразовательных психозов – одна из них явно отразила хрущевское наступление на Церковь. Московский горком партии в середине 50-х годов рекомендовал постепенно ликвидировать в Москве все названия, связанные с церквями и... с домовладельцами! До сих пор храню заготовленные тогда в Моссовете «черные списки» названий, подлежащих искоренению во исполнение этой «рекомендации».
Но не было и тут худа без добра. Именно это указание и начавшаяся во его исполнение недобрая деятельность послужили поводом для вспышки резкого сопротивления общественности. Возглавила это сопротивление Комиссия географии Москвы и Подмосковья в Московском филиале Географического общества, которой руководил Александр Феоктистович Родин, один из старейших краеведов Москвы.
Тогда и автору этих строк посчастливилось участвовать в добром начинании и даже поддержать его с позиций ученого секретаря филиала Общества (авторитет этой организации был немалым и по сути, а внешне его существенно подкреплял глава филиала – влиятельный И.Д. Папанин! Много полезных дел нам удалось сотворить, опираясь на его поддержку, а то и просто на убедительность имени).
Помню, что именно тогда, 30 ноября 1962 года, на заседании географов, куда были приглашены и члены комиссии по улицам из Моссовета, мне удалось доходчиво заступиться за «домовладельческое» имя Лаврушинского переулка, значащего для нашей культуры много больше, чем фамилия безвестной купчихи Лаврушиной. Многих тогда убедил и мой протест против давнего переименования Коровьего Брода, когда Бычий Брод – Оксфорд – находится в таком почете у высших аристократов Британии.
«Ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным» – присутствовавшие на этом заседании моссоветчики во главе с сотрудницей аппарата Л. Н. Богатковой ввели меня как представителя Географического общества в состав своей комиссии, то есть превратили «критика со стороны» в соучастника, отныне отвечающего за принимаемые решения.
Убежденная нами в неправоте директив о разыменованиях всего божественного и частновладельческого, комиссия мудро решила не добиваться пересмотра действовавших рекомендаций (горком не пошел бы против Хрущева, продолжавшего нагнетать безбожие) и предпочла другое средство – тихое игнорированье советов, неприятие их к исполнению, фактический ползучий саботаж... Мы и не знали тогда, что такой способ сопротивления давненько уже бытовал на Руси. Об этом в «Российской газете» за 9 февраля 1994 года нам напомнил один из ведущих краеведов Сигурд Оттович Шмидт в своем очерке «Черная пуля у Черной речки». Еще острослов Полетика, ставший русским посланником в Финляндии, изрек: «В России от дурных мер, применяемых правительством, есть одно спасение: дурное исполнение».
В сохранившихся списках намечавшихся искоренений видна рука П. В. Сытина. Будучи и в конце 50-х, и даже в начале 60-х годов членом нашей комиссии, он почему-то не раз выступал с несогласиями по поводу защиты частновладельческих и «религиозных» названий – впечатление было такое, что он не только не преодолел установок, которым мы сопротивлялись, но высказывал даже признаки досады, что мы недооцениваем его авторских инициатив в этом деле, хоть и сам восстанавливал в 1922 году имя купца Бабушкина, невзирая на его плохую анкету! Или увлекся авторскими приоритетами в разоблачении домовладельческих фамилий и выдачей их на выкорчевыванье? Доказывал, как нетерпимо в Москве имя полицмейстера Годеина – переулок с этим именем в 1952 году именно по его настоянию назвали Арбатским. Сохранение топонимической среды, охрана ансамблей названий старика Сытина больше не интересовали...
Новейшие «топонимические взрывы» Москва испытала в I960 и 1985 годы, когда с включением в ее пределы бывших пригородов в ней оказалось сначала около восьмисот, а после 1985 года еще до 250 одноименных названий, что потребовало кропотливой работы по их замене. Об этом достаточно рассказано во вступлении к 5-му изданию «Имен московских улиц» и в научном сборнике «Географические названия в Москве». Немало примеров будет и в дальнейшем тексте.
Конец столетия – с середины 80-х годов эпоха перестройки и гласности, а с 1991-го фактически и формирование нового социального строя, обозначившее и новый этап перекройки сети имен. Неизбежен очередной топонимический взрыв, быть может, чреватый и более существенными последствиями, чем все предыдущие. Тут надо бы изготовиться к обороне, чтобы предотвратить хотя бы спешку и паническое принятие трудно поправимых крайних решений.
Уже слышны, например, голоса, призывающие к полной ломке имен революционных, ибо они, дескать, прославляют насилие. Да, все революционное объявлялось героическим, и даже сомневаться в этом считалось контрреволюционным. Но что же, – делать вид, будто в Москве никаких революций и не было? Ни декабря 1905-го, ни февраля и октября 1917-го? Хранит же Франция память о своей Бастилии и стену Коммунаров на кладбище Пер-Лашез... От разных эпох остаются топонимические следы, а нам нипочем все искоренить?
Да, есть события и имена, которых не хотелось бы видеть и слышать в московских адресах. Нет же в Москве таких, скажем, имен, как улицы Опричников или Временщиков – мало ли какие еще уродства возникали в истории! Но бывало и другое. Урочище Кулаковка, давшее имя Кулакову переулку, – арена кулачных боев – спорта отнюдь не мирного. А Палашевские переулки? Только по одной из версий их имя связывают со слободой палашей – изготовителей сабель. А по другой – адрес звучал иначе: в XVII веке Никитская сотня посадских людей проживала «в Старых Палачах» – специалисты по «торговой казни» били на площадях батогами проштрафившихся должников... А ведь и такие названия для истории дороги.
Перейдем к более подробной оценке содеянного комиссией 1921–1922 годов. Скучно было бы перечислять поводы и доводы по замене ею всех четырехсот сорока семи имен. Интереснее попытаться сгруппировать их тематически, выделив при этом судьбы названий «царственных» и «божественных», «классово-чуждых», «имен-тезок»; рассказать о попытках упорядочить систему имен, случаи внимания к старине...
Корчёвка «царственного»
Само слово «царь» требовало искоренения, если не из истории, то хотя бы из географии. Уже в 1918 году заменили Детским Селом драгоценное для русской культуры имя «Царское Село», хотя писать о «детскосельском лицее» рука все-таки не поднималась. И никому дела не было, что поначалу село это было вовсе не Царским, а Сарским, по речке Сара, и лишь позже замена заглавной буквы была закреплена обосновавшейся здесь императорской резиденцией.
Аналогична судьба имени города Царицына – терпели до 1925 года, когда уже пришла пора заменять его на Сталинград, а ведь и тут впадавшая в Волгу речка Царица ничего царственного в себе не заключала – ее имя было следствием русификации тюркского Сарысу («Желтая вода»). Но идеология мерещилась всюду!
Вот и в московской топонимии корчевалось все «царское» и почти все «царицынское», как и названия, связанные с царскими именами – Алексеем, Петром, Павлом, Александром, Николаем, – а иногда и с великокняжескими (Михаилом).
В 1922 году одной из первых жертв такого подхода пала улица Царская Ветка – ее переименовали в фамильярное «Веткина». А дело-то было всего лишь в железнодорожной ветке специального назначения, по которой с бывшей Николаевской железной дороги царские вагоны перегонялись на пути Виндавского и Брестского направлений. Тогда же расстались и с Царским переулком, переименовав его в Воронин, а в 1925 году в Заставный – за соседство с Тверской Заставой. Он располагался у тупика, где эти царские вагоны отстаивались в ожидании. А Царский проезд близ Останкина назвали Ерденевским (по селу XVIII века Ерденеву, «Ерденееву и Ерденову тож»). В 1957 году не пожалели имени и этого старинного села и назвали проезд именем старого большевика Ольминского.
Еще до революции ряд проездов близ Бутырского хутора получил названия Хуторских. С постройкой Виндавской железной дороги (ныне Рижское направление) еще трем проездам было присвоено имя Царских, возможно не без связи с той же передаточной веткой, но в 1922 году и их устранили – Царскую улицу превратили во 1-ю Хуторскую, а Царские проезды – в 2-ю и 3-ю Хуторские улицы, за соседство с ранее так же названными проездами.
Худо пришлось в Москве и «царицынским» именам. Тут без царицы действительно не обошлось. Новодевичьему монастырю в 1742 году был отдан двор царицы Евдокии Федоровны в Саввинской слободе, так что Большая Царицынская вела именно к царицыному двору. Уже в первые советские годы (1918—1919) Царицынские улицы, ведшие к монастырю, были превращены в Большую и Малую Пролетарские.
В 1922 году, преодолевая одноименность с другими Пролетарскими, Моссовет пошел даже на восстановление царицынских названий, но терпения хватило ненадолго: в 1924 году обе улицы были переименованы в Пироговские, Большую и Малую, в честь великого хирурга, которому у клиники его имени с дореволюционных лет стоит памятник работы Шервуда. Тогда же, в августе 1924 года, зарубили и Царицынскую площадь, переименовав ее в Клиническую (она находилась у начала улиц Малой Пироговской и Усачёвой). На плане Москвы 1932 года ее еще можно было видеть, а в 1939 году на ее месте изображен застроенный квартал.
Но в 1922 году против «царицынских» имен согрешила и сытинская комиссия. Она отдала на заклание Царицынский переулок между Пречистенкой и Гагаринским, названный еще в прошлом веке по старинной (с XVII века) слободе «царицыных детей боярских», как именовались низшие дворцовые чины. Никакой пропаганды монархизма не было и в этом имени, но его заменили на Чертольский переулок – по урочищу Чертолье. «Черное слово» тут уже не пугало.
Любопытно, что в 1922 году выкорчевывали даже «дворцовые» имена. Объявив «войну дворцам», не угадали, сколько их вскоре, достойных и недостойных, заново навоздвигают по всей стране. Сокрушили тогда и Дворцовый проезд, переименовав его в Зубовский, и тупик, и даже Дворцовую улицу в Останкине – тут греховным было сочтено поминать и не царский, а графский дворец Шереметевых, прославленный в истории нашей культуры. Эта Останкинская улица в отличие от ряда других номерных улиц и проездов с тем же именем не сохранилась.
А вот как досталось личным именам царей. Рассталась с «царским» именем Алексеевская улица, хотя размещался на ней лишь зверинец царя Алексея Михайловича. Поэтому в 1922 году ее назвали Зверинецкой вопреки нормам языка (хоть бы Зверинцевой – по аналогии с Принцевыми островами!). Не говорим же мы «храбрецкий» или «кормилецкий». Впрочем, «молодецкий» все-таки говорим...
Иногда царское имя входило в названия лишь опосредствованно. Близ Путевого дворца царя Алексея Михайловича была построена церковь Алексия Человека Божия, давшая затем имя и селу Алексеевскому – в дальнейшем о причастности этого села к царскому имени редко и вспоминали. В комиссии 1922 года, напротив, даже позаботились о сохранении названия села в именах улиц – об этом мы узнаем в главе «Имена-наследники».
В бывшей Петровской, ныне Тимирязевской сельскохозяйственной академии еще в 1863 году ученый-садовод Р. И. Шредер насадил аллею из сибирских лиственниц. По имени академии аллею назвали Петровским проспектом, но с этим именем вскоре расстались, вероятно подозревая его «царское» происхождение. Аллею стали по справедливости называть Лиственничной.
Но тут-то при чем был царь Петр? Село, вошедшее в состав будущего Петровско-Разумовского, стали называть Петровским совсем не в честь Петра Первого. Жена его деда Нарышкина построила тут церковь Петра и Павла – по ней-то и получило имя село. Да и соседние села принадлежали Высокопетровскому монастырю. Имя «Разумовское» вошло в состав двойного названия по селу, которое внучка получила в приданое от Нарышкина, выходя замуж за гетмана Малороссии К. Г. Разумовского. Но академии, возникшей тут в 1865 году, присвоили только первую половину петровско-разумовского имени, может быть, все же подразумевая не первородное село, а имя императора. Вот и получился «Петровский проспект».
Милосерднее отнеслись в 1922 году к имени императора Павла. Не переименовали не только Павловскую улицу, но и три соседних переулка, и более того, искореняя одноименный «царский» Александровский, даже его ухитрились переименовать за соседство с прочими в... Павловский проезд! Рядом оставался еще Александровский плац (на одном из планов на рубеже двух столетий он почему-то назван Алексеевским), но и его в 1924 году переименовали в Чернышевскую площадь (на планах 1930-х годов ее уже нельзя обнаружить – застроена). Почему же уцелели Павловские? Может быть, как названные не впрямую по императору, а по носившей его имя больнице, построенной тут в 1763 году? Именно Павловской, а не «больницей императора Павла» называют больницу и сегодня, хотя по-казенному она теперь значится «Четвертая городская клиническая».
Подобное опосредствованное закрепление царских имен происходило и в других местах. Уцелел близ Лефортовского моста Елизаветинский переулок, названный в 1908 году по прошловековому Елизаветинскому институту благородных девиц (ныне тут один из педагогических университетов). По таким же институтам получили свое имя и упоминавшаяся Екатерининская площадь, уже в 1918 году ставшая площадью Коммуны, и Александровская (с 1918 года – площадь Борьбы) на тогдашней Новой Божедомке.
Слобода в Калитниках вместила три Александровские улицы – в 1922 году их заменили на Большую, Среднюю и Малую Калитниковские. В имени слободы и старинного кладбища запечатлен собиратель русских земель Иван Калита, внук Александра Невского – еще одна связка с именем «Александр». Расположенным неподалеку отсюда Александровским бульвару и площади тогда же дали имя «Новоселенские» (в 1956 году они вошли в состав Абельмановской улицы).
В Останкине переименовали в Хованскую бывшую Александровскую улицу, напоминавшую о визите Александра Второго во дворец графа Шереметева. Хованской же ее назвали за то, что она вела к сельцу Леонову – бывшей вотчине князей Хованских.
Еще одна из Александровских улиц была переименована по имени старинной рощи в Благушу; другую в районе теперешней станции метро «Аэропорт» в 1922 году переименовали во Вторую Инвалидную (по дому для инвалидов) – позже она была ликвидирована при новой застройке.
Один из Николаевских проездов был в 1922 году переименован в Кудеяровский, но в 1925-м имя легендарного разбойника кому-то, видимо, показалось идеологически неладным, и его заменили на прозаическое Новолесной проезд (за близость к Лесной улице).
Николаевскую улицу в районе Измайловского Вала, названную по имени одного из великих князей, владевших рощей Благуша, в 1922 году переименовали в Ткацкую – по находившимся здесь ткацким фабрикам. А вот у Николаевского тупика «царское» имя уцелело опосредствованно – тупик получил его не в честь царя, а по имени соседней железной дороги, бывшей Николаевской. Вот ее-то с учетом царского происхождения имени, давно переименовали в Октябрьскую, как и Николаевский вокзал – в Октябрьский, позже ставший Ленинградским, и в 90-е годы сохранивший это имя.
Не всякое «николаевское» следовало считать «царским» – бывали такие и по фамилии домовладельцев. Одно из них дожило до 1956 года, уступив место имени улицы Юннатов (близ Масловки).
В 1922 году одну из улиц назвали Щербаковской – в память рабочего-коммуниста, погибшего в 1917 году в бою при взятии кадетских казарм в Лефортове. Но был и другой повод смены имени: улица называлась Михайловской, была тезкой многих других, но в данном случае хранила память о великом князе Михаиле.
В порядке классовой бдительности
Не меньшую нетерпимость комиссия 1921—1922 годов проявила к именам классово-чуждым. Было устроено «проветриванье», чтобы и духу не оставалось в московском именословии ни от каких дворян, купцов, капиталистов, фабрикантов и прочих привилегированных слоев горожан. Началось наступление и просто на домовладельцев, поперву еще робкое.
Отвратно было отцам города терпеть в Москве Дворянские улицы. Хорошим поводом для их искоренения стало основание Пионерской организации, состоявшееся 19 мая 1922 года, – вот и нашлись классово чуждым улицам достойные имена – Большая и Малая Пионерские.
Столь же неприемлемой для социалистической Москвы была сочтена Большая Панская улица. Рядом с ней уже с 20-х годов существовала Новодмитровская. Панскую решили повысить в чине и в 1951 году превратили... в Большую Новодмитровскую! С Панским переулком и Малой Панской улицей удалось расстаться еще в 30-е годы – исчезли без переименования.
Кадетские плац и два проезда в Лефортове раздражали слух до 1922 года – их превратили в Краснокурсантские площадь и проезды.
Чернышевские переулки, хранившие имя генерал-губернатора Москвы графа З. Г. Чернышёва, были в 1922 году переименованы, Большой – в улицу имени молодого философа и просветителя Станкевича, Малый – даже трогательно! – в Елисеевский – конечно, не по владельцу знаменитого магазина, а по находившейся здесь в XVII веке церкви «Елисея-пророка, что на Успенском Вражке».
Четыре Гучковских переулка у Богородского Вала, названные по фамилии Гучковых, владельцев фабрики, были переименованы в честь «погибшего на трудовом фронте» рабочего Зборовского (в ходе реконструкции уцелел один Первый Зборовский).
Из отвращения к бывшим владельцам части Черемушек купцам и фабрикантам Якунчиковым (хотя Мария Якунчикова была и организатором кустарных художественных промыслов) в 1929 году расстались с Якунчиковским шоссе, но оригинальнее ничего не придумали, как назвать его Загородным (а оно еще в 1917 году вошло в черту города). Теперь это название и вовсе торчит на плане, вызывая недоумение: мало ли что еще в прошлом было «загородным»?
Выдающиеся организаторы текстильной промышленности Прохоровы основали гигантскую по масштабам XIX века Трехгорную мануфактуру – она и звалась Прохоровской, была одной из лучших текстильных фабрик России. В советское время фамилия Прохоровых попала в разряд «проклятых фабрикантов-эксплуататоров» и всячески искоренялась – комбинату почему-то даже имя присвоили... Дзержинского! А известно было, каких успехов Прохоровы достигли, обеспечивая рабочих Трехгорки, как теперь сказали бы, «соцкультбытом»: славились организованные ими при фабрике больница, амбулатория, родильный приют, богадельня, школы и училища, библиотеки, даже свой театр...
А улицу в Москве получила в 1978 году в ознаменование своего 70-летия умершая за девять лет до этого, Анна Северьянова, директорствовавшая на Трехгорке в советское время – ей преподнесли Третью Звенигородскую (номерная, не жалко). Не изучал в подробностях, может быть, она и была выдающимся организатором производства. Но ведь первыми-то его «организовали» Прохоровы?!
В 40-е годы расстались с фамилией владельца кирпичного завода Катуар – Катуаровское шоссе удачно переименовали в Нагорную улицу, отразив в имени пересеченность рельефа местности. А вот с именем Нагорного переулка, вполне оправданным по его положению на гористом берегу Яузы, решили в 1965 году расстаться во избежание возникшей одноименности и объявили его улицей Прямикова (за соседство с одноименной площадью).
Во скольких случаях были зарублены по анкетным признакам вросшие в быт Москвы имена вполне достойных людей, да еще таких, которые имели перед городом неоспоримые заслуги! Расстались же, и именно в 1922—1924 годы, с именами Бахрушина и Давыдова. Позднее этот скорбный список умножили фамилии Мамонова, Мейера, Мочальского.
В 1922 году Давыдовскую переименовали в Лечебную по находящейся здесь Благушинской больнице, перечеркнув заслуги одного из планировщиков застройки Благуши в конце XIX века, фамилия которого была Давыдов. Возможно, что это было сделано для предотвращения одноименности – заслугам этого Давыдова предпочли репутацию его однофамильца-революционера Я. П. Давыдова, погибшего при штурме Перекопа, и тогда же переименовали в его память Третий Краснопрудный переулок.
В 1924 году кощунственно расстались с именами Бахрушинских улиц, заменив их Большой и Малой Остроумовскими. Братья Бахрушины не подошли «по анкете» – промышленники, банкиры, основатели фабрик. Но какую добрую славу они стяжали себе в Москве! Их активная общественно-благотворительная деятельность обогатила Москву созданной на их средства больницей (1887), которая так и называлась «имени братьев Бахрушиных»; ими же позднее был создан бесплатный сиротский приют в Сокольниках и дом бесплатных квартир для вдов с детьми и учащихся девиц на Софийской набережной. Эти-то имена и были присвоены двум, примыкавшим к больнице, улицам. Но к 1922 году меценаты-благотворители оказались не в чести. В этой же больнице работал известный врач и университетский профессор А. А. Остроумов. О нем, скончавшемся в 1908 году, вспомнили в 20-е годы и присвоили его имя как Бахрушинским улицам, так и основанной братьями больнице. Увековечение заслуг позднейшего, пусть и заслуженного авторитета состоялось буквально на костях предшественников вопреки явному приоритету их заслуг.
Аналогичный конфуз произошел в 1939 году, когда ни под какой не под юбилей вдруг решили переименовать Мамоновский переулок близ Пушкинской площади в переулок Садовских. Заслуги династии замечательных актеров Малого театра общеизвестны, не хотелось бы бросать на них никакой тени. Но речь о другом. Да, один из домов в переулке принадлежал Садовским. Но чьи заслуги были повержены к ногам увековечиваемых артистов? Оказывается, графа Мамонова, опять не за то ли, что граф?
Большим участком земли в этом переулке еще в конце XVIII века владел сенатор граф М. В. Мамонов, возглавлявший Вотчинную коллегию. Опекуны его больного внука М. А. Дмитриева-Мамонова продали в 1825 году часть земли под глазную больницу, впоследствии столь много значившую для города. Она была открыта в 1826 году сначала у Никитских Ворот, в 1830-м переведена на Тверскую, после чего переулок и стал называться Мамоновским. В 1939—1940 годы здание больницы было даже передвинуто в сторону переулка, но как раз в это время и перечеркнули его мамоновское имя! В 1993-м оно переулку возвращено.
С 1875 по 1927 год заведовал Измайловским лесопарком ученый-лесовод Д. И. Мочальский. Он ли не заслужил доброй памяти? Однако названную его именем Мочальскую улицу в 1957 году переименовали в честь только что скончавшегося местного деятеля, участника октябрьских боев в Москве Ш. Н. Ибрагимова, а повод для переименования был подкреплен 40-й годовщиной Октября.
Не менее беспардонно расстались с Мейеровским проездом, соединявшим два шоссе – Владимирское (Энтузиастов) и Измайловское. Уже в советское время, в 1922 году, проезд нарекли по находившемуся здесь садоводству Мейера. Но авторитет имени маршала Буденного, под которое в 1974-м облюбовали этот проезд, не позволял и пикнуть в защиту бедного Мейера – какое могло быть сравнение! Вот и появился в Москве уже не проезд, а еще один проспект – Буденного!
Фамилию домовладельца генерал-поручика Юшкова прославил зодчий Баженов, построивший ему у тогдашних Мясницких Ворот замечательное здание, которое так и называли «Юшков дом». В этом здании десятилетиями располагалось знаменитое Училище живописи, ваяния и зодчества, а в советское время – Высшие художественно-технические мастерские – Вхутемас; оба учреждения воспитали немало русских художников и скульпторов. К сожалению, москвоведы 1922 года предпочли домовладельцу-генералу имя безвестного купца («гостя «) Василия Бобра, жившего тут в XVI веке, – Юшков превратился в Бобров.
Трудно перечислить, сколько набралось «домовладельческой мелочи» – ограничимся лишь несколькими примерами.
Фамилию домовладельца Филаретова променяли на прозаическое имя – Складочная улица (поленились выдумывать что-то другое, обрадовались, что на улице за Савеловским вокзалом расположены склады, вот и назвали).
Савеловский переулок (тоже по землевладельцу), к одноименному вокзалу отношения не имеющий, получил не без учета созвучия имя Савельевский (А. С. Савельев-Шелехес – большевик, участник революции 1905 и 1917 годов, видный деятель Хамовнического райкома партии). По небрежности или из усердия его же имя присвоили безыменной до того улочке у Новодевичьего (близ Усачевой). Так появилась еще одна улица с именем Савельева – в Моссовете проглядели вновь возникшую одноименность.
Имя домовладельца Зубарева, которое носил переулок у Ярославского шоссе, в 1918 году заменили на Красный, но в 1922 году, видимо, борясь с избытком «красных» названий, восстановили в первоначальном виде – бывало и такое.
Алексеевскую улицу, уже не «царскую», а названную по домовладельцу, расположенную близ Волоколамского шоссе, переименовали в Пехотную – на рубеже двух столетий тут проводились учения пехоты из соседних воинских лагерей.
Переулок с именем домовладельца Парфенова назвали по соседней набережной Берсеневским. Переулок Пыхов, чтобы не пахло домовладельцем, в 1922 году переименовали в Столбов, а в 1925-м сменили и это название на Угловой с милым обоснованием – по его расположению «в углу» Новослободской улицы с Бутырским Валом. А какие же тогда переулки, выходящие к улицам, можно не счесть «угловыми»?
Обезбоживанье имен
Можно бы озаглавить этот раздел острее и горше – «Разгул кощунства». Но святотатство с именами все же уступает гораздо большему кощунству – сносу сотен храмов, осквернению святынь и могил. Переименования – тоже поругание, результаты их оскорбительны для памяти народа, и все-таки это дело в какой-то мере бумажное, юридическое, а главное – поправимое, вернуть имена – это не здания восстановить! Нетрудно возвратить сотни имен, а как же сорок-сороков храмов? Знаю, что их не 1600, церквей в Москве было во много раз меньше. Сороками тут называли единицы своеобразного епархиального районированья, и в каждой из них никак не насчитывалось по сорок храмов, даже если считать приделы. Но эта неверно понятая арифметическая» формула давно стала привычным образом несчетности московских святынь – пусть она звучит и впредь!
Воинствующий атеизм проявился в борьбе с «божественными» названиями с первых же лет революции. Уже было упомянуто, что даже Страстную площадь в 1918 году не пожалели уступить под имя Декабрьской Революции. Продолжалось это и в последующие годы, особенно в 20-е и 50-е.
Питательную почву для роста безбожия создавала сама революционная эпоха, но идеологи новой власти считали Церковь одним из оплотов контрреволюции и со своей стороны поддерживали и усиленно разжигали антицерковные настроения в народе. Ведь даже в блоковских «Двенадцати» было отражено это стихийное народное безбожие, в частности, глумление над священнослужителями.
А вон и долгополый
Сторонкой за сугроб...
Что нынче невеселый.
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
«Брюхо» в те годы служило одним из символов контрреволюции. Со скольких плакатов глядели уродливо пузатые капиталисты, купцы и кулаки, а чуть позже – нэпманы...
С детских лет помню, что пели на многотысячных праздничных демонстрациях. Душа просила песен, а собственных новых мелодий не хватало, перелицовывали старые, в дело шел даже томный романс «Белой акации», превращенный в военно-хоровую песню «Смело мы в бой пойдем за власть Советов», а еще раньше пелся и белогвардейский текст. На мотив шуточной украинской про комара, женившегося на мухе, распевались демьяновские «Проводы». Тогда я еще не задумывался, какими оскорбительными для старшего поколения были подстрекательские слова, извергаемые десятками, сотнями тысяч глоток:
Что с попом, что с кулаком
Вся беседа –
В брюхо толстое штыком
Мироеда.
Вот так-то, и тут «брюхо». А отроческие и юношеские уши подраставшего поколения это ничуть не оскорбляло, нормой казалось все, что так настойчиво вдалбливалось и школой, и прессой... «Попы-трутни, живут на плутни...» Так и формировалось массовое безбожное мироощущение.
К сожалению, и атеисты-родители, хоть и не были воинствующими безбожниками, не заронили в мою детскую душу сомнений, насколько унизительным для народа было такое насилие над духом, каким невежеством и варварством следовало бы считать глумление над «попами», как несуразны и необязательны были повальные торопливые переименования. Отрок копил в памяти эти факты без печали и омерзения, не понимая их зловещего значения. Фиксировал очередные смены имен как коллекционер, собирающий марки, подняться до критической оценки происходящего с именами мой юношеский ум тогда еще не мог. Снос храмов – уничтожение внешне видимой красоты – переживал куда больнее.
Конечно, было бы грубой ошибкой считать это ослепление всенародным – миллионы верующих продолжали хранить свои убеждения, с болью и горечью наблюдали за поруганием святынь, а за попытки противостоять расплачивались и репрессиями. Недавно опубликованы ленинские документы, в одном из которых провозглашалось неумолимое требование расстрелять шуйских церковников за отказ сдавать церковные ценности. Куда шире было сопротивление пассивное – не только под прессом страха наказаний. Оно опиралось и на христианские принципы не противиться злу и прощать врагу.
Уже с 1921 года начала выходить газета «Безбожник» – ее с фанатической искренностью и рвением создавал с благословения идеологических верхов Емельян Ярославский – ему не откажешь в изощренной изобретательности по части форм святотатств и поруганий всего святого. Год за годом движение безбожников крепло, оформлялось организационно. С 1924 года уже действовало общество друзей газеты «Безбожник», а в апреле 1925-го возник и Союз безбожников.
Борьба с религией принимала все более политическую окраску. В начале 1929 года Л. М. Каганович прямо назвал религиозные организации единственной все еще существующей контрреволюционной силой. В ЦК партии состоялось специальное совещание по борьбе с религией. Титул «Союза безбожников» показался к этому времени слишком травоядным, и ему на смену тогда же пришел обновленный «Союз воинствующих безбожников»!
Уже в те годы была предугадана и использована варварская психология молодежного хунвэйбинства. В 1930 году разыгрались беснования богоборческих карнавалов с оплеванием и сожжением икон, с низвержением колоколов «на переплавку». По-своему это коснулось и религиозных имен в Москве. Тут были свои взлеты и затишья, последний пик пришелся на годы Хрущева.
Немалый вклад в обезбоживанье московских имен сделала сытинская комиссия – ее «заслугам» еще будет уделено внимание. Действовала она отнюдь не только «из-под палки». Последующая деятельность П. В. Сытина показала, что он не без увлечения корчевал то, что полагалось, и даже проявлял при этом недюжинную инициативу и изобретательность, что, впрочем, не мешало ему тут же и сохранять и даже восстанавливать кое-что старинное.
Поводы для гневных инициатив и требований заменять имена были бесчисленны и подчас удивительны.
В 1924 году переименовали ни в чем не повинный Протопопов, он же Протопоповский, переулок в... Безбожный! Прежнее имя звучало, видите ли, как пропаганда «опиума для народа», хотя в нем и упоминался всего-то один из рангов священнослужителей! Но смущаться было и вовсе неотчего – имя просто сохраняло фамилию домовладельца! Мало ли вы встречали людей с фамилией Протопоповы – не возникала же мысль о генеалогических розысках, в каком поколении и какой протопоп помог образоваться такой фамилии. Да и протопопы бывали разные – чего стоил один Аввакум!
Публичная известность «Безбожного» сильно возросла с постройкой тут здания для множества писателей – они-то и вознегодовали против доставшегося им адреса. Унизительным назвал его Олег Васильевич Волков, а Окуджава выразил свое огорчение даже в стихах. Были уже и протесты, говорящие о непристойности такого имени, особенно в дни поворота к доверию и уважению по отношению к Церкви. Но скольким слово «протопоп» еще и теперь резало ухо – готовы были пойти на присвоение имени какого-нибудь очередника-писателя из тут живущих (мало ли среди них и достойных, а не только застойных), чем на восстановление прежнего.
В апреле 1992 года имя Протопоповский переулку вернули, и я с радостью поздравил его жителя – престарелого О. В. Волкова с таким «новосельем» – с долгожданной переменой адреса, который он стеснялся даже давать своим корреспондентам.
Под двумя ударами пали обе Божедомки, а с ними и Божедомский проезд. Взамен Старой Божедомки в 1927 году, то есть прижизненно, увековечили имя циркового артиста Дурова, а Новая в 1940 году уступила свое имя самому Достоевскому. Казалось, уж тут-то все в порядке, именно на этой улице в здании флигеля Мариинской больницы писатель родился и жил, здесь теперь его музей-квартира, а во двор больницы в 1936 году перенесли с Цветного бульвара и меркуровский памятник писателю. Это ли не увековеченье? Да и Дуров тоже – неплохо отмечен: его имя носит созданный им Театр зверей. Нет, подавай под каждого классика еще и по улице, а то обидятся!
Чем же не угодили Божедомки? Что, и тут примерещился отпугивающий «боженька»? Еще бы! Ведь «божьим домом» именовался морг для неопознанных трупов. Да и кладбища для всех «странных, убогих и умерших насильственной смертью» именовались «домами убогих». Зачем же, дескать, Москве какие-то напоминания о божьих домах и убожествах? Не вынесла чья-то душа и имени Божедомского переулка – в том же 1940-м его переименовали в Делегатскую улицу, ибо на ней в бывшем Третьем Доме Советов останавливались делегаты высоких съездов – чем не повод для переименования? Так сознательно искоренялось все старомосковское «божедомское».
Надо бы восстановить имена обеих Божедомок, а проезду и подавно, ведь часть Делегатской, примыкавшая к тогдашнему Дому Советов, практически исчезла – после сноса домов, отделявших ее от Садового кольца, она фактически слилась с Садовой-Самотечной, уцелевшая же часть никакого отношения ни к Дому Советов, ни к делегатам Съездов не имела.
Опираясь на ту же логику, в 1932 году переименовали в Пионерские Патриарший пруд и два Патриарших переулка, Большой и Малый. Имена это были исторические, никакой связи с восстановленной в советское время Московской патриархией не имели – просто несли нам память о существовавшей здесь в XVII веке Патриаршей слободе. Увы, было сочтено, что столь отдающее «поповщиной» имя пруда идейно вредно для детей (на нем зимами действовал детский каток). Вот и переобозвали и пруд и переулки в Пионерские, забыв, что улицы с тем же названием появились еще в 1922 году у Павелецкого вокзала.
Большой Пионерский в 1964 году в знак «укрепления польско-советской дружбы» уступил имени Адама Мицкевича, при этом переулок, Мицкевича и не видывавший, возвысился до ранга улицы – только потому, что на нем много лет находилось польское посольство.
Название пруда все чаще явочным порядком восстанавливалось: писали, что памятник Крылову установлен в сквере «у Патриарших прудов», и каток очередной раз открывался «на Патриарших» (множественное число было унаследовано исстари, когда сюда же относились и другие пруды на былом Козьем болоте).
С легкой руки Булгакова этот адрес стал всемирно известен, хотя вопреки его тексту никакие трамваи у ограды сквера никогда не ходили. Уверен в этом, с детства зная эти места, а с 1931-го даже жил в Большом Патриаршем. Стремление некоторых литературо- и краеведов топографически опознать все детали романа, в том числе явно сюрреалистические приемы, вряд ли можно счесть плодотворными. Не ищем же мы реалистические прообразы у полета ведьмы Маргариты над Москвой (не дельтаплан ли? А может быть, реактивная метла?).
Теперь названия пруда, сквера и обоих Патриарших переулков восстановлены, Малого в 1991-м, а Большого – в 1993 году.
В 1922 году расстались с Архиерейской набережной Черкизовского пруда (здесь с XIV века находился загородный архиерейский дом Чудова монастыря). Объединив эту набережную с соседней Прудовой, обеим присвоили имя большевика Шитова, участника октябрьских боев.
В том же году «загремели» две Церковные улицы и одноименный с ними переулок – вместо них в Москве появились три номерные – 1-я, 2-я и 3-я – улицы Бебеля (близ Нижней Масловки). Это переименование было грехом не только перед безвестной церковкой, но и перед авторитетом самого Бебеля. Инвентарное номерное утроение имени заслуженного человека само по себе кощунство. Представьте, почтительно ли звучало бы «Пятнадцатая Пушкинская»?! А тут под номер попал один из руководителей Второго Интернационала и социал-демократов Германии, борец против милитаризма и за права женщин... Впрочем, ему не повезло у нас не только с утроением имени улиц – чего стоит присвоение его же имени пивоваренному заводу, высмеянное Маяковским («Раки и пиво завода имени Бебеля « и глагол «набебелился» в смысле «назюзюкался»).
В 1954 году зарублены четыре Церковных проезда, безлично названные номерными Стрелецкими переулками только за их положение по соседству со Стрелецкой улицей (ее-то имя связывалось со Стрелецкими полками, а при чем же переулки? Лишь бы не звались Церковными?).
В 1930 году были заменены имена и четырех Церковных переулков на Нововладыкинские, напоминавшие о сельской церкви Нового Владыкина. О церковном значении слова «владыка» не вспомнили, а ведь Старым Владыкином владел поистине властный владыка – сам патриарх Никон! Сейчас все четыре переулка исчезли, а их имя без номера присвоено в 1986 году новому Нововладыкинскому проезду.
А в Дорогомилове к 1922 году обнаружился Пятый Церковный проезд (по соседству никаких четырех не было). Хотели «упорядочить» список и добавили «Пятый» к уже существующим, пусть и в другом месте, четырем? В 1922-м его переименовали в Воронежский – наверное, за близость к железной дороге, в те годы Киево-Воронежской. В 50-е годы и этот наследник церковных имен исчез.
Даже Церковный тупик (по церкви на Лазаревском кладбище) раздражал – к 1925 году его сделали Лесопильным – прозаично, зато производственно, лишь бы не церковно. Теперь и тупик исчез из списков и с планов Москвы, как и его сосед – Церковный Трифоновский тупик, обязанный своим именем замечательному памятнику архитектуры XV века – церкви Трифона. В 1918 году его ухитрились переименовать в Красный, но в 1922 году конфуз ликвидировали и даже проявили «уважение» к памятнику, назвав тупик Храмовым! В 1925 году и это название стало раздражать, тупик переименовали в Халтуринский проезд, а в 70-х годах ликвидировали.
* * *
Как ни странно, меньше всего пострадали в Москве «божественные» имена, связанные с такими твердынями православия, как монастыри! За советское время некоторые из них уцелели и сами (за вычетом Страстного, Симонова и двух в Кремле – Чудова и Вознесенского). Но сколько имен о них напоминает! Уцелели «монастырские» имена известнейших московских бульваров – Страстного, Рождественского, Сретенского. В память о Жданове прикончили Рождественку, но теперь восстановили, а Сретенка просуществовала без перерывов. Высокопетровскому монастырю обязан целый букет уцелевших «петровских» названий (сама Петровка, Петровские Линии, Ворота и бульвар). О стертом с лица земли Никитском монастыре напоминают Никитские Ворота, а с 1993-го еще и Никитский переулок, выводивший прямо к монастырю. Имя Данилова монастыря носят площадь, две набережные (Даниловская и Новоданиловская), три Староданиловских переулка, имена Новодевичьего – площадь, набережная и проезд, Донского – площадь, улица и три уцелевших из бывших пяти проездов, Андроньевского – две улицы, площадь и набережная. Уцелели Ивановский монастырь, а с ним и название одного из двух Ивановских переулков. Имя Симонова монастыря хранят набережная и улица Симоновский Вал, Андреевского – набережная и железнодорожный мост.`
Было от чего обеспокоиться хрущевским безбожникам в 1950-е годы; замахнулись они тогда и на это монастырское наследие, но, к нашей радости, промахнулись. Впрочем, в 1922 году досталось и некоторым монастырским именам. Так, имя Даниловской улицы, прямо связанное с Даниловым монастырем, передали тогда И. К. Дубинину – члену горкома партии и депутату Моссовета, жившему на этой улице. По близлежащему Новоспасскому монастырю именовались Спасская Застава на Камер-Коллежском Валу и Новоспасская площадь с прилегающим тупичком. И Заставу и площадь уже в 1919 году переименовали в Крестьянские, а в 1922-м Крестьянским нарекли и Новоспасский тупик, как и соседний Сельский. При этом явно не думали, как недвусмысленно-пророчески такие имена тупиков будут звучать через немногие годы «в честь» нашего крестьянства!
Между Рождественкой и Большой Лубянкой сохранил свое имя Варсонофьевский переулок, унаследовавший его от упраздненного еще в 1765 году женского монастыря, который носил имя тверского епископа Варсонофия.
Лыщиков переулок уцелел на высоком берегу Яузы – на Лыщиковой горе – тут был чуть не с XIV века великолепный Лыщиков (Покровский) монастырь, а в XVI веке дворцовая Лыщикова слобода. Церковь Покрова на этой горе унаследовала имя монастыря, побыл переулок и Покровским, но в конце XIX века стал Лыщиковой улицей.
Полным названием одного из двунадесятых праздников было «Воздвиженье Честнаго и Животворящаго Креста Господня» – в честь него и монастырь носил имя Крестовоздвиженский, а в просторечии это легко сокращалось в Воздвиженье и Воздвиженский. Именно с этим бывшим монастырем было связано имя Воздвиженки в центре Москвы. Но ведь одно из зданий у самого начала улицы (на Сапожковской площади) занимал «штаб Мировой революции» – Коминтерн – в честь него и переназвали всю улицу. Не думали же тогда (в 1930 году), что всего через 13 лет (в 1943-м) Коммунистический Интернационал будет распущен, а с кончиной М. И. Калинина и всю улицу назовут в честь «всероссийского старосты» (как раз наискосок от здания Коминтерна находилась его знаменитая приемная). В дальнейшем улицу Калинина включили в состав более длинного проспекта его же имени, а название это подкрепили и именем станции метро, и памятником...
Теперь старомосковское имя Воздвиженка восстановлено на всей прежней длине улицы – от Манежа до Арбатских Ворот. В ее состав включена и Сапожковская площадь. Намечали превратить улицу в начальное звено Новоарбатского проспекта, а для этого и расширить, но до осуществления такого замысла дело не дошло. Здание Музея архитектуры (строил сам Казаков) сносить было бы кощунственно, да в нем же располагался еще и ЦК партии при Ленине до своего переезда на Старую площадь – тоже достопамятная реальность. Не позволяла расширить улицу и передвижка здания – под ним проложены трассы трех линий метрополитена, и уже известен вред, нанесенный ими Пашкову дому и огромному книгохранилищу библиотеки! Сумей-ка передвинуть такую махину – не дорогонько ли?
Знаменский монастырь возвышался над Зарядьем со стороны Варварки. В его соборе, превращенном в концертный зал во имя охраны памятников истории и культуры, звучат концерты духовной музыки, так что и такое «некультовое» использование храма кощунством не считается.
Со стороны Зарядья к нему примыкали два Знаменских переулка, Большой и Малый. В 1922 году их переименовали, борясь с одноименностью, в Елецкий и Максимовский (видимо, все же по соседней церкви Максима-исповедника, значит, «работал» не только рефлекс обезбоживанья). Но при сносе Зарядья оба переулка исчезли, уступив место чемодану гостиницы «Россия».
Тогда же расстались и с тремя номерными Знаменскими, называвшимися так по церкви Знаменья Пресвятой Богородицы, что за Петровскими воротами (XVII век), – их нарекли 1—3-м Колобовскими, восстановив имя стрелецкой слободы полка Колобова, – а также с двумя Знаменскими у Крестовской Заставы, переименовав их в 1-й и 2-й Крестовские. По другой церкви Знаменья Богородицы получили свои имена еще два Знаменских переулка, тоже Большой и Малый. Большой в 1939 году удостоился имени дважды героя С. И. Грицевца, участника боев в Испании и на Халхин-Голе (по неполной грамотности переулок вопреки правилам склонения мужских имен неуклюже нарекли улицей Грицевец – несклоняемая форма допустима лишь для женской фамилии – и лишь в 1985 году устранили ошибку, улицу назвали Грицевецкая). Малый Знаменский вошел составной частью в улицу Маркса и Энгельса (1926), названную по находящемуся тут музею. В 1993 году имена Большому и Малому переулкам вернули, расставшись и с только что «отредактированной» Грицевецкой.
Древнюю Знаменку (XVII век) между Боровицкими воротами Кремля и Арбатской площадью, носящую имя ныне не существующей церкви Знамения Пречистыя Богородицы, в первые годы после Октября пытались – совсем уже с утратой чувства юмора – переименовать в Краснознаменную – тут и по созвучию, и с учетом адреса Реввоенсовета и военно-морского Наркомата, занявших бывшее Александровское училище.
В 1925 году с учетом того же адреса (как места службы) улицу отдали под увековеченье памяти загадочно погубленного Фрунзе – теперь ему тут стоит и памятник – бюст работы З. М. Виленского. Учитывая обилие названий в память того же полководца (несколько Фрунзенских улиц, набережная, совсем не рядом с ней простерся Фрунзенский район), имя старейшей Знаменки в 1990 году восстановили.
Есть еще Знаменская улица в Черкизове – теперь придется и с ее именем расстаться, как почти с тезкой Знаменки.
Два храма со «знаменскими» именами сохранились в Перове и в Шереметевом дворе у старого университета – в сеть имен улиц они не вплелись.
В XVII веке западнее Охотного Ряда находился Моисеевский монастырь с богадельней при нем. В дальнейшем на его месте воздвигли красивую часовню – ее нередко тоже называли Моисеевской, в действительности же она именовалась «Александра Невского». Имя монастыря унаследовала Моисеевская площадь, от Охотного Ряда никакими барьерами не отделенная; она сохраняла это имя и в советское время. Лишь когда часовню снесли (имя святого, да к тому же князя, почитать еще не полагалось), площадь сочли частью Охотного Ряда – на плане 1932 года Моисеевской уже не было.
В том же 1932 году были стерты имена двух Златоустинских переулков, существовавшие с XVIII века, а основанный Иваном III Златоустовский мужской монастырь находился тут с конца XV столетия, как и примыкавшая к нему Златоустовская монастырская слобода. Официально монастырь назывался Иоанно-Златоустинским, что отразилось и на суффиксе в имени переулков. Такое имя никак не гармонировало с первым адресом ЦК Комсомола, находившегося в Большом Златоустинском – вот и были превращены оба переулка в Комсомольские, Большой и Малый. В последующие годы у них появились более популярные тезки – площадь, бывшая Каланчевская, и новопроложенный проспект. В мае 1993 года имена, напоминающие о древнем монастыре, обоим переулкам возвращены. Этим устранено и дублированье других «комсомольских» названий, еще продолжающих существовать, хотя само их возникновение сегодня уже мало кого убеждает.
Так, поводом для переименования Каланчевской площади в Комсомольскую в 1933 году было чье-то желание сделать сюрприз комсомолу к 15-летию его создания и в благодарность трудившимся здесь в особо сложных условиях комсомольским бригадам строителей метро. О том, что годом раньше в другой части Москвы уже появились Комсомольские переулки, переименовывавшие явно забыли.
Как бы ни был велик подвиг строителей в борьбе с оползнями в вырытом тут котловане, давало ли это право перечеркнуть 300-летнее существование имени Каланчевского поля? Называть его так стали после сооружения здесь в XVII веке царского путевого дворца, высокую башню которого прозвали каланчой. Ну, ладно, осталась хоть Каланчевская улица и платформа Каланчевская.
Столь же эмоционально-конъюнктурному порыву было обязано и возникновение намного позже – в 1958 году – имени Комсомольского проспекта. Да, и тут потрудились комсомольцы, – как при прокладке магистрали, так и при строительстве стадиона в Лужниках, к которому она ведет. Но мало ли где они еще оставили о себе память – так легко и запутаться в бесчисленных комсомольских именах – это достаточно остро ощущают работники почты и телеграфа. А тут такое имя присвоили одной из важнейших градообразующих магистралей Москвы, одному из двух путей от центра к Внуковскому аэропорту!
Если устранять одноименность – какое же название восстановить? Ведь проспектом поглощены и Хамовнический плац, и улица Большие Кочки, и даже старая Чудовка, сохранявшая память о подворье и слободе кремлевского Чудова монастыря. Ладно ли звучало бы «проспект Большие Кочки»? К тому же Чудовку вплели в этот проспект по чисто формальному поводу: архитектурные отцы города решили, что новые проспекты должны начинаться от Садового кольца. Что им – пусть Чудовка с осью проспекта не совпадает и к Крымской площади подходит с изгибом (хотя какой же проспект крючком? Впрочем, в Питере ухитрились даже подковообразную дугу назвать проспектом Горького!).
Снявши голову, по волосам не плачут. Не уберегли сам Чудов монастырь в Кремле, а это подороже, чем имя улицы. Хотя два Чудовых переулка, Большой и Малый, где когда-то жили монастырские работные люди – огородники, каким-то чудом остались, оправдали имя! А что, если все-таки весь проспект назвать Чудовским – в память о невозвратно загубленном монастыре, столь много значившим в истории России?! Но можно и Хамовническим, – все-таки главная артерия района!
Зато целы в Москве здания еще одного старинного монастыря – Зачатьевского, близ Остоженки, к которому примыкала монастырская слобода – тоже Зачатьевская. Это имя монастырь унаследовал от своей предшественницы – церкви Зачатия св. Анны. Сохранились названия двух из прежних трех Зачатьевских переулков – их не тронуло воинствующее безбожье ни в 20–30-е, ни в 50-е годы, и лишь в 1962 году Первый Зачатьевский нарекли именем героя войны танкиста Дмитриевского, жившего в этом переулке (тут и переулок сразу же возвысили в ранг улицы). В 1993 году и имя, и ранг переулку вернули.
Хорошо, что «зачатьевские» имена уцелели, – ведь идеологам безбожных десятилетий сама мысль о непорочном зачатии, даже только как о светлом символе, была органически чужда. Куда роднее были малопристойные байки – к тому же можно было сослаться и на классиков, по молодости позволивших себе покощунствовать. А ведь само создание монастыря с таким именем и идеей в 1584 году было на полном серьезе связано с надеждой царя Федора Иоанновича помочь царице Ирине принести наследника династии! Вера в чудо исключала рискованные шуточки по такому поводу!
Еще в конце XIV века Дмитрием Донским был основан Николо-Угрешский сторожевой монастырь у впадения в Москва-реку речки Угреши близ теперешних Люберец и молодого города Дзержинский. К грешникам название речки отношения, видимо, не имело. Легенда связывает его с глаголом «угреть» – согреть. Именно тут князю перед Куликовской битвой привиделся на высокой сосне образ Николая чудотворца. Князь якобы воскликнул: «Сие место угреша мя!» – и дал обет воздвигнуть тут монастырь. Победив, он и создал эту обитель, запечатлев имена и речки, и почудившегося ему лика в ее двойном названии.
В имена улиц столицы название Угреши проникло двумя путями. На Малом кольце Окружной железной дороги Угрешской назвали ближайшую к монастырю станцию, а по ней в 1951—1955 годы были наименованы и близлежащие три проезда и улица.
Но еще до революции близ Симоновой слободы числилась Большая Угрешская площадь – она попала даже в список московских улиц, изданный в 1918 году. В более поздние годы ни на каких планах города я эту площадь обнаружить не мог, но долгое время существовала Большая Угрешская улица. В 1979 году ее переименовали в Стройковскую (имя большевика Стройкова, героя гражданской войны, ранее носил ныне застроенный переулок, и район настоял на перенесении этого имени, предпочтя его монастырской Угрешской).
Чтобы Большая Угрешская не чувствовала себя одинокой, в утешение ей еще в 1951 году улочку с малоприятным названием Сукино Болото (была и такая, вероятно по фамилии купца Сукина) переименовали в Малую Угрешскую, но не надолго – в 70-е годы ее застроили, так что из списков исчезла и Малая Угрешская. А названные по станции Окружной железной дороги улица и проезды уцелели и также входят теперь в перечень имен первично монастырского происхождения.
* * *
Престольные праздники многих храмов были связаны с двунадесятыми праздниками православного календаря, которых насчитывалось как раз двенадцать («два на десять»). Вокруг каждой церкви с именем такого праздника роились и одноименные улицы, площади, переулки.
День Богоявления (Крещения) был одним из наиболее высоко почитаемых праздников. В 1922 году Москва рассталась с Богоявленским проездом в Елохове – он носил имя Богоявленского собора, ныне кафедрального собора Русской православной церкви. Проезд сделали Елоховским – долгое время только в нем и сохранялось имя старинной Елоховской слободы. В апреле 1992 года имя Елоховская возвращено площади у этого же собора, переименованной в 1918 году в Бауманскую.
В 1930 году не повезло и другому Богоявленскому – переулку в Китай-Городе, носившему имя старинного монастыря и огромного собора. Именно это имя прижизненно уступили будущему маршалу Блюхеру, а в 1938 году, после крушения маршала, восстановить «божественное» имя и не подумали, назвали Куйбышевским проездом.
А вот «сретенские» имена многих толкают на неверное понимание их истории – с двунадесятым праздником Сретения Господня они связаны лишь косвенно. Монастырь, воздвигнутый тут в 1397 году, был наречен так в ознаменование встречи («стречи») у тогдашних Сретенских Ворот чудотворной иконы Владимирской Богоматери, которую перенесли из Владимира в Москву в 1395 году. В старых источниках писали даже «Устретенская» – явно не по празднику. Название это наследовали и соседняя монастырская слобода, и возникшая на ее месте посадская слобода Сретенской сотни. Реально существовавшие Сретенские ворота в стене Белого города уступили место нынешней площади Сретенских Ворот, фокусирующим центром которой оказался памятник Крупской. Эти же имена сохранило доныне, и можно надеяться, навек, Сретенские бульвар, переулок и тупичок.
Счастливее оказалась судьба имен, связанных с двунадесятым праздником Благовещенья. В Кремле во всей красе уцелел Благовещенский собор, а имя церкви XVIII века хранит и ныне существующий Благовещенский переулок близ конца Тверской.
Многим кажется загадочным, откуда в Москве могли появиться Иерусалимские улица и проезд. В числе двунадесятых праздников есть и такой: Вход Господень в Иерусалим. Церковь с этим именем существовала в начале нашего века близ тогдашней Спасской, ныне Крестьянской Заставы – вот откуда и названия, тоже на удивление уцелевшие.
День Вознесения Господня дал имя нескольким церквям, а с ними и улицам и переулкам. Древний (конца XIV века) Вознесенский монастырь в Кремле разрушили. Зато уцелели церкви, среди них архитектурные шедевры – Вознесения на Гороховом поле, воздвигнутая в 1790—1793 годах М. Ф. Казаковым (названную по ее имени Вознесенскую улицу сочли возможным переименовать в 1929 году, – она стала улицей Радио – неплохая материалистическая альтернатива идеалистическому мифу о Вознесении), в Коломенском высится шатровое диво – возведенная в 1532 году церковь Вознесения, а вдоль Большой Никитской храмы Большого и Малого Вознесения. («Большое» и «Малое» это, конечно, размеры не «вознесений», а самих храмов!). Коротенький проезд между «Большим Вознесением» и сквером с памятником Алексею Толстому именовался Вознесенским, и название это сохранялось до 1960 года, когда вдруг по чисто административному капризу проезд был включен в состав улицы Палиашвили вместе с бывшим Ножовым переулком.
Решение совершенно абсурдное, крошечный проезд отделен от бывшего Ножового магистралью – Большой Никитской. Да и сам Ножовый не заслуживал заглота – это выразительный уголок «Кормовой слободы» царских поваров, дорогой для памяти москвичей[6].
Названия в честь двунадесятого праздника Троицы связаны в Москве не только с многочисленными церквями, в числе которых есть и подлинные шедевры зодчества, – в историю архитектуры вошли храмы Живоначальной Троицы в Никитниках, Троицы в Троице-Голенищеве, Троицы в Троице-Лыкове, Троицы в Хорошёве. В названия улиц имена этих церквей проникали ненадолго, искоренялись даже вопреки правилу сохранять названия населенных пунктов, поглощенных городом. Трем улицам в Троице-Лыкове в 1964 году присвоили в память о селе номерные названия трех Лыковских – имя боярина Лыкова, встарь владевшего селом, предпочли лишнему упоминанию Троицы. Переулок с церковью Троицы в Никитниках (в Китай-Городе) ранее звался Грузинским – по приделу Грузинской Божьей Матери к этой церкви. В 1922 году с «Грузинским» надо было расставаться как с тезкой других Грузинских, ну, заодно и за связь с иконой, а назвать его решили разумно – Никитниковым – по фамилии купца, на средства которого еще в 1634—1653 годы была построена церковь. Даже весь прилегающий квартал стали называть Никитниками, вот и церковь получилась «в Никитниках».
Сильнее проникли «троицкие» названия в Москву извне, связанные с именем Троице-Сергиевой лавры. Часть нынешнего проспекта Мира от Крестовской Заставы до Большой Алексеевской улицы длительное время именовалась Троицким шоссе. На землях, принадлежавших лавре, возникла Троицкая Неглинская слобода близ Самотечной площади, хотя в ней гордо высится и свой храм Живоначальной Троицы. Об этой слободе и церкви напоминают теперь Троицкая улица и два из трех Троицких переулков (третий стал – Васнецова). Троицкий проезд близ станции Лось во избежание одноименности назван в 1966 году Анадырским – с учетом его положения на северо-востоке Москвы.
От Троицкого подворья в Кремле получила свое имя в 1658 году и ранее воздвигнутая Троицкая башня кремлевской стены, как и Троицкий мост через речку Неглинную между Кутафьей башней и Троицкими воротами. Будущие Троицкие ворота Кремля, согласно Забелину, в XV—XVII веках прозывались Ризположенскими, вероятно по древней церкви в Занеглименье – на углу Воздвиженки и «последнего» Кисловского переулка.
Есть данные еще о трех Троицких улицах. Одну из них в 1922 году переименовали в Крайнюю за положение на тогдашней окраине Черкизова, а к 80-м годам упразднили при реконструкции. Исчезла после 1961 года и Троицкая улица, существовавшая в Черемушках. А улицу за Виндавским (Рижским) вокзалом в 22-м году переименовали в... Ржаную – в 1955-м и она исчезла при новой застройке.
Неожиданный сюжет вплелся в историю с переименованием в 1922 году Троицкого переулка у Остоженки, получившего свое имя по церкви Живоначальной Троицы, «что в Стрелецкой слободе в Ивановом приказе Зубова». Стремясь увековечить героев октябрьских боев в районе Остоженки, комиссия решила переименовать переулок в Померанцев, не зная, что сочтенный погибшим прапорщик Померанцев, отряд которого охранял Моссовет, захватывал Брянский вокзал и Провиантские склады на углу Остоженки и Крымской площади, в действительности был лишь тяжело ранен и выжил. В дальнейшем он вырос в крупного ученого – я помню Александра Александровича Померанцева как старшего коллегу по университету, профессора физики, человека достаточно скромного и очень смущавшегося тем, что его заживо увековечили (друзья подшучивали над ним, называя его «живым переулком»). Профессор Померанцев скончался в 1979 году, и теперь его имя вошло в число законно-мемориальных; кстати, в районе Остоженки оно оказалось единственным – остальные герои тех же боев – Петр Добрынин, Люсик Лисинова, юный Павел Андреев – увековечены в именах улиц совсем в других – замоскворецких частях Москвы.
Почти неприкосновенными остались имена, связанные с праздником Преображения. Уже с середины XVII века село Собакину Пустошь начали называть Преображенским по находившейся тут церкви.
Под этим именем село вошло в русскую историю как подмосковная резиденция Петра Первого. Квартировавший в Преображенском полк стал вместе с Семеновским полком основой русской регулярной армии. Сегодня это название сохранили набережная, улица, площадь и Преображенский Вал. По административной неразборчивости в 1950 году расстались с дорогим для Москвы именем Преображенской Заставы, механически включив ее в площадь.
Что, как не перестраховочная осторожность, подвигло метростроевцев назвать станцию метро двухэтажным «Преображенская площадь»? Почему не просто «Преображенская» в согласии с традицией называть станции именами в женском роде? Испугались, что без «площадной» добавки имя будет звучать слишком божественно?
Еще один из двунадесятых праздников, в прошлом красных дней, – Успенья Божьей Матери (Пресвятой Богородицы) – был прославлен в названиях многих храмов и улиц. Его имя носит главный собор Кремля и всего Московского государства, усыпальница московских митрополитов и патриархов, воздвигнутый еще в 1475—1479 годах. В нем венчали на царство русских царей и даже после переноса столицы в Питер короновали российских императоров.
Из многих Успенских переулков сохранил свое имя один – близ Каретного Ряда, названный еще в XVIII веке по церкви Успения Божьей Матери. В 1922 году расстались, избегая одноименности, с двумя Успенскими – Большим и Малым – у начала бывшей Покровки. Своим именем они были обязаны одному из красивейших храмов Москвы – церкви «Успенья на Покровке», которую в 1695—1699 годы возвел крепостной зодчий Потапов на средства купца Сверчкова. Спасибо комиссии Сытина, что она при переименовании увековечила оба этих имени в названиях Потаповского и Сверчкова переулков. Только их имена теперь и напоминают о чудо-храме, варварски снесенном к 1934 году под лживым предлогом помех уличному движению (улицу церковь нисколько не суживала, только тротуар уходил по всей ее длине под своды галереи).
В 1922-м же году расстались еще с двумя Успенскими переулками, тоже Большим и Малым, но переименовали их к немалому неудовольствию жителей в... Могильцевские. Тут знатоки старины перестарались. Да, церковь Успенья близ Арбата именовалась «на могильцах» и «на могилищах» – то ли по примыкавшему к ней кладбищу, то ли по всхолмленному «могилистому» рельефу. Но утешительно ли постоянное напоминание в адресе, что живешь «на могильцах»? К тому же москвовед С. К. Романюк в книге «Из истории московских переулков» (1988) справедливо полагает, что вряд ли «могильцы» как кладбища были отличительной чертой именно этой церкви – такие же захоронения существовали возле многих церквей. Но не хотят люди жить ни на Кладбищенских, ни на Могильных или Мертвых улицах – достаточно грусти и от соседства с кладбищами. Хорошо, что никому не пришло в голову более современное имя – улица Крематория!
Было бы неправильно обвинять комиссию Сытина в тотальном обезбоживанье Москвы. В 1922 году она же назвала Денежный тупик... Троице-Арбатским! А Успенскую улицу в Черкизове переименовала в Часовенную! Под этим названием улица просуществовала до начала 60-х годов и была упразднена лишь в ходе реконструкции Черкизова. Успенский переулок, названный так по церкви Успения в Гончарах, чудесному памятнику зодчества (1654), в 1922 году присоединили к Спасочигасовскому (название тоже не безбожное – в нем сочетались имена церкви Спаса Милостивого и построившего ее игумена Чигаса!).
Ныне возрожденная на Большой Полянке церковь Успения Божьей Матери, что в Казачьей слободе, дала в свое время имя еще двум Успенским переулкам. Неудобство от сосуществования стольких тезок ощущалось и в прошлом, поэтому уже в начале XX века их нарекли по старинной слободе – 1-м и 2-м Казачьими, равно как и еще три Успенских в районе Дербенёвской набережной даже в прошлом столетии были переименованы в Дербенёвские.
Старинные церкви Успенья существовали также в Вешняках (с 1645 года) и в Печатниках (с 1654 года), но следов в сегодняшней топонимии Москвы не оставили.
Один из главных праздников христианства – Рождество Христово. Но своими названиями Рождественский монастырь, бульвар, улица Рождественка и несколько бывших Рождественских улиц обязаны еще одному двунадесятому празднику – Рождества Божией Матери, или Пресвятой Богородицы. Именно по собору Рождества Богородицы получил имя Рождественский монастырь, а по церкви в Бутырках были названы Богородицкая и Рождественская улицы. В 1924 году их переименовали в 1-ю и 2-ю Квесисские в память об участнике октябрьских боев на подступах к Кремлю Ю. К. Квесисе. И тут, как и в случае с Бебелем, нумерация персонального наименования вызывает недоумение.
О монастыре и улицах, связанных с праздником Воздвиженья, уже было сказано. В 1922 году расстались и с тремя Воздвиженскими переулками – в их названиях была «виновата» церковь «Воздвиженья, что на Помётном Вражке». Швейная фабрика «Труд» помогла комиссии придумать название, более выдержанное идеологически, – вот и появились сразу три переулка Тружеников. Поди разберись, единственное это число – «Тружеников переулок» – или множественное – вообще в честь неких тружеников...
Наконец, последний из двунадесятых праздников – Введение во Храм Пресвятой Богородицы. О церкви с именем такого дня напоминало название Введенской площади и двух соседних с ней переулков. В 1929 году им предпочли имя рабочего-большевика И. Ф. Журавлева – через десять лет после его гибели в колчаковском плену. А в 1922-м расстались еще с одним «введенским» именем, остроумно заменив его на «Подсосенский». В новом имени прозвучало не просто название урочища Сосенки, но и часть названия старинной церкви «Введения под сосенками « (впрочем, она же называлась и «Введением в Барашах» – по имени старинной слободы шатерничьих).
Пустырь из-под снесенного храма Введения Пресвятой Богородицы, что на Сретенской улице (так называлось начало Большой Лубянки), не удостоился имени уничтоженной церкви. Тут у тогдашнего Наркоминдела поставили памятник Воровскому, и пустырь стал с 1924 года называться площадью Воровского (хотя была уже улица его же имени).
Таков перечень главных уцелевших и утраченных «двунадесятых» имен московских улиц и переулков. Не ручаюсь за его полноту, но в представительности убежден.
* * *
А еще сверхпраздник – Пасха. С ним было связано немало «воскресенских» имен. Одним из первых переименований в революционной Москве стало уже упомянутое присвоение имени Революции Воскресенской площади. Своим именем она была обязана не только Воскресенским (Иверским) воротам в Китайгородской стене (они же звались Неглиненскими и даже Курятными), но и дороге к ныне не существующему Воскресенскому монастырю – он стоял на правой стороне Тверской напротив Брюсова переулка на месте будущего Саввинского подворья, теперь передвинутого в глубь двора.
В 1922 году комиссия решила расстаться и с Воскресенским проездом. Ворота с Иверской часовней еще не были снесены, но оба божественных имени раздражали. А как раз в этом году отмечалось 50-летие Исторического музея – его здание служило одной из сторон проезда – вот и переименовали сам проезд в... Исторический! При всем уважении к почтеннейшему музею утверждаю – такое имя звучит нелепо: в честь какого же исторического события он так наречен? В мае 1993 года бывший Исторический вновь назван проездом Воскресенские ворота, а вскоре были воздвигнуты и сами ворота. Воскресенской улице в Черкизове в 1922 году сменили имя на улицу Архипова, но в 1925-м ее же почему-то переименовали в Просторную – под этим именем она существует и поныне. А Воскресенские же переулки – Большой, Малый и Средний – были превращены в Староданиловские, как расположенные на месте Старой Даниловской слободы – тут сочли неважным, что сама она несла имя Данилова монастыря[7].
С бывшим городом Воскресенском, ныне Истрой, получившим имя по Воскресенскому Новоиерусалимскому монастырю, были связаны не только имя улицы (той, что назвали в честь 1905 года), но и имя шоссе – оно еще в 1932 году на плане Москвы значилось Воскресенским, хотя город стал зваться Истрой с 1930 года. На плане 1939 года это шоссе названо Хорошёвским – по пригородному селу, к которому оно вело. Но еще два Воскресенских переулка, примыкавшие к этому шоссе, уже в 1922 году были превращены в Земельные – якобы по какой-то перепланировке «городских земель». Один из них уцелел и продолжает удивлять нелогичностью своего имени.
Большим, хотя и не двунадесятым праздником православной Церкви считался Покров Пресвятой Богородицы. Его имя носил прежде всего Покровский монастырь, здания которого уцелели, а именам не повезло: Покровскую Заставу и примыкавший к ней участок Камер-Коллежского Вала еще в 1919 году переименовали в Абельмановские по имени погибшего у этой Заставы в 1918 году большевика Абельмана. Анахронизм сочетания такой фамилии и судьбы со словами «Застава» и «Вал» тогда никого не смущал. Застава и сегодня именуется Абельмановской, а Вал в 1955 году все-таки, увы, заменили на более «естественно» звучащую Абельмановскую улицу.
Имена соседнего с ними тупичка тоже меняли дважды: 1-й Покровский тупик, он же на ряде планов числился Монастырским, в 1922 году был переименован в Березин, а в 1925-м упокоился под названием Тихий (в V томе «Указателя улиц» 1988 года он ошибочно назван Тихвинским). У 2-го Покровского тупика судьба сложилась спокойнее – ему уже в 1922 году подыскали уютное имя Укромный, под коим он существует и поныне. Который-то из них, как уже было сказано, становился и Коммунистическим!
Было и несколько церквей Покрова Богоматери. Одна из них (у Ильинских ворот) была снесена еще в 1777 году, но уже с XVII века дала имя Покровке, или Большой Покровской улице, которая в следующем столетии стала Маросейкой (по Малороссийскому подворью). Покровкой после этого называли улицу только от Армянского переулка до Земляного Вала. Почему-то именно ее в 1940 году, в дни 50-летия кончины Чернышевского, решили назвать его именем, когда переулок Чернышевского (бывший 2-й Мариинский) уже с 1924 года существовал в районе Селезнёвки. Теперь и это наречение подкреплено установкой памятника Чернышевскому у Покровских Ворот. А о самом имени Покровка напоминали только совсем удаленные от когдатошней церкви Покрова Покровский бульвар и площадь Покровские Ворота...
Впрочем, вернее сказать, и они напоминали не о церкви, а о слободе первой половины XVII века, которая получила имя Покровской сотни черных (посадских) людей. (В 1992 году название Покровка к улице вернулось).
Когда в начале XVII столетия в тогда еще подмосковном селе Рубцове на берегу Яузы был выстроен дворец царю Михаилу Федоровичу (до наших дней не сохранился), а в 1619 – 1626 годы – великолепная церковь «Покрова в Рубцове» – в память освобождения Москвы от ляхов, дворцовое село стали называть Рубцовом-Покровским. Оно дало имя и Покровской дороге, ведшей к «государеву селу» на продолжении Старой Басманной и Елоховской улиц. В XVIII веке село вошло в состав Москвы и дорога стала Покровской улицей (не путать с Покровкой, что ближе к центру). Но и с этим именем простились уже в 1918 году, когда в честь революционера-анархиста она стала называться Бакунинской. Надо ли было так прославлять этого циника и авантюриста, вдохновителя будущих террористов и прочих бесов-нечаевых? И как с этим именем быть? Возвращать Покровскую – значит, вернуться к уже преодоленной одноименности. Терпеть Бакунинскую – дескать, привыкли к этому бесовскому имени человека, почему-то зачисленного в классики. Да, конечно, это классик, только чего?
В 1922 году расстались и с Покровской набережной Яузы, и с Покровско-Дворцовой улицей. Набережная стала Рубцовской, а улица Рубцовско-Дворцовой (память о дворце погасить постеснялись!). Зато тупик Покровской общины переименовали в Рубцовский, чтобы не отсвечивала еще и какая-то явно религиозная община.
Тогда же прикончили Покровскую улицу в Богородском – сначала она стала Веселовской, а с 1925 года, переименованная еще раз, – Досчатой (Дощатой). В 1952-м ее присоединили к 4-1 Гражданской.
Еще к одной не сохранившейся церкви Покрова Богородицы восходит имя бывшего подмосковного села Покровского-Стрешнева. Ее построили в 1629 году на пустоши Подъелки, где и возникло село Покровское. С 1664 года оно оказалось во владении Стрешневых – тогда и появилось сдвоенное «Покровское-Стрешнево». От более поздней владелицы по фамилии Глебова стали и всю территорию называть Покровским-Глебовом, но фактически такое название закрепилось только за ее западной частью.
В 1965 году, в ходе замены названий, дублирующихся в других частях города, пять проездов здесь были переименованы в номерные Покровско-Глебовские. К 80-м годам все они были упразднены в результате реконструкции.
А Покровскую улицу, ведшую к Покровскому-Стрешневу с юга, в 1922 году переименовали в Бодрую – по веселому имени детского городка Бодрое Детство.
Прославленный шедевр нарышкинского барокко – церковь Покрова в Филях, воздвигнутая в 1693—1694 годы. По ее имени даже сами Фили долгое время (до начала ХХ века) называли селом Покровским, а их имя, вошедшее в историю, вернулось к ним в 1912 году – в память столетия военного совета в Филях. В 1922 году, борясь с одноименностью, Покровскую улицу тут одарили странным гибридным именем Фили-Покровская. Она проходила параллельно Станционной улице – нынешнему Багратионовскому проезду, севернее его, там, где теперь по поверхности проложена трасса метро.
Не нашли прямого отражения в топонимии храм Покрова в Измайлове на острове Серебряно-Виноградного пруда (1671—1672) и самый прославленный в мире Покровский собор, «что на рву», высящийся на Красной площади. Его больше знают по названию одного из приделов как храм Василия Блаженного – и именно это имя вплелось и в московское именословие: соседняя Васильевская площадь лишь в 1924 году была включена в состав Красной площади, а ее наклонная часть к Москва-реке между Кремлевской стеной и собором доныне именуется Васильевским спуском.
В 1960 году в состав Москвы вошел населенный пункт Покровское – его имя носит и железнодорожная платформа на Курском направлении, и примыкающее с юга кладбище. В фонд московских имен в 1968 году тут вошли в качестве временных названий еще четыре Покровские улицы. Но к 80-м годам и эти названия были упразднены вместе с исчезновением самих улиц в ходе новой застройки.
Неожиданное топонимическое решение связано еще с одним сокровищем старинного зодчества – церковью Покрова в Медведкове над Яузой В знак необходимости его охраны ближайшую улицу в 1978 году назвали Заповедной! Поможет ли сие заклинание сохранности храма?!
Неисповедимы пути наименований! Попал же в семейство «покровских» имен и небезызвестный историк, создатель пресловутой «школы Покровского»! Он пребывал в таком почете, что его имя второпях, сразу после кончины ученого, присвоили… Московскому университету! Сам автор этих строк обучался в «МГУ имени М. Н. Покровского», это имя, увы, так и красуется на титуле моего диплома! Лишь в 1940 году со срамом было покончено и университет достойно украсило имя Ломоносова.
Имя М. Н. Покровского в 1932 году ухитрились присвоить даже знаменитой библиотеке Таганки, для чего пришлось убрать из ее титула неблагонадежную фамилию Ключевского. Только в 1992 году в библиотеке спохватились и предпочли вернуть себе имя достойного историка.
Не удалось выяснить, не в честь ли того же недостойного историка появлялся в Бирюлеве и «проезд Покровского» – фамилия была явно в родительном падеже. Проезд вошел в пределы Москвы в 1960 году, а в 1968-м его включили в состав 4-й Расторгуевской улицы, вскоре вместе с ним упраздненной. Но ведь споткнутся же любители старины о такое имя – значит, нужно упомянуть и его.
* * *
Несчетное число храмов посвящено определенным святым. Однако есть церкви, где в один день празднуются целые группы святых – трех, девяти, сорока, а в одном из случаев – всех святых сразу.
По церкви Всех святых, в земле Российской просиявших, получило имя известное с 1498 года село Отцы Святые. С постройкой новой церкви Всех святых (1683) село и несколько улиц стали именовать Всехсвятскими. В 1925 году три Всехсвятские (Новая, Вторая и Третья) были названы именем революционера Усиевича (1-я, 2-я и 3-я Усиевича – и тут номерной инвентарь персональных имен!). Теперь из четырех Всехсвятских уцелела одна, созданная из Новой («Всех святых новых») и Первой с именем Усиевича без номера.
Всехсвятская площадь, когда-то бывшая в селе главной, служила и сенным рынком, поэтому звалась и Сенной. В 1922 году и ее переименовали, опираясь на старинное имя «Отцов Святых», получилась Отцовская площадь! В 1943 году ее же еще раз переназвали в честь героини-летчицы – в площадь Расковой. А Отцовский проезд того же происхождения стал в 1945 году улицей Черняховского – по имени советского военачальника, смертельно раненного в Восточной Пруссии.
Пришел конец и другим «всехсвятским» именам. В центре Москвы Всехсвятской же называлась улочка между Большим и Малым Каменными мостами, хотя церковь Всех святых, что в Валу, и была отделена от нее Москва-рекой. Даже каменные ворота в южной стене Белого города напротив моста назывались Всехсвятскими. До 1859 года и сам предшественник Большого Каменного моста именовался Всехсвятским – он подводил с юга к этим воротам, так что точнее было бы счесть, что улица, ведущая к нему с юга, получила имя от моста!
В 1928—1931 годы на этой улице архитектором Иофаном был воздвигнут пятисотквартирный жилой дом – «Дом правительства» (официально – Второй Дом Совнаркома СССР, а в быту ехидно сокращаемый в ДоПр), теперь больше известный как «Дом на набережной». Его населили многочисленные известные деятели (в том числе государственные и политические) и члены их семей, военачальники, ученые, писатели. В ознаменование 70-летия Серафимовича, едва он тут успел поселиться, уже в 1933 году (прижизненно!) улице было присвоено имя этого писателя – вот в каком он был фаворе!
Церковь Сорока мучеников, что в Служной слободе Новоспасского монастыря, дала имя Сорокосвятской улице и двум переулкам. Было сочтено, что рабочим завода «Динамо», для которых в 1923 году тут был выстроен первый жилой дом, неприлично жить на улице и в переулках с именем сорока святых сразу, и их в 1924-м переименовали в Динамовские (улица и Второй Динамовский переулок целы и сегодня).
А церковь Девяти мучеников, «что за синодальным двором на Кочерыжках», близ перекрестка Пресни с Грузинами, уже в XVIII веке дала имя Большому и Малому Девятинским переулкам. Малый теперь упразднен, Большой цел.
Были церкви, посвященные «Собору трех святителей» – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Одна из них (Трех святителей вселенских, что в Огородниках) дала имя Трехсвятительскому переулку у Красных ворот. В 1922 году переулок назвали Боярским – вроде бы имя тоже классово чуждое, но не настолько, как сразу три святителя, да еще «вселенские», – исторически его сочли оправданным: в прошлом тут находились боярские усадьбы. Тогда же соседний Трехсвятительский тупик был переименован в Хоромный – по выходящим к нему Юсуповским палатам, это действительно древние хоромы (в советское время – ВАСХНИЛ). Фактически в ходе реконструкции тупик этот уже влился в площадь Красных Ворот, но тут есть здания, еще «числящиеся» по тупику.
Двумя годами позже «полетели» еще два Трехсвятительских переулка, Большой и Малый, – они звались так по церкви того же имени, но не «в Огородниках», а «на Кулишках». Их в 1924 году переименовали, употребив для этого только что вошедшее в обиход и в моду сокращение «вуз», в Большой и Малый Вузовские переулки. Многие тогда удивлялись: ни одного высшего учебного заведения в этих переулках не было. Не легко было догадаться, что поводом для такого переименования стал все-таки вуз, но находившийся квартала за три отсюда, в Петроверигском переулке (вот на диво уцелевшее имя по церкви Положения честных вериг апостола Петра!). Но именно в этом переулке разместился в те дни Коммунистический университет национальных меньшинств Запада имени Ю. Мархлевского... (Оба Трехсвятительских имени на месте Вузовских в мае 1993-го восстановлены).
Особую группу составляют храмы, а с ними и улицы-переулки, носящие или носившие имена традиционных «пар» святых – Петра и Павла, Космы и Дамиана, Флора и Лавра, Бориса и Глеба, Иоакима и Анны.
Храмы всеславных и всехвальных первоверховных апостолов Петра и Павла были особенно многочисленны, а с ними и Петропавловские улицы и переулки. В 1922 году их число убавили. Улицу и переулок, получившие в 1711 году имя по церкви этих апостолов «что на Горке», были названы Солдатскими – по располагавшейся тут Солдатской слободе Лефортова полка, а Петропавловский тупик удостаивался даже имени Капитанский. Одноименные переулки между Большими Полянкой и Ордынкой (здесь тоже была церковь Петра и Павла) уступили место Хвостовым – по сельцу Хвостову, которое принадлежало боярину Хвосту (Хвостову), еще в 1357 году пострадавшему «от бояр за правду» – следует ли сетовать на непоэтичность имен 1-го и 2-го Хвостовых переулков? Зато еще один переулок, выводящий к Яузскому бульвару, свое имя чудом сберег, как цела и давшая ему это имя церковь Петра и Павла «у старых конюшен, что на Горке». По еще одной церкви Петра и Павла в начале Новой Басманной получил свое имя Петропавловский переулок, называвшийся также Голицынским по имени домовладельца-князя. В 1918 году он еще значился в списках как Петропавловский, а в Басманные попал, вероятно, вместе с восстановлением имени Новой Басманной улицы в 1922 году.
Пришлось расстаться и со многими Космодамианскими (Козьмодемьянскими) переулками. Один из них, названный по построенной еще Казаковым в XVIII веке церкви Космы и Дамиана, был назван Старосадским по известному с XIV века урочищу Старые Сады. Имя урочища, где была расположена другая церковь – «в Старых Панех» (XVI век), дало название Старопанскому переулку. Еще одна церковь Космы и Дамиана (XVI век) дала имя переулку, который в 1922 году включили в состав Столешникова как его продолжение. Два Космодамианских переулка, Старый и Новый, возникли в бывшей Гончарной слободе, отразив имена двух церквей – Старого и Нового Космы и Дамиана. Они возникли в Заяузье и «на вражках» после закрытия более древнего монастыря Космы и Дамиана. С 1954 года это Второй и Третий Котельнические переулки – в порядке обезбоживания им дали номерные имена по старинной Котельнической слободе. Еще по одной церкви Космы и Дамиана («что в Садовниках «) была названа Космодамианская набережная. В 1922 году это имя заменили на Причальную, а позже (в 1935-м) она вошла в состав набережной Максима Горького, склеенной из нескольких кусков (одной улицы в центре Москвы для прижизненного прославления писателя показалось мало!). Теперь имя Космодамианская распространено на все три отрезка набережной.
В 1962 году под имя Писемского отвели Борисоглебский переулок, в котором писатель жил. Церковь святых Бориса и Глеба, давшая это имя, была неподалеку, но святого имени и тут не пожалели. Здесь же стоит и дом Марины Цветаевой, в котором она жила с 1914 по 1922 годы, вплоть до отъезда за границу. Дом теперь стал ее персональным музеем и достойно увековечивает имя поэта. Писемский и Цветаева жили на Борисоглебском, а не на «Писемского» и не на «Цветаевой» – само имя Борисоглебский мемориально, в 1992 году оно возвращено переулку.
В двоице «Флор и Лавр» русский говор давно заменил античного Флора на русского Фрола – это зарифмовано даже в скороговорке: «Была у Фрола – Фролу на Лавра наврала». Поэтому и церковь у Мясницких Ворот привела к одному из первых названий самой Мясницкой – Фроловская улица – и к доныне существующему имени Фролов переулок – против почтамта. Лавр в названия улиц не попал, Лаврские переулки были обязаны не Лавру, а лавре, то есть монастырю. Но в Замоскворечье по церкви тех же мучеников носил трудновыговариваемое имя Флоролаврский переулок. В XIX веке его переназвали в Стремянный – по домовладельцу «стремянному конюху» Букину. Теперь это известный адрес плехановской Академии народного хозяйства.
Еще одно двучленное название – Якиманка – происходит от имени церкви святых праведных Богоотец Иоакима и Анны – родителей Богоматери. Храм этот, находившийся против угла Большой Якиманки и Третьего Голутвинского переулка, снесли в 1969 году. Древнееврейское Иоаким, чуждое русскому просторечью, давно превратилось в «Аким» и «Яким». У В. Г. Рубана (1782) названа «Иоакиманская, или просто Якиманская «улица, а на старых планах встречалась и Екиманка.
В 1957 году улице присвоили имя Димитрова (жил за каналом напротив в Доме правительства). На безыменной площади ему же поставлен памятник – не достаточно ли для памяти об антифашисте? Но понадобилась и улица, да еще и со значением – будущий проспект на продолжении правительственной трассы от Ленинского к Кремлю. Могли бы и люкс-гостиницу, «Октябрьскую», воздвигнутую тут, переназвать в «Якиманку» – нет, держи выше! Она теперь «Президент-отель». Хорошо, что самоё Якиманку не сделали Президентским проспектом – прежнее имя ей возвращено в 1992 году. Но имена «Якима и Анки» все же уцелели в названиях Малой Якиманки, набережной и переулка.
Не без связи с той же парой святых в конце прошлого века возникла и Анненская улица в Марьиной Роще. Так ее нарек землевладелец Пантелеев при передаче городу своего земельного участка. Соседняя, ныне не существующая улица называлась Иоакимовской, не иначе как по церкви или часовне тоже Иоакима и Анны – поэтому и улица могла стать именно Анненской.
* * *
По церкви «Черниговских чудотворцев, что под бором», построенной в 1675 году между Пятницкой и Большой Ордынкой, получил название Черниговский переулок. Имя города звучит тут лишь опосредствованно. В названии фактически стерлась и память о черниговском князе Михаиле и его боярине Федоре, убитых в XIV веке в Золотой Орде и сочтенных позже святыми мучениками.
Называли улицы и не по церквям, а по хранящимся в них иконам. Подобно тому, как Сретенка и Сретенский монастырь получили имена не по двунадесятому празднику, а в честь встречи иконы Владимирской Богоматери, улицы Смоленская (на месте Арбата) и Пречистенка были названы в честь списков иконы «Пречистыя Богородицы Смоленския» и нареченных по ней же храмов. Под улицу Палиашвили не пожалели Малый Ржевский – имя грузинского композитора понадобилось переулку только потому, что на нем расположено представительство (теперь посольство) Грузии в Москве. И тут Ржев звучал лишь опосредствованно – дело было в иконе Ржевской Богоматери, что и дало имя церкви. Хорошо, что оставался цел Большой Ржевский. (В мае 1993-го имя возвращено и Малому).
По церкви Тихвинской иконы Божьей Матери, что в Новом Сущёве, а не «в честь города», были еще в XIX веке названы Тихвинские улица и переулок.
По иконе с часовней Иверской Божьей Матери нередко Иверскими именовались до их сноса и Воскресенские ворота в Китайгородской стене, и проезд.
По иконе же – образу Нерукотворного Спаса – получили свое имя и Спасская башня Кремля, и ведущие сквозь нее Спасские ворота.
С именем самого Христа были связаны не только величавый Храм Христа Спасителя и названная по нему набережная, но и десятки церквей в честь того же образа Спаса Нерукотворного. О Новоспасских монастыре и площади, как и о Спасской Заставе, речь уже шла. Но было и еще немало «спасского», подлежавшего корчевке. Уцелели только Большая Спасская улица, унаследовавшая имя церкви XVII века – Спаса Преображения в Спасской дворцовой слободе, и сопровождающий ее тупичок (Малую Спасскую в 1929 году присоединили к 1-му Коптельскому переулку).
По церкви Спаса Преображения, что на Песках, именовались три Спасских переулка, примыкающих к Каретному Ряду. В 1922 году их «замели» вроде бы не только из безбожия, но и борясь с одноименностью, но и переименовали без выдумки, наплодив новых тезок – Большой, Средний и Малый Каретные переулки. Большой Каретный прожил до 1956 года, когда отдал свое имя великой актрисе Ермоловой, но продолжает жить в популярной песне Высоцкого. (В мае 1993-го прежнее имя переулку возвращено).
Спасский переулок у Большого театра был назван по находившейся на нем церкви Спаса Преображения, что на Копье. Любопытно, что в этом для многих загадочном имени удалось сохранить название старого урочища Копьё – в 1922 году переулок назвали Копьёвским. Тогда же в его состав был включен и Щепкинский проезд, проходящий позади Большого театра.
Позднее Москва рассталась еще с несколькими «спасами» в названиях. В 1954 году в безличные Новокузнецкие (за одно соседство с магистральной улицей) были переименованы 1-й и 2-й Спасоболвановские переулки. Церковь называлась «Спас на Болвановке», а жители протестовали против «болвановского» имени (так мило называли в XIV веке местность, где селились приезжие иноземцы – чем не «булваны», если не понимали по-русски?).
Знаток старой Москвы И. К. Кондратьев приводит и другую, пожалуй, более впечатляющую версию повода к такому имени. Церковь Спаса Преображения на Болвановке была сооружена в память о важнейшем историческом событии, происшедшем в этом месте в 1480 году. К тому времени считалось обычным, что очередными послами монголо-татарского хана на подступах к Москве великим князьям вручалась как символ верительной грамоты металлическая пластина – басма – с изображением хана, сиречь «булвана». Внук Дмитрия Донского Иван III, решивший в корне изменить отношения с ордой, принимая послов хана, демонстративно изломал и истоптал ногами басму, а послов повелел казнить, отпустив одного, чтобы доложил хану о смене курса. По мнению Ивана III, такое действие обозначило свержение монголо-татарского ига и было достойным поводом для воздвижения храма.
Еще одним «Спасом» меньше стало в Москве при Хрущеве же в 1961 году, когда бывший Спасоглинищевский переулок (по церкви XVII века Спаса Преображения, что в Глинищах) отдан был под имя художника Архипова – приближалось столетие со дня его рождения (в 1962 году). Но имя Малого уцелело. Теперь прежнее название возвращено и Большому.
В имена еще нескольких переулков слово «Спас» вошло как составная часть. О Спасочигасовском речь уже шла. Уцелели Спасоналивковские (по церкви Спаса Преображения, что в Наливках у Якиманок), Спасопесковские площадь и переулок по одноименной церкви, «что на Песках» в районе Арбата.
В 1985 году в состав Москвы был включен примыкающий к Волоколамскому шоссе остаток подмосковного села Спас, именуемого по церкви, но в документацию входившего в анекдотической транскрипции «Спасе» (другая часть – внутри Кольцевой дороги – вписалась в состав Москвы еще в 1960 году). К этому времени установка на сохранение имен сел, поглощенных Москвой, уже перевесила директивы по обезбоживанью, но, избегая новых всплесков одноименности, улицу на месте этого села в 1986 году назвали Староспасской.
Крепко досталось в Москве именам, связанным с церквями Николая Чудотворца, а было их предостаточно.
Николо-Заяицкий переулок хранил имя церкви святого Николая Заяицкого – ее строили пришедшие из-за реки Яик (ныне река Урал) – «заяицкие» – казаки. Чтобы избавиться от святого имени, в 1964 году ввели даже номерное название – Второй Раушский переулок по соседней набережной, лишь бы не упоминать Николу.
Имена Николопесковских переулков (по церкви «Николы на Песках») искореняли в два приема. В 1924 году Большому Николопесковскому дали имя Вахтангова, а Малому в 1960-м – имя актрисы Федотовой. Теперь оба прежних имени возвращены.
Имени Николопокровского переулка (по церкви Николы Чудотворца, что в Покровском) в 1924 году предпочли Рабфаковский, торопливо застолбив таким образом один из рядовых рабфаков.
Церковь Николы в Щепках в районе Смоленской площади дала имя трем Николощеповским переулкам – в их имени была память и о государственном дровяном (щепном) дворе, где изготовлялись срубы для дворцовых построек. Имена двух переулков уцелели, а третий попал под кампанию по увековеченью героев Октября к его сорокалетию и был наречен именем Шломина, расстрелянного юнкерами у Бородинского моста.
С церковью Николы на Ямах (от слова «ям» – станционный двор, отсюда и «ямщик») были связаны названия всей Николоямской слободы и одноименных с ней улицы, набережной, переулка и тупика. Набережную, построенную в 1916 году, назвали по уже давно существовавшей улице, а улицу в 1919 году – прижизненно переименовали в честь В. И. Ленина в Ульяновскую. (В 1993-м имя улице вернули.)
Из «николиных» названий чудом уцелел Большой Николоворобинский переулок близ Яузского бульвара – имя ему дала церковь конца XVII века Николы в Воробине, «что на Гостиной горе» (не сохранилась).
Николоваганьковские, они же Никольские 1-й и 2-й переулки (Первый звался еще и Малым Никольским) свидетельствовали своими названиями о расположении в приходе церкви святого Николая, что в Новом Ваганькове. Один из них в 1925 году был присоединен к Большому Трехгорному переулку, а два других наречены Средним и Малым – эти существуют поныне.
Изумительной красоты доныне уцелевшая церковь Николы в Болвановке – творение зодчего Петровых времен Осипа Старцева – дала имя Верхней и Нижней Николоболвановкам, их же называли и просто Болвановками, не намекая тут ни на каких иноземцев (в прилегающей слободе изготовлялись болванки для шитья шапок). Уже в 1919 году, чтобы не звучали ни Николы, ни болванки, обе улицы переименовали в Радищевские, Верхнюю и Нижнюю.
Еще с одним «болвановским» именем расстались в 1930 году в Замоскворечье – Малый Болвановский переулок переименовали в Шестой Монетчиковский, прибавив лишнее номерное название к пяти уже существовавшим (в Монетчиках жили мастера Кадашевского монетного двора).
Множество названий, восходящих к Николе, вошло в список в форме «Никольских». По древнему Никольскому греческому мужскому монастырю получила свое имя одна из стариннейших улиц Москвы – Никольская в Китай-Городе. Даже с этим драгоценным для столицы названием не постеснялись расстаться, причем делали это дважды, сначала в 1918-м, а потом, уже всерьез и надолго – до 1990-го – в 1935 году. Об ошибке с ее переименованием в улицу 25 Октября будет еще сказано при разборе «поддатых» имен.
Неумолимо переименовывались в 1922 году и Никольские переулки и проезды; например, в Ефремовский переулок близ Нижней Масловки, побывший после этого и Квесисским, и Нижнемасловским (не сохранился). Два «Никольских» имени было в Калитниках, одно у переулка (его переименовали в Рыжов – уже в 70-х годах следа этого имени не осталось), второе у проезда, но наименованный тогда Макаров проезд, в 1925 году еще раз переименовали в переулок Ведерникова (в честь А. С. Ведерникова-Сибиряка, участника революций 1905 и 1917 годов).
Плотников переулок на Арбате призван с 1922 года хранить имя бывшей дворцовой Плотницкой слободы, хотя с XVII века был Никольским по слободской церкви святого Николая в Плотниках.
Никольским в старину назывался нынешний Подкопаевский переулок близ Хитровки – имя ему дала церковь «Николы, что слывет Подкопаем» («Николы в Подкопаеве» – возможно, по названию местности, где копали глину).
В рассказе об уже осуществленном в апреле 1992 года возврате прежних имен будет пояснено, как в Китай-Город вернулся... еще один Никольский переулок!
Своеобразна история одного московского названия, которое с легкой руки П. В. Сытина появилось в списках площадей города в 1922 году. Коротенький проезд у западного торца Манежа между Моховой улицей и Кутафьей башней именовался то Троицким (по ближайшим воротам и башне Кремля), то Борисоглебской площадью (Ворота Кутафьей открывали дорогу к церкви Бориса и Глеба у Арбатских Ворот; по другой версии еще одна церковь Бориса и Глеба находилась у самой Кутафьей и уступила это место церкви «Николы на Сапожке»). Сытин предложил назвать эту площадь Сапожковской!
Адрес этот должен был стать весьма многозначительным – ведь сюда выходил фасад здания «штаба Мировой революции» – Коминтерна, а со стороны Моховой – двери приемной М. И. Калинина. И такому-то месту не постеснялись дать имя старинного кабака «Сапожок», якобы располагавшегося как раз на месте здания Коминтерна, – такова была расшифровка «Сапожка», которую разделял и сам Сытин.
Историк Москвы Д. Н. Афанасьев, выступая в обществе «Старая Москва» 24 мая 1990 года, предложил другую версию. По его мнению, слово «сапожок», как и «курья ножка», обозначало сухое возвышенное место между заболоченными низинами (естественно, что такие могли примыкать к пойме речки Неглинной). Возвышенный «сапожок», может быть, останец ее же речной террасы, был достойным местом для возведения храма у ворот Кремля. Тут и встала церковь Николы Чудотворца, что у Каменного мосту (имелся в виду мост через Неглинную между Кутафьей башней и Троицкими воротами Кремля).
Другим именем и адресом той же церкви, приобретшим большую популярность, стало «Никола на Сапожке». Потом чаще слышалось «Никола в Сапожке» (святого как бы обули) и даже «В Сапожках» – тут адрес звучал как название более обширного урочища. Д. Н. Афанасьев резонно отвергал версию о кабачке – кабак не мог существовать поблизости от церкви...
Так или иначе, память о Сапожке решили возродить и закрепить в имени площади Сапожковская. Однако это название, то ли кабацкое, то ли прицерковное, кому-то не понравилось, и в 1931 году площадь переименовали в Манежную! По другую сторону Манежа никакой площади еще не было – пространство между Моховой и Манежной улицами, как и между Манежем и началом Тверской, заполняла сплошная застройка. Когда же эти кварталы к 1938 году были снесены, имя Манежной без чьего-либо решения москвичи перенесли на освободившуюся площадь. Называть Манежной Сапожковскую площадь, естественно, перестали, а в 1956 году объявили ее составной частью тогдашней улицы Калинина. Вместе с ней бывшая Сапожковская в 1963 году вошла в состав проспекта Калинина. Не стали выделять ее и теперь из восстановленной Воздвиженки.
Есть в Москве и названия «по архангелам» («старшим ангелам») – Михаилу и Гавриилу. Среди уймы Михайловских имен было много данных по домовладельцам – их в 1922 году переименовывали за одноименность с другими. Но были и связанные с иконами и церквями. В сторону храма Всех Скорбящих Радости в Калитниках со знаменитым образом Архистратига Михаила с запада открывалась Михайловская площадь, а с юга вел Михайловский проезд. В 1922 году площадь переименовали «по производственному принципу» в Мясную (рядом бойни), а улицу по южному краю площади в Сибирский проезд – с неожиданным обоснованием – по находившемуся здесь отделению Сибирского банка. Москвичи до сих пор удивляются, что великой Сибири достался такой заурядный уголок города, а Михайловский проезд, ведущий в Калитники с юга, уцелел.
В районе Михайловской улицы, параллельной Верхней Масловке, никакой церкви не было; в 1922 году с этим именем расставались как с домовладельческим и тезкой многих подобных. Забавно, как сработала фантазия (или ее отсутствие) у членов комиссии: улицу назвали Мишиной, сохранив имя «Михаил» в уменьшительной форме! Нарочно не придумаешь!
А тем временем в Москве и тут возникают новые тезки. Такова в районе Чухлинки улица Михайлова (о ней ниже).
Архангел Гавриил вошел в московский адрес опосредствованно. Один из шедевров русской церковной архитектуры – церковь Архангела Гавриила, «что на Поганом пруду» (1707), более известная как Меншикова башня, дала на выбор два имени переулку, над которым поныне возвышается. Сосуществовали названия Гавриловский и Архангельский – второе многие ошибочно связывали с именем города. По имени усадьбы Меншикова, в котором была возведена «башня», переулок называли также и Меншиковым. В 1924 году архангельские и княжеские версии были отсечены, переулок получил за соседство с телеграфом прозаическое имя Телеграфный. В мае 1993 года его все же решили сделать Архангельским (в честь города он был бы Архангелогородским).
Утешает, что есть среди «архангельских» имен вечное, – это прославленный Архангельский собор – один из драгоценнейших в Кремле.
Среди других святых широкой популярностью пользовался Илья Пророк. Его имя носил известный еще в XV веке Ильинский монастырь. Он дал имя и Ильинке, одной из старейших улиц Китай-Города, и Ильинским воротам в башне Китайгородской стены. Его место и имя унаследовала церковь святого Ильи Пророка, «что за Ветошным рядом». К сожалению, в 1935 году Ильинку второпях переименовали по имени только что скончавшегося Куйбышева. (В 1990 году старомосковское имя восстановлено.) Утверждено имя площади Ильинских Ворот (на месте снесенных), долго живучей оказывалась тенденция именовать эту площадь Ильинским проездом.
В 1922 году ликвидированы имена 1-го и 2-го Ильинских переулков, названных так по церкви XVI века Ильи Обыденного, то есть построенной верующими по обету за один день, и более поздней церкви (1702 год) того же имени. Поэтому и соседний переулок назывался Обыденским. Всем трем переулкам были приданы номерные имена трех Обыденских, так что обезбоживанье оказалось лишь косвенным. Но увы, продолжавшая действовать с хрущевских лет инерция привела уже в 1965 году к переименованию Первого Обыденского в улицу... Крыленко! (В порядке «распалачиванья» и это имя в апреле 1992 года восстановлено).
Оставил в московских именах свой след и один из апостолов Иаковов, именем которого называли церковь «что в Казенной слободе», – с середины XVII века существовал Яковлевский переулок. В 1961 году сочли возможным расстаться и с этим староцерковным названием, ибо в переулке (пусть дом и не сохранился) в 90-х годах прошлого века жила сестра Ленина А. И. Елизарова. Ни к какой дате и это переименование не приурочивалось – просто использовали повод убавить список апостольских имен еще на одно название. Когда же в 1993 году решено было расстаться с ненужным тут именем Елизаровой, встал вопрос, не будет ли прежнее имя Яковлевский напоминать о малосимпатичной роли некоторых Яковлевых в истории страны. Вот и решили в мае 1993 года, чтобы полнее отразить название церкви, назвать его Яковоапостольским.
Почтительно было закреплено в Москве имя преподобного Сергия Радонежского. От названных по его имени церкви «в Пушкарях» с XVIII века уцелели Большой и Малый Сергиевские переулки – между Цветным бульваром и Сретенкой. Больше досталось другим «сергиевым» именам, в числе которых, возможно, были относившиеся и к другим святым Сергиям.
Сергиевский переулок близ современной станции метро «Щербаковская», пролегавший между Маломосковской улицей и Зубаревым переулком, в 1922 году «достойно» переименовали в Суконную улицу. В 1958 году эту тупиковую улочку застроили и упразднили. Другой Сергиевский в 1922-м же году переименовали в Ранёв, а в 1925-м – в Нижнемасловский переулок.
Между Симоновослободским Валом и Симоновым монастырем в начале века возникала Сергиевская, она же Сергиева площадь в Симоновой слободе. В 1923 году ее оптимистиче¬ски переименовали в площадь Возрождения, но вскоре новонареченную вместе с Валом проглотила расширенная улица Ленинская Слобода.
Популярнейший святой Москвы – великомученик и страстотерпец Георгий Победоносец. Его изображение вновь стало гербом столицы (а ведь его заменяли рисунком давно уже не существующего обелиска «Свободы», стоявшего напротив Моссовета на тогдашней Советской площади). Имя Георгия запечатлено во многих местах города. Возможно, что были храмы, посвященные и другим Георгиям – их в святцах насчитывается до десятка, – этого я не проверял.
В самом центре Москвы, между Тверской и Большой Дмитровкой, с XVII века уцелел Георгиевский переулок, названный так по женскому монастырю, который находился тут с XVI до начала XIX века. А другие Георгиевские искореняли – и за одноименность, и святость названий.
По церкви Георгия Страстотерпца в Лучниках (XVII век) именовался Георгиевским переулок у Лубянского проезда. Ему в 1922 году присвоили имя древнего селения Лучники – то ли тут изготовляли луки, то ли торговали луком... А церковь «Страстотерпца Христова святого Георгия, что на Всполье» тоже дала имя переулку, параллельному Садовой-Кудринской. В том же 1922-м его переименовали во Вспольный по урочищу (не путать со Вспольем у Полянки).
Сложную историю претерпели некоторые названия в старинной Грузинской слободе. По воздвигнутой здесь в 1760 году царевичем Георгием Вахтанговичем церкви Георгия Победоносца именем святого были названы, возможно, в те же времена соседние переулки и площадь. На планах конца XIX века Георгиевский переулок еще отчетливо значится, а в списках 1918-го он уже числится, как и ныне, Зоологическим. Георгиевскую площадь еще в прошлом веке на многих планах начали именовать Грузинской, но в том же 1918-м ее упомянули опять как Георгиевскую и вскоре умилительно переименовали в Коммунистический сквер. С 1922 года восстановлено имя Грузинской площади, а о церкви ни одно название не напоминает.
Еще один Грузинский переулок, названный по приделу Грузинской Божьей Матери к церкви Покрова Богородицы (XVII век), находится у бывшего Воронцова Поля. Комиссия, учитывая кривизну переулка, назвала его Кривогрузинским, а через 20 лет, после переименования Воронцова Поля в улицу Обуха, т.е. в 1954 году, и этому переулку присвоили имя того же Обуха. Кому-то обидным показался Кривогрузинский?
Уцелело имя Пятницкой улицы – видимо, сочли, что в нем слышится только пятый день недели, и не заподозрили ничего церковного. Но Церковь чтила великомученицу Парасковею (Параскеву), нареченную Пятницею, а в Москве были особенно известны две посвященные ей церкви – одна Параскева-Пятница чуть не посреди Охотного Ряда, а другая – в Пятницкой слободе, имя которой и унаследовала одна из главных улиц Замоскворечья.
Церкви, носящие имена еще двух чудотворцев – Ипатия и Антипия, дали в Москве названия двум переулкам. Ипатьевский переулок сохранил свое имя, хотя и проходит у тыльных стен зданий бывшего ЦК КПСС параллельно Старой площади. На старых планах тут видна Ипатцкая улица. А церковь чудотворца Антипия, «что на Колымажном дворе» (XVI век), дала имя Антипьевскому переулку, который в 1962 году был переименован в честь маршала Б. М. Шапошникова (с учетом непосредственного соседства с наркоматом обороны и генштабом, где проходила важнейшая часть деятельности этого военачальника). Теперь переулок стал Колымажным.
Известная с XVI века церковь Рождества Иоанна Предтечи, «что за Пресненским прудом», дала имя Большому Предтеченскому переулку, который в 1922 году переименовали в упомянутую уже Большевистскую улицу. Вслед за ним в 1931 году расстались и с Нижним Предтеченским, предпочтя ему имя участника Октября и гражданской войны рабочего-шорника Капранова. Его имя уже носила фабрика детской обуви, но этого показалось мало – чем не повод прикончить еще один Предтеченский? Но Верхний и Малый Предтеченские уцелели – им не повредил и Иоанн Предтеча, пророк и креститель Господень...
Улица Софийка в самом центре Москвы несла в своем названии память о стоявшей здесь с XVII века церкви Софии Премудрости Божия Слова. Но это имя дублировалось с Софийской набережной Москва-реки напротив Кремля. Историки, участвовавшие в комиссии, предпочли восстановить название существовавшего тут в старину Пушечного переулка и Пушечной избы (1488 год) у Пушечного двора, где отливали не только пушки, но и колокола. Так Софийка превратилась в 1922 году в Пушечную улицу.
Грустнее оказалась судьба имени Софийской набережной. Ее назвали так еще в XIX веке тоже по церкви Софии Премудрости Божией (1682), колокольню которой зодчий Козловский воздвиг позже – во второй половине XIX века. Полной неожиданностью для москвичей было присвоение этой набережной в июле 1964 года имени только что скончавшегося лидера французских коммунистов Мориса Тореза. Одна из представительнейших в Москве, фасадом обращенная прямо к Кремлю, – почему именно она была выбрана для такого увековеченья? У нашей комиссии мнения не спросили – все было решено телефонным звонком «с самого верха».
Помню, задал вопрос тогдашнему секретарю исполкома Моссовета A. M. Пегову, возглавлявшему нашу комиссию по улицам:
— Как же так, ведь в Болгарии обидятся?
Он возразил:
— Причем тут Болгария?
— А разве не импонировало болгарам, что в самом центре Москвы есть Софийская набережная?
— Но это же не та София, это по церкви.
— И все-таки представьте, как бы мы реагировали, если бы болгары взяли да и переименовали бы у себя какую-нибудь Московскую... Наверное, мы сочли бы это за оскорбление? Ну, ладно, болгары – свои люди – славяне и коммунисты. А с чего англичан обидели?
— Почему англичан?
— Ну как же! Софийская набережная вошла в историю дипломатии как традиционный адрес британского посольства. В скольких документах читаете: «Согласовано с Софийской набережной», «Миссия Криппса на Софийской набережной». И за что же в адрес такого посольства вломилось имя французского коммуниста? Что это – намеренная дипломатическая дерзость или по рассеянности?
Собеседник понял размер допущенной неловкости и, даже чуть напоказ схватившись за голову, сокрушенно произнес:
— Ну что же мы могли сделать – это все Никита Сергеевич. (В апреле 1992-го имя набережной возвращено.)
В 1956 году, при Хрущеве же, расстались еще с одной Софией. Софийский проезд (по церкви святой Софии, что на Миусском кладбище) переименовали в Савеловский – за соседство с вокзалом.
С именами Екатерининских переулков между Большими Полянкой и Ордынкой расстались и как с царскими, и как с церковными, хотя в основе этих названий было имя Екатерининской белильной слободы XVII века (по изготовлению беленой пряжи для дворца), а она получила это имя все же по церкви святой Екатерины, Христовой великомученицы, что на Всполье, задолго до обеих императриц Екатерин. Есть предположение, что церковь была выстроена на месте сражения русских войск с польско-литовскими, которые потерпели тут поражение и отсюда «срама же ради своего прямо в Литву поидоша».
Но и Екатерина II не прошла мимо упоминаний своего имени. Восшествие на трон она ознаменовала постройкой здесь же летней церкви (1766—1768), а в 1872 году была воздвигнута и теплая зимняя церковь. В 1922 году переулки переименовали. Малый назвали Щетининским – даже безвестный домовладелец был безвреднее святой Екатерины и тем более императрицы; Большой – Погорельским – в напоминание о давнишних пожарах в этой части Замоскворечья.
Две церкви Пимена-чудотворца, чтобы не путать, москвичи именовали Старым и Новым. Старый Пимен, «что в Старых Воротниках», дал название Пименовскому переулку, который в 1922 году был переименован в Старопименовский, а в 1959-м получил имя жившего здесь писателя-партизана Медведева (в 1993 году имя Старопименовский переулку возвращено).
Церковь «Новый Пимен» («Пимен, что в Новых Воротниках»), находившаяся в Пименовском же тупике, дала имя Пименовской улице – это ее в 1929 году переименовали в Краснопролетарскую. Пименовский тупик сначала тоже назвали Краснопролетарским, но потом заменили «тупик» на более почтительнее «переулок». В ходе реконструкции в 70-е годы и он исчез из списка московских улиц.
Старомосковской Спиридоновке (Спиридоньевке) в 1922 году повезло – ее не тронули. Но в 1945-м и это церковное имя заменили, когда скончался живший на ней Алексей Николаевич Толстой (в апреле 1992 года имя Спиридоновка улице возвращено).
Придел чудотворца Спиридония (Спиридона) при церкви Рождества Богородицы на Козьем Болоте (она же «на Патриаршем пруду») находился не «на пруду», но поблизости от него – на углу этой улицы и Спиридоньевского переулка, название которого уцелело.
Церковь Священномученика Ермолая, «что на Козьем Болоте» у выхода Большого Козихинского на Большую Садовую дала имя Ермолаевскому переулку. В 1961 году вспомнили, что двумя годами раньше умер знаменитый зодчий Жолтовский, много сделавший для Москвы, которого с этим переулком ничто особенно не связывало (разве что прежний адрес Московского архитектурного общества, куда наверняка хаживал Жолтовский). Приоритет и тут был за ликвидацией имени «по церкви». (В 1993-м и это имя возвращено.)
В 1950 году умер композитор Мясковский. Через 10 лет решили увековечить его в имени улицы. Жил он на Сивцевом Вражке, но хорошо, что колоритное старомосковское название пожалели, и все же на заклание отдали соседний переулок с церковным именем Большой Афанасьевский (по церкви александрийских чудотворцев Афанасия и Кирилла), не видя в этом греха, поскольку соседний Малый Афанасьевский остался в целости. (В 1993-м все-таки возвратили и Большой.)
Нововасильевский переулок, как и соседняя Васильевская улица, помнил имя церкви Василия Неокесарийского – тем легче было в 1963 году расстаться и с этим церковным именем – переулок отдали Юлиусу Фучику к 20-летию трагической гибели писателя в фашистском Берлине, а имя Васильевская уцелело.
В 1960 году на переименование был отдан один из Власьевских переулков (Малый), названный вместе с Большим по имени сохранившейся с XVII века церкви священномученика Власия, «что на Козьем Болоте». Ему дали имя братьев С. И. и В. И. Танеевых, живших здесь, – композитора и общественного деятеля (адвоката). (В 1993-м имя Малый Власьевский тоже возвращено.)
Наверное, по непонятности уцелело имя Мароновского переулка у Крымского Вала – кто свяжет его с церковью малоизвестного святого Марона чудотворца? Сохранили имя и три Неопалимовских переулка между Смоленским бульваром и Плющихой, названные по церкви Неопалимыя Купины еще в XIX веке.
Почему-то именно Фридриху Энгельсу решили в 1922 году уступить имя Ирининской улицы близ Лефортова, названной так по приделу святой великомученицы Ирины к церкви Святой Троицы. Но уцелели имена трех Ирининских переулков, напоминающие о том же приделе. По храму Мартина Исповедника (в просторечии Мартына) получил имя Мартыновский переулок близ Таганки.
Неожиданное словообразование применили в начале нашего века, назвав бывший проезд Даниловского кладбища Духовским переулком – кто догадается произвести это имя от церкви Святого Духа?!
На Чистопрудном бульваре в 1959 году встал памятник Грибоедову. Никто не спорит, что этот писатель – гордость Москвы, – не случайно говорят даже о «грибоедовской Москве». Но хорошо, что ни у кого не поднялась рука переименовать и бульвар «по памятнику», как это учинили с Гоголевским. Ведь город лишился бы одного из колоритнейших старомосковских имен! Может быть, и не надо бы называть в честь Грибоедова никакую другую улицу? Так нет же, по привычной инерции, будто без имени улицы писателю и славы нет, все-таки устроили «улицу Грибоедова» чуть не за километр от памятника, пожертвовав для этого Малым Харитоньевским переулком. Единственная привязка его к классику – та, что по соседству, в доме на Мясницкой, Грибоедов подолгу жил у своего друга Бегичева и работал над «Горем от ума». Не понимали, что само перечеркиванье имени было оскорблением «грибоедовской Москве». А переулок хранил имя старинной церкви Харитония исповедника, «что в Огородниках» (ее строили в 1652—1662 годы).
Хорошо, что в утешение почитателям старой Москвы уцелело имя Большого Харитоньевского переулка. Ведь именно на углу Большого и Малого против церкви находился домик «у Харитонья в переулке», куда Пушкин привез «на ярманку невест» Татьяну Ларину. Теперь на месте церкви стоит школа, а перед ней памятник... Некрасову! А улица с именем Грибоедова стала для многих только популярным адресом престижного дворца бракосочетаний. (В мае 1993-го ее прежнее имя возвращено.)
Когда в 1921 году умер Кропоткин, было сочтено резонным увековечить его заслуги как революционера и ученого в названии улиц, а на Кавказе переименовали в город Кропоткин бывший Романовский хутор у широко известной узловой станции Кавказской. В Москве именем Кропоткина назвали Штатный переулок, где он родился. Особой досады это не вызывало – «Штатный» звучало как-то по-конторски, хотя никакими «штатами» в нем и не пахло: так когда-то «облагозвучили» имя Стадный, напоминавшее о Стадной конюшенной слободе, где жили табунщики («стадные конюхи») Остоженского конюшенного двора.
Ладно, деятеля действительно выдающегося увековечили в имени родного переулка – разве этого мало? Нет, решили, что ранг не тот, и зарубили под Кропоткинскую древнее (XVII век!) имя Пречистенки. Но и этого показалось мало. В1924 году Кропоткинской назвали и набережную, объединив в ней сразу два «божественных» имени, – к Пречистенской присоединили еще и набережную храма Христа Спасителя – храм еще стоял, а название набережной уже раздражало администраторов. Имя Кропоткина приклеили еще и к площади – Воротам Бульварного полукольца, у которой официальным названием считалось «площадь Храма Христа Спасителя», а в быту сохранялось имя «Пречистенские Ворота». И вдруг площади древних ворот присвоили имя Кропоткина – абсурдный анахронизм! Можно назвать его именем улицу, площадь, но призрак давно несуществующих ворот Белого города?! Не случайно в официальной документации вскоре был разрешен синоним без анахронизма – Кропоткинская площадь.
Тогда же расстались и с последним «пречистенским» именем – носивший его бульвар переименовали в Гоголевский – по памятнику работы скульптора Андреева, воздвигнутому здесь еще в 1909 году в ознаменование столетия со дня рождения писателя[8].
Конечно, сама множественность «пречистенских» имен была противоестественна. Обосновано было имя Пречистенки, а все отпрыски его не имели никакого отношения к иконе Новодевичьего монастыря и засоряли списки только по воле чиновников из градоначальственного аппарата.
Справедлив и еще один довод против превращения бульвара в Гоголевский. Получалось, что имя Гоголя, как и Пушкина, и Достоевского, втянуто в низость безбожных переименований. Были бы рады писатели, узнав, что их именами заменили имя Пречистой Божьей Матери в названии бульвара, Пушкиным – Страстную, а Достоевским – Божедомку? Этот вопрос убедительно задала М. Дедова-Дзядушинская в газете «Московский художник» (1990, № 3) – мы прикрываем безбожие авторитетами людей высочайшей духовности.
В честь Положения честныя ризы Пресвятыя Богородицы во Влахерне и Положения ризы Господней сооружались церкви Ризположения, в их числе были церковь XV века в Кремле (в ней устроена выставка резьбы по дереву) и ныне действующая церковь Ризположения, воздвигнутая в 1701 году в стиле московского барокко на Донской улице. В списке 1782 года она обозначалась так: «Положение риз за Калужскими воротами» (подразумевались ворота Земляного города). Она дала имена Ризположенским (Ризоположенским) переулку и площади.
В 1923 году по переулку со стороны Шаболовки провели трамвайную линию с концевым кольцом на этой площади, которая соседствовала с южным выходом с территории Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки (она занимала часть нынешнего Парка культуры и отдыха к северо-востоку от Нескучного сада). Выставку эту очень прославляли и в дни ее работы, и позже, как первый за недолгое советское время обнадеживающий «портрет» страны, созданный выставочными средствами. На ее территории было множество тематических павильонов, действующих предприятий, возделанных угодий, фрагментов поселений даже с живыми «экспонатами» – целыми семьями «инородцев» с их домашними промыслами и бытом.
В 1924 году к ореолу выставки добавили и немаловажный мемориальный штрих – ее стали прославлять как одно из мест, якобы посещенных в Москве в октябре 1923 года уже серьезно больным Лениным, – так выставка стала частью московской «ленинианы», в которую вскоре было вписано и имя Выставочного переулка, сменившее прежнее – Ризположенский. О площади вскоре забыли, и имя ее в справочниках вообще перестали упоминать – сочли просто пустырем с трамвайным кольцом.
В 50-е годы имя Выставочный как мемориально-ленинское устояло перед неоднократными попытками Октябрьского райкома партии переделать его в «еще более ленинское» (ряд улиц района получил имена родных и соратников Ленина). Но всему приходит конец. На углу переулка с Ленинским проспектом был выстроен дом для академиков, и через угловое парадное вел ход в квартиру академика Петровского, ректора университета. После кончины ученого его вдова оказалась настолько влиятельной, что в обход комиссии Моссовета и мнений района продвинула через высшие инстанции решение переименовать памятный Выставочный в улицу Академика Петровского (ну, хоть бы площадь, практически безыменную!). Так столица лишилась уже не старомосковского, а названия из первых советских лет, единственного напоминания о столь многое значившей в те годы для Москвы и страны выставке! А о «ризположенском» прошлом переулка никто и не помнит, хотя церковь красуется тут и поныне.
В заключение обзора обезбоживанья московских имен коснемся еще одной их группы – связанных с неправославными верованьями. Впрочем, следы западных религий вредными не считались. Так, имена двух Кирочных переулков, названных по старой и новой немецким кирхам – лютеранским церквям XVII века, – в 1922 году не были выкорчеваны. Их в соответствии с «возрастом» старой и новой церквей даже обновили: теперь это Старо- и Новокирочный переулки.
По имени голландской церкви появлялся и Голландский переулок – позже он влился в Денисовский (по фамилии владельца бань, по менее убедительной версии – по имени жившего тут Дениса Фонвизина).
Круче обошлись с наследием старообрядцев, староверов. Их притесняли при царе – казалось, чего же их бояться после революции? Ан нет!
В 1922 году расстались с Единоверческими переулками – ведь единоверцы близки к староверам, почитают только старопечатные церковные книги, а иконы – одни старописные. Правда, переименовали эти переулки так забавно, что вроде и без особого безбожия: теперь близ Костомаровской набережной Яузы существует два Наставнических переулка – а ведь это напоминание о старообрядческих наставниках!
По имени героев Октября – революционного батальона самокатчиков (вооруженных мотоциклистов) в 1924 году в Самокатную была переименована Новоблагословенная улица близ Яузы, обязанная своим названием Новоблагословенной единоверческой церкви.
А в 1964 году – вон только когда! – впрочем, 28 февраля, то есть еще при Хрущеве, пришел конец и самой Старообрядческой улице. Она проходила вдоль ограды Рогожского старообрядческого кладбища – одного из ценнейших некрополей Москвы. Ей присвоили имя Войтовича, героя октябрьских боев за Кремль. Но ведь в его память был уже давным-давно назван соседний вагоноремонтный завод – почему же сочли недостаточным такой почет, а понадобилась еще и улица? Видимо, только из-за того, что раздражало религиозное имя?
Прополка тёзок
Уже было показано, как наряду с обезбоживаньем и прочисткой списков улиц от всего царственного мотивом переименований было в то же время и устранение одноименных названий. Но немало усилий по прополке списка имен от тезок комиссия Сытина приложила и без связи с какой-либо идеологией, просто стремясь упорядочить именное хозяйство.
В Москве не раз повторялось имя «Кузнецкий». Вот почему Кузнецкий переулок между Петровкой и Большой Дмитровкой в 1922 году присоединили к Кузнецкому Мосту как его продолжение. Кузнецкую улицу в Замоскворечье переименовали в Новокузнецкую – широкой известности этого имени помогло и присвоение его станции метро.
Во славу давних побед русского оружия даже в 1922 году осмелились назвать Полтавской бывшую Пресненскую улицу, имя которой, казалось, заблудилось в районе Нижней Масловки. Помогло этому расположение тут до 1767 года Бутырского полка – участника Полтавского боя!
Поскольку уже в 1920 году Большой (Долгий) Хамовнический переулок стал называться улицей Льва Толстого, в 1922-м пришлось расставаться с ее дублерами, носившими толстовское имя по фамилиям ничем не знаменитых домовладельцев. Толстовскую улицу близ теперешней 8 марта переименовали в Пнёвую (по соседним вырубкам), но в 1985 году в ответ на протесты многих жителей, недовольных этим «пнёвым» именем (писали в письмах «мы не пни») улице, присвоили имя героя-летчика Коккинаки. Большой Толстовский переулок у Смоленского рынка (на нем был дом майора Толстова) обрел свое предшествующее название Карманицкий, а Малый был в том же 1922-м переименован в Рещиков (тоже по более давнему домовладельцу). В 1955-м он назван переулком Воеводина в честь жившего поблизости старого большевика. Возвращать «Толстовский « было бы неразумно.
Существовали в разных частях Москвы три Ушаковских переулка, и все – названные по фамилиям домовладельцев. Прославленного флотоводца Ушакова, как царского адмирала, в те годы возвышать не полагалось, и всем трем переулкам сменили имена на Коробейников, Турчанинов и Хилков, правда, тоже домовладельческие, но зато уже ни с чем не одноименные. А того, что мадам Хилкова была княжеского рода, видимо, не заметили.
Трубные переулки близ Плющихи, весьма удаленные от Трубной площади, получили «производственные» названия Земледельческий и Серпов. В одном из них в прошлом веке находилась земледельческая школа, второй примыкал к землям Общества сельского хозяйства, действовавшего в конце XIX века.
Лопоухинский переулок в Хамовниках дублировался у Остоженки, ему вернули ранее (до 1737 года) название Языковский. Домовладелец Языков был комиссаром Дворцовой следственной комиссии, но это, как дело давнее, сытинцев в 1922 году не смутило. А четыре Полевых переулка тоже в Хамовниках тогда же переименовали в Луговые – ни один из них не уцелел.
Лужниковский переулок у Пятницкой, названный по прежним пойменным лугам Замоскворечья, дублировался в хамовнических Лужниках – его назвали Вишняковским – по стрелецкой слободе (XVII век) Матвеева приказа стрелецкого головы Вишнякова.
Тогда же вернули имя Чистый Обухову переулку – его могли путать с ныне исчезнувшей Обуховской улицей в Черкизове. Имя же «Чистый» дорого москвичам – есть легенда, что этот переулок не затронула одна из эпидемий чумы, опустошавших Москву.
Прогонный переулок близ Смоленского рынка дублировал пять Прогонных же улиц в Богородском, перекликался и е двумя Скотопрогонными у боен в Калитниках. В 1922 году его решили облагородить, хоть по нему когда-то и гоняли скот С водопоя на Сенную площадь рынка, и назвали Прямым, «подчеркивая его прямолинейность». Сколько же еще улиц и переулков, следуя такому принципу, можно было бы переименовать в Прямые или хотя бы в «Некривые»!
Естественно, что в Москве было немало «ивановского», больше – по фамилиям домовладельцев. Одну из Ивановских улиц назвали в 1922 году Маленковской – в память о Емельяне Маленкове, рабочем, участнике октябрьских боев, председателе Сокольнического райсовета, погибшем на Восточном фронте в 1918 году.
Прочистили список и из нескольких «лесных» имен. Главную Лесную у Белорусского вокзала не тронули, а тезкам досталось. Лесной проезд в парке Погонно-Лосиного острова назвали Погонным, Лесному проезду у Храма Христа вернули предшествующее название Соймоновский (здесь жил М. Ф. Соймонов – один из организаторов горного дела в России в XVIII веке. Соймоновы – род на Руси знаменитый: Федор Иванович Соймонов – замечательный русский гидрограф, картограф и историк, исследователь Каспия и Балтики, губернатор Сибири). Нижний Лесной переулок назвали Курсовым – тут в начале века действовали Пречистенские рабочие курсы – один из заметных революционных центров Москвы.
Роскошное название Золотая улица, обязанное трассе обозов золотарей-ассенизаторов, вывозивших в бочках нечистоты из выгребных отхожих мест, дублировалось в Москве близ станции Сортировочная и в Щукине. Вторую решили еще тогда же, в 1922 году, переименовать в Щукинскую улицу, а первую в 1967 году включили в улицу Буракова, осталась Москва «без золота».
Барыковский переулок (по богадельне, основанной И. И. Барыковым) занял место неблагозвучного Дурнова (Дурново – была фамилия домовладельца). А в 1952 году простились с Дурновским близ Арбата (тоже по домовладельцу Дурново) ради «красивого» имени Композиторская. Здесь в одном из особняков помещалось правление Союза советских композиторов.
Рыбинские улицы и переулки близ Сокольнического Вала уцелели, а Рыбинской улице и одному из Банных переулков в районе шоссе Энтузиастов, уходя от одноименности, присвоили неблагозвучное имя Шепелюгинские, перетерпев зафиксированную в нем фамилию домовладельца.
Дружининский переулок в Богородском, названный по домовладельцу, перекликался с тогда же наименованной Дружинниковской улицей – его переименовали в Алымов по существовавшей на его месте деревеньке Алымовой.
Волковский проезд у Бутырской Заставы, тоже с домовладельческим именем, могли путать с Волковым переулком на Пресне, и поэтому его переименовали в прозаический Бумажный – явно недоучли, что тут вырастет здание редакций многих центральных журналов, таких как «Огонек», «Крокодил» и другие, и адрес этот станет столь популярным. Вряд ли такого увековеченья были достойны находившиеся здесь склады бумаги!
Удачнее было переименование одного из Денежных переулков (на Полянке) в Старомонетный – рядом с ним в XVII веке находился Кадашёвский монетный двор с приказом, управлявшим денежной частью.
Таков далеко не полный перечень тезок, устраненных в 1922 году и в ближайшие за этим годы, – ни в какое сравнение с производившимся в 1960 году он, конечно, не идет, но все же и в таком виде позволяет сделать вывод, что комиссия Моссовета поработала тут добросовестно и дотошно, а где нашла возможным, то и содействовала восстановлению ценных старинных имен.
В 50-е годы почему-то возникали Большой, Средний и Малый Алексеевские переулки на месте бывших Константиновского, Грязного и 3-го Сокольнического, но вскоре исчезли из списков при новой застройке.
В дальнейшем устранение дублирующихся названий продолжалось от случая к случаю. Так, в 1962 году Молодежную улицу в Кунцеве, имевшую тезку на Юго-Западе, переименовали в Молодогвардейскую, хотя дезориентирующее название станции метро «Молодежная» и уцелело.
Приходится считаться с фактическим процессом самозарождения, воспроизводства новых тезок, сколько их ни искореняли. Нередко и вновь утверждаемые названия, притом в честь весьма почтенных лиц, оказываются дублерами давно существующих имен, что приносит неудобства и почте, и другим городским службам.
С начала XX века существовал в районе Мытищинских улиц Кулаков переулок, названный так по уже упоминавшейся местности Кулаковка. Она хранила память о праздничных кулачных боях, которыми тут развлекался мастеровой люд и извозчики. Даже в годы пятилеток это имя не сочли прославляющим кулаков и не истребили. Но в 1979 году это же имя было присвоено вновь возникшей улице в Строгине в честь секретаря ЦК партии Ф.Д. Кулакова, скончавшегося годом раньше. Тут дубляж устранить легко – переименовать переулок в улицу Кулаковка по старому урочищу. Кстати, с упомянутым Кулаковом сосуществовал еще Кулаковский переулок в Богородском. Его изящно переделали, заменив одну букву, – получился Куликовский, – пусть, кому хочется, думают хоть о Куликовом поле. Впрочем, теперь и Куликовский исчез при новой застройке района.
Обрел дублера и Головановский переулок у станции метро «Сокол». Домовладелец Голованов будет вынужден потесниться, ибо в Марьине, на юго-востоке Москвы, в 1980 году именем Голованова, отважного летчика, позже – главного маршала авиации, названа новая улица.
Жуков проезд у Дербенёвской улицы сохранил нам имя безвестного домовладельца XVIII века, но кто же не отдаст предпочтения проспекту, названному в 1974 году в честь его славного однофамильца – маршала Жукова?
С XVIII века существовали Козловские переулки у Красных ворот. А Кунцево вошло в 1960 году в состав Москвы со своей улицей Козлова да и Солнцево в 1984-м – с Козловской улицей.
Щукинская улица в 1922 году сменила в Щукине дурно пахнувшую Золотую. Невзирая на это, в 1939-м Большой Лёвшинский переулок у Смоленского бульвара нарекли именем артиста Щукина – не догадались сделать «Бориса Щукина». А в 50-е годы дубляж еще и увеличили – назвали Щукинскими в том же бывшем Щукине еще три проезда, из которых теперь уцелел один 3-й.
Никого с прошлого века не волновал Горлов тупичок близ теперешней станции метро «Новослободская». Но в 1986 году в присоединенном к Москве Бутове двум улицам и проезду были присвоены имена Горловских – в честь крупного промышленного центра Донбасса – города Горловки. Значит, лучше бы расстаться с одноименным тупичком.
Панфиловский переулок близ станции метро «Смоленская» с прошлого века хранил фамилию домовладельца. Но в 1966 году 2-й улице Левитана было присвоено имя генерала Панфилова, защитника Москвы, – тоже придется разыменовать старшего тезку.
В Москве все еще многочисленны Михайловские проезды – все они сохранили фамилии прежних домовладельцев. Один проезд – близ станции метро «Волгоградский проспект», другие – пять Верхних (1—5-й) и уцелевший 1-й Нижний – между улицей Орджоникидзе и Даниловским кладбищем. С присвоением имени Михайлова – героя летчика – улице между Чухлинкой и станцией метро «Рязанский проспект « одноименность еще увеличилась.
Из пяти Полевых переулков в Сокольниках уцелело два – их имена напоминают о простиравшемся здесь вплоть до прошлого века Сокольничьем поле. Но вот в состав Москвы в 1984 году вошло Солнцево, а из находившихся в нем пяти Полевых улиц уцелела одна, тоже ставшая новоявленной тезкой сокольнических коллег.
Именем Товарищеский в 1919-м заменили Дурной на Таганке. Но в 1960 году в Москву припожаловали даже две Товарищеские улицы – одну (в Перове) переименовали в Братскую, вторая (в Ленине-Дачном) цела до сих пор – еще один повод для путаницы почте и таксистам.
В прошлом веке по фамилии домовладельца получил имя Скрябинский переулок у Большой Переяславской, отняв имя у части Нероновского, названного, вероятно, тоже по домовладельцу (не в честь же Нерона!). Почитателям великого композитора Скрябина было досадно – уже «занятое» имя дублировать не решились. Но умирает академик Скрябин, гельминтолог, обещавший XVII партсъезду за одну пятилетку избавить весь скот страны от глистов, и его имя присваивают не только Ветеринарной академии, но и половине Кузьминской улицы, где эта академия расположена. Будто одной академии ему мало, подавай еще и улицу. Если не удастся восстановить всю старую Кузьминскую (а стоило бы!), надо решить, как быть со Скрябинским переулком, угодившим в дублеры.
С начала XVIII века в Преображенской слободе возникла и существует поныне Суворовская улица. По одной из версий, она связана с именем генерального писаря канцелярии Преображенского и Семеновского полков (то есть начальника штаба) И. Г. Суворова, деда полководца. Но к 150-летию Суворова-внука отдали под его имя старинный Никитский бульвар, хотя жил генералиссимус за полверсты отсюда. Теперь название бульвара Никитский законно вернулось на свое имя.
Летом 1990 года было возвращено исконное имя Тверская начальному звену улицы Горького. Но в состав Солнцевского района не тогда ли был включен бывший подмосковный дачный поселок Мещерский (он возник в 1905 году под названием Княж-Мещерский)? Раньше он в город Солнцево не входил, а был отдельной единицей, лишь административно подчиненной Гагаринскому району Москвы. От него поселок отделяла Кольцевая автодорога, а от Солнцева – полотно железной дороги Киевского направления. Поселок не считался частью Москвы, так что о его улицах мы ничего не сказали и в 5-м издании книжки «Имена московских улиц». Поэтому и прочистка одноименных названий, проведенная в 1984 году при преобразовании города Солнцево в Солнцевский район Москвы, улиц Мещерского поселка не коснулась. Памятником его первого названия осталась Княжеская улица. После включения поселка в Москву обнаружились новые дублеры уже существующих в ней имен – Очаковская, Прудовая, – их придется менять. А позже дублерами стали и еще две улицы – Варваринская и... Тверская (нашлась и такая), – опять нужно наводить порядок!
После присоединения к Москве в 1986 году поселка Косино главную улицу присоединенной территории пришлось назвать Большой Косинской, чтобы ее не путали с наименованной по тому же поселку Косинской улицей близ станции метро «Выхино» (название было дано в 1970 году, когда Косино числилось еще соседом Москвы). Что теперь делать с этим именем, угодившим в тезки?
Бывало, что обладатель фамилии, ранее вписавшейся в список улиц, оказывался однофамильцем персон, высоко вознесшихся позже. Скрябинский переулок близ Переяславской и Кулаков у проспекта Мира уцелели в споре с именами академика Скрябина и партийного лидера Кулакова. А вот домовладельцам со старинной фамилией князей Гагариных (XVII век!) после полета в космос их однофамильца не было дозволено осквернять имя переулка, параллельного Пречистенке. Еще в 1962 году, до гибели космонавта, его возвысили... в улицу Рылеева, опираясь на малодостоверное предположение, что поэт-декабрист в 1824 году останавливался тут в одном из домов.
Космонавта при этом не обидели. Еще прижизненно, в 1961 году, переименовали в Гагарин соседний с его родиной Гжатск. Но тогда же в Кунцеве появилась Гжатская улица, сохранившая первоначальное имя города – заменить ее на Гагаринскую не дали! А существует еще и речка Гжать... После гибели космонавта именем космического первопроходца назвали вновь возникшую площадь, «проглотив» по рассеянности и соседнюю Калужскую Заставу. Тут поставили памятник Гагарину работы П. И. Бондаренко (изображен не малорослый скромный герой, а богатырь, почему-то по-пингвиньи растопыривший крылья). Возник в Москве и Гагаринский район, будет станция метро «Гагаринская» – но зачем же расстались с исторически оправданным именем переулка? В 1993 году это имя вернули.
Некоторые бывшие пригороды въехали в столицу со своими «Главными» улицами. Чтобы меньше обижать жителей, иногда мы предлагали на замену что-нибудь сходное. Так, Главную улицу в Бирюлеве заменили в 1964 году на Шефскую – называют же шефами начальствующих главков! Оценили ли обитатели Шефской такую заботу о преемственности? Чечеринский с 1950 года стал Ульяновским – за соседство с Ульяновской улицей. Но есть улица Чичерина – похожее прежнее имя переулку решили не возвращать, а назвать его Землянским – зовут же окружающий район Землянкой.
Что за люди плодят новые имена-тезки? А они и не думали, что их создают. Как бы само собой родилось название у трамвайной остановки Новые Дома – это было проще, чем выговаривать громоздкую и пахнущую капитализмом Дангауэровку, и все понимали, а здания и спустя много лет продолжали числиться новыми. Но когда даже железнодорожную платформу у бывшей Дангауэровской слободы ухитрились назвать «Новая «, это уже нелепо – она-то чем и всегда ли будет нова? Столь же анекдотически несуразно звучат и многие другие давно устаревшие «новые» имена. Три Новых переулка близ метро «Красносельская», Новая улица в Ховрине, улица Новая Дорога в Лефортове еще в нашем столетии были наречены такими именами, как возникшие позже соседей. С ними надо бы расстаться и как с «тезочными «, и как с устаревшими.
Немало недоумений вызывало у москвичей имя Новой площади на Китайгородском полукольце, ведь словно нарочно, для пущей путаницы она не раз менялась адресом со своей напарницей – Старой площадью. Но сегодня Новая площадь – историческое имя в заповеднейшей части столицы, и приходится почтительно смириться с его нелогичностью. Но тем более необходим запрет на новые «новые» наименования!
На территории бывшего города Тушина, включенной в 1960 году в состав столицы, была проложена длинная улица от Кольцевой автодороги (МКАД) над западным берегом Химкинского водохранилища и выходящего из него отрезка Волго-Московского канала к его стратегически абсурдно уязвимому пересечению с тоннелем Волоколамского шоссе. В 1964 году ее гордо нарекли именем Свободы, завоеванной в октябре 1917 года. Но тогда же вместе с остальными проспектами Новогиреева в Москву пожаловал и Свободный проспект, названный в честь той же самой свободы. Считать ли эти имена тезками? В 1974 году ограничились тем, что перенесли имя Свободного на перпендикулярный к нему бывший 4-й проспект. Таким образом, сосуществование тезок было как бы сочтено допустимым.
Нареченья «производственные»
У названий улиц по предприятиям и учреждениям есть свои достоинства – это один из способов привязки имен к конкретным местностям. Ценны такие названия и как знаки памятников материальной культуры, и как исторические свидетельства состояния науки и техники на разных этапах, и как показатели уровня экономического развития города и страны. Но тут нужна мера – не превращать же список улиц в справочник с адресами контор и заводов!
В прошлом такие имена возникали как бы самопроизвольно, без особой идеологии, лишь иногда вольно или невольно содействуя рекламе предприятий или их хозяев.
Никого не удивляло, что двор со складом дегтя дал уже в XVIII веке имя Дегтярному переулку близ Страстного монастыря, а петровский госпиталь – Госпитальным площади, набережной, улице и переулку (только мост с таким именем был построен позже – в 1941 году на месте старого Лефортовского). Архив Министерства юстиции дал имя двум Архивным переулкам, 1-й из них уцелел, на нем и сегодня располагается Главархив, а 2-й уступил имя герою гражданской войны и боев в Испанию летчику комдиву Хользунову.
У зоологического сада в XIX веке возникли Зоологические улица и переулок, а у городской бойни – Воловья улица и ведущая к ней Скотопрогонная. Путь к складочной таможне между Золоторожскими улицей и Валом назвали Таможенным проездом, а переулок со складами леса у Переведеновок – Налесным. Ассигнационный банк XVIII века на Мясницкой дал в XIX веке имя Банковскому переулку, а Ксеньинский ремесленный приют у теперешней станции метро «Фрунзенская» – Ксеньинскому, хотя сам он и получил имя от благотворительницы – великой княгини Ксении Александровны.
Мытищинский водопровод, проложенный в Москву в конце XVIII века, через сто лет заслужил увековечения в именах трех Мытищинских улиц и проезда между Крестовским путепроводом и платформой Москва 3-я тогдашней Ярославской железной дороги, а переулок близ Виндавского (ныне Рижского) вокзала получил дышавшее в те дни техническим прогрессом имя Водопроводный (кого оно вдохновило бы сегодня?).
Алексеевская водокачка Мытищинского водопровода, воздвигнутая в 1827 году в районе села Алексеевского, позже послужила поводом для наименования улицы Новоалексеевской. По старой Екатерининской больнице в районе тогдашних Мещанских назвали в XX веке Больничный переулок.
Люблинские поля орошения канализационной станции аэрации дали в конце XIX века имена двум улицам – Верхние и Нижние Поля. По бегам тогда же были названы Беговые улицы и аллея, по баням – Банные переулок и (в начале XX века) проезд, по текстильной фабрике братьев Бутиковых – Бутиковский переулок у Остоженки. Аппендикс у Божедомского переулка (нынешней Делегатской улицы) получил в XIX веке имя Семинарский тупик.
Кригс-комиссариат, то есть интендантский склад, действовавший в конце XVIII века, спустя столетие дал имя Комиссариатским переулку и набережной, входившей впоследствии в состав набережной Максима Горького.
В начале века в Черкизове Яузу перегородила Глебовская плотина. В 1912 году ее имя было придано соседней улице, возникшей тут двумя годами раньше.
Некоторые улицы получили примитивно «лобовые» производственные имена. Известковый переулок (XX век) отразил былую (за сто лет до этого) торговлю известью; Кирпичная улица – соседство с кирпичным заводом на рубеже двух последних столетий. Поэтично звучащее имя Колокольникова переулка между Трубной улицей и Сретенкой напоминало о заводе XVII века, где отливались колокола. По «магазинам», то есть складам, получил в начале столетия ныне интригующее имя Магазинный тупик у Владимирского шоссе. По фабрике сусального золота были названы в XIX веке Сусальные переулки за Курским вокзалом (уцелел из них один Нижний).
Стремление давать наивно-лобовые названия, никак не выражающие неповторимость или хоть какую-то индивидуальность объекта, проявлялось и в 20-е, и в последующие соды. По отделению связи в Покровском-Глебове нарекли Связной переулок, а в честь – подумаешь! – трамвайной линии – Трамвайный проезд! Что могли говорить – разве что ближайшим соседям? – такие имена, как Факультетский переулок (по общежитиям студентов), Учебный («по учебным заведениям»! – каким?), Рабфаковский (по рабфаку), Гаражная улица у проспекта Буденного (неужели единственная обладательница гаражей?).
Достойно заменить неблагозвучный Безобразовский (по домовладельцу) поленились – назвали Амбулаторным, будто только тут, у станции метро «Аэропорт», была амбулатория. А представьте-ка, что сегодня назвали бы переулок Профилакторным, или, еще того пуще, Вытрезвительским!
Были и более резонные лобовые наречения. По своим «хозяйствам» – сразу понятно, по каким – получили свои назначения Тепличный переулок, улицы Гостиничная, Часовая (но институту часовой промышленности). В 1922 году еще один Дегтярный, как повторявшийся, заменили на Казарменный (по зданию бывших Покровских казарм), а тезке многих Никольских дали в Богородском веселое имя Игральная – по площадке для игр на соседней Детской, ныне упраздненной. В 1929 году Перовский переулок стал Боенским. Улице, подводящей из Богородского к Яузе, присвоили хорошее имя Богатырский Мост (имя мосту дали по заводу «Богатырь», позднее «Красный Богатырь»).
20-е и 30-е годы – пора индустриализации – добавила в московские списки улиц волну индустриальных названий. Начиналось с малого и подчас наивного.
В 1925 году всего-то «по слесарным мастерским» был назван Слесарным бывший Шипов (но домовладельцу), он же в 1922—1925 годы почему-то Пастухов переулок. А бывший Ершовский, в 1922—1925-м Напалков, был тогда же переименован по заводу подъемных машин в Подъемный. Забавно, что просто «по названию находившейся тут электросиловой установки» в 1926 году был громко назван Электрическим бывший Соколовский переулок в Грузинах. Этому предшествовало переименование его в 1922 году в Фирсановский, лишь бы не сохранять в памяти фамилии Соколова – хозяина гостиницы, а кстати, и известного Соколовского цыганского хора.
В 1928 году близ шоссе Энтузиастов имя кабельного завода получили первые Кабельные улицы и проезды. В 1950-м число улиц с этим названием возросло до пяти. В 1929 году существования складов сжиженного газа было достаточно, чтобы назвать улицу и переулок у бывшего Лесного Ряда не совсем по-русски – Газовскими.
В 30-е годы возникли и такие прозаические имена, как улица Газопровод (по одноименному поселку в «Красном Строителе») и Газгольдерная – по газгольдерной станции в Карачарове. Несколько Институтских улиц и проездов удостоились в 1930-м своих безличных имен по расположенным там неким научным институтам – из них уверенно называют только НИИ бетона.
Попробуйте догадаться, в честь чего в прошлом веке появлялся Институтский переулок севернее Суворовской площади. Как ее прежнее имя Екатерининская несло в себе память о Екатерининском институте благородных девиц (ныне Центральный Дом Российской Армии), так и название этого переулка запечатлело существование тут института – то ли Александровского – для детей мещан и мелких чиновников (ныне в нем больница), то ли тоже благородных девиц, но «среднего сословия» – еще не проверил, которая версия достовернее. А на современном адресе безличное: Институтский...
В 1930-е годы родилась и улица Октябрьской железной дороги...
Вскоре в списках улиц появились и имена крупных первенцев эпохи пятилеток.
Электрозаводской назвали в 1929 году улицу, составленную из Лаврентьевской и Генеральной, – здесь действует Московский электрозавод. В том же году по чугунолитейному заводу имени Войкова были названы и три Радиаторские улицы.
В 1930-е годы появились Велозаводская и Автозаводская, а в 1950-м примыкающие к ним проезды. С тех же лет ведет свою историю и Авиамоторная улица на месте 1-й Синичкиной – теперь это имя во славу отечественного авиамоторостроения носит и станция метро. Шоссе Фрезер, ведущее к одноименному заводу, появилось в 1930 году, а в 1950-м название было подкреплено еще двумя Фрезерными улицами.
В 1936 году появилась Шарикоподшипниковская улица. Неудобопроизносимость имени не смущала (даже станцию метро хотели так назвать!) – гордость чудом техники была превыше всего.
Улицу Машиностроения – слово почтенное, но тоже не ахти как легко выговариваемое, а ведь речь идет о ежедневно упоминаемом адресе («на Машиностроения сойдете?») – удвоили: к 1-й, нареченной в 1930-м году, добавили 2-ю: возникшую к 1952-му. Не украсили списков и Сельскохозяйственные улицы. В 1937-м поводом для такого имени все же была тогдашняя Сельскохозяйственная выставка (ВСХВ), но зачем к ней уже в 55-м добавили два переулка того же имени?
К 1940 году относится появление Аэропортовских улиц на месте Инвалидных – в 1922 году поступили человечнее – в названии сочли достойным запечатлеть дом для инвалидов. Но к чему какие-то страдающие инвалиды, когда рядом прогресс – Аэропорт?!
Менее щедрыми на производственные имена были 40-е годы. Они подарили Москве Хлебозаводский проезд у Варшавского шоссе, малопонятный Заводской проезд в районе Парковых улиц, в Черемушках – улицу, именуемую просто Карьер, в Измайлове три Прядильные улицы, а у транспортных складов близ Онежской – Пакгаузное шоссе.
В 50-е годы умножились имена автопромышленные: Автозаводские проезд и площадь (1950 и 1954) со своей станцией метро, Автомоторная улица близ Лихоборской набережной (1950) по автомобильному и автомоторному институту (постарайтесь не спутать с Авиамоторной!).
Несколько улиц получили имена, связанные с электроэнергетикой. В 1950 году близ шоссе Энтузиастов были наречены по электродному заводу Электродные улица, переулок и проезд, в 1955-м по Московскому энергетическому институту в Лефортове – Энергетические улица и проезд, в 1956-м – Электролитный проезд по одноименному заводу у станции метро «Нагорная».
Силикатный завод у Шелепихинского шоссе одарил Москву тремя Силикатными проездами. В 1953 году достойные имена получили Калибровская улица по заводу «Калибр» (бывшая Марьина Деревня, у нынешней станции метро «Алексеевская») и Новозаводская улица в Филях. К 1953 году было воздвигнуто высотное здание Московского университета – в 1956-м нарекли Университетскими примыкающие к нему площадь и проспект. В 1955 году получили имена два Южнопортовых проезда у Нагатина; с 1968-го первый из них возвысился в ранг Южнопортовой улицы, а второй остался под своим номером без первого.
В 1958 году были названы Ботаническая и Малая Ботаническая улица в Останкине – по Главному ботаническому саду Академии наук. А в районе станций метро «Свиблово» и «Ботанический сад» существовала еще одна Ботаническая улица, исчезнувшая после реконструкции, но ее имя переняли четыре Ботанических проезда, от которых теперь сохранились два – 1-й и 2-й. С ними не следует путать еще один Ботанический переулок – у старой части проспекта Мира. Это название восходит к XIX веку и еще более давним временам. Оно связано со старейшим ботаническим садом Москвы, наследником петровского «Аптекарского огорода».
В 1958 году не хватило фантазии назвать повыразительнее проезд в промзоне в Филях – обошлись именем-отпиской: Промышленный проезд (еще хорошо, что не Промзонный). А на юге Москвы в Ленине-Дачном в 1986-м так же «изобретательно» нарекли улицу близ железнодорожной станции Чертаново – Промышленной. Там же оказалась и Ремесленная улица, еще неизвестно почему так названная.
У Коровинского шоссе волнует своим «поэтичным» именем Базовая улица – кому нужно помнить, какие тут были базы?
В 1962 году «по институтам» был назван Научный проезд близ улицы Обручева – «в честь роста науки», но за наличие каких там институтов – не важно. Мало ли что бывает научным – интерес, подход, метод, провозглашали даже «научный коммунизм» – и то звучало естественнее, чем «Научный проезд». Еще смешнее было бы «Ученый»!
Так и Педагогическая улица родилась в 1964 году в Бирюлеве, заменив повторяющуюся Чкалова, якобы в знак уважения к педагогике. Хорошо что не Педагогичная! А представьте себе, что из уважения к логике додумались бы до Логической или Логичной!
Искореняя в расширившейся в 60-е годы Москве массовую одноименность, удалось предотвратить немало других грозивших несуразностей, но все же и тут был и допущены банальные местнические решения. К полотну железной дороги Курского направления примыкает автобаза – вот и Южный проезд в 1964 году не догадались назвать иначе как Автомобильным, будто нет прав на такое имя у сотен других улиц.
Станционную в Бескудникове, объединенную вместе с Торговой, удостоили названия Керамического проезда – по керамическому заводу. Дорогу к бывшему совхозу имени Моссовета в Люблине назвали Совхозной улицей, но когда пришел срок наречь сооружаемую тут станцию метро, засмущались – будет ли звучать «метро Совхозная»? А имени «Колхозная» – не стеснялись!
Столь же просто было превратить одноименные с другими улицы Чехова в Ленине-Дачном в Стекольные – по стекольному же заводу. 1-я улица цела, 2-я упразднена. А Народную улицу в Лианозове тогда же переименовали в Вагоноремонтную – такой на ней есть завод.
В Элеваторную улицу за соседство с элеватором превратили, объединив одноименные с другими, Ленинский проспект и улицу Мичурина в Бирюлеве, а после ее сноса это название перенесли на соседнюю улицу – так в Бирюлеве не пожелали расстаться с именем Элеваторной.
Бывшую Кооперативную в Перове в 1965 году назвали в честь мастеров тоже вагоноремонтного завода, но более обобщенно – Мастеровая улица. Мельничный комбинат близ Шелепихинской набережной и Шмитовского проезда помог назвать и проезд попросту – Мукомольным. А вместе с платформой Перерва в Москву въехало и имя уже существовавшей тут улицы Песчаный Карьер.
Бывший Октябрьский проспект в Вешняках в 1967 году был удостоен оптимистического имени «улица Юности», но и это несло в себе подтекст: адрес Высшей комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ!
Вдоль линии электропередачи в Бескудникове в 1967 году естественно возник Высоковольтный проезд. А в 1968-м в Перове-Новогирееве рядом с Мартеновской улицей в «честь достижений нашей химической промышленности» был наименован... Полимерный проезд (никто не задумался, может ли быть сам проезд «полимерным»!).
Поутихли производственные наименования в 70-е годы, а в 80-х вроде и вовсе не запомнились. Упомянем Судостроительную улицу в Нагатине, в которую в 1974 году была включена и часть Нагатинской улицы. Повод вполне понятный: по судостроительному и судоремонтному заводу.
В 1976 году решили уберечь название Резервный проезд, возникшее в начале XX века у железной дороги Киевского направления. После реконструкции в память об исчезнувшем проезде и былом «кондукторском резерве» так назвали новый проезд у станции метро «Студенческая».
* * *
В выбор наименований улиц по предприятиям и учреждениям свои сложности привносит нередкая многословность названий – их приходится условно сокращать или даже заменять до непонятности закодированными аббревиатурами. Совсем недавно Москва рассталась с такими анекдотическими именами, как улица Нефтекип (по заводу нефтяных контрольно-измерительных приборов!) или Мосвокстрой – думаете, по сооружению вокзалов? Нет, за этим загадочным сокращением скрывается строительство водопроводов и канализации! Чем не имя для улицы?! И прославлялся уже не водопровод, а фирма – само управление, ведавшее прокладкой труб!
В Очакове в 1969 году не истребили, а утвердили скорее антиназвание, чем название, – проезд Стройкомбината. В Тушине не постеснялись наречь проезд имени Досфлота – по Добровольному обществу содействия флоту, которое позднее вошло в состав ДОСААФа. Город Солнцево «въехал» в Москву со своим никак не подходящим для улицы именем Главмосстроя. Москвичи, да и вся страна, привыкшие к сокращенному названию фирмы «Мосфильм», без удивления приняли и производное от него имя улицы и переулка – Мосфильмовские...
Но не укажешь полного титула фирмы – обеднишь и содержание: в названиях Академических улиц близ Тимирязевки и на Юго-Западе – как было различить, в честь каких академий они были названы? Академии наук? Тимирязевской? Или еще какой – их ведь много.
В годы революции переименование завода Гужона в «Серп и Молот» имело политическое значение. Но в быту это название, громоздкое и неудобное по своей несклоняемости, никак не подходит для улицы или станции. Надо ли было в три слова называть железнодорожную остановку, пусть она и примыкает к заводу? А в 1983 году и на комиссии Моссовета не удалось отвергнуть «пожелание рабочих», и среди московских улиц появился никак не украшающий списки ее улиц проезд Завода «Серп и Молот» – названьице, требующее кавычек. Впрочем, кавычками грешат и другие имена – улица «Правды» (1934) и «Искры» (бывшая Спартаковская в Бабушкине). Привыкли и не замечаем, что название улицы «Правды» в кавычках звучит иронически.
Любопытно, что иногда кавычки отмирают сами собой. Так, романтичное имя улицы Красных Зорь в Кунцеве, оставшись без кавычек, уже и не напоминает о существовавшем тут некогда совхозе «Красные Зори», а воспринимается просто как традиционное революционно-оптимистическое имя. Потеряла кавычки и улица Красного Маяка (тоже по совхозу близ метро «Пражская», 1969).
Бывали попытки опережения событий и заблаговременно наречения улиц с учетом запланированного строительства. Когда поначалу собирались построить главную телебашню в Черемушках, там поспешили назвать и улицу именем Телевидения. Когда же размещение телецентра переиграли, предпочли проект инженера Никитина и башню решили ставить в Останкине, телевизионное имя улицы стало звучать неуместно, и ее с 1971 года переназвали в честь недавно умершего Н.М. Шверника, который возглавлял и ВЦСПС, и Президиум Верховного Совета... Теперь разочаровались и в Швернике. Вернуть «Телевидения»? Нелепо. Значит, не обойтись без имени- «новодела».
Нередко с помощью торопливой прессы в жизнь входили и другие наметки никем не утвержденных названий. Так было с Новым Арбатом, который позже лишь насильственно (и не ахти как удачно) заменяли проспектом Калинина. То же совершили с «Новокировским» проспектом, который явочным порядком вломился в быт и проник даже на новейшие планы Москвы, хотя имя это так и не было утверждено – вокруг него долго шли споры: предлагали перенести сюда просто имя Кирова (без «Ново») с восстановленной Мясницкой. В 1990 году проспекту было присвоено имя академика Сахарова.
Дивишься задним числом, до чего люди, чувствовавшие зуд к переименованиям, бывали неизобретательны и нечутки к нормам языка. Не знаю, почему в 1925 году захотели расстаться с названием Костылевская улица в тогдашнем Тестовском поселке. Но на замену не постеснялись же подобрать неуклюжее сокращение Сельсоюзный проезд. Хорошо, что тридцатью годами позже он утратил нескладное имечко, но, увы, стал номерным (1-м) Красногвардейским.
Впрочем, и в 1922 году у комиссии изобретательности не хватило: за три года до рождения «Сельсоюзного» осчастливили Москву Центросоюзным переулком! Чем не угодил 2-й Переведеновский переулок, называвшийся по соседней Переведеновской (в сущности, Переселенческой) улице, непонятно. Зато имя стало звучать «идейно» – прославляя какие-то конторы Центросоюза, сиречь Центрального Союза потребительских обществ СССР!
В том же 1922-м по предприятиям и учреждениям были названы Дроболитейный и бывший Кладбищеский переулки, политехнический проезд (по музею, бывший Шипов по домовладельцу), Столярный – ранее Охотнический (прежде жили охотники, но неужели важнее сегодняшняя столярная мастерская?).
Бывший Спиридоновский переулок (по домовладельцу) скучно переименовали в Технический за соседство с Высшим техническим училищем.
Нижегородская улица (на продолжении Рязанского шоссе) напоминает, что здесь во второй половине XIX века находился старый Нижегородский вокзал, а позже, когда поезда в Нижний Новгород пошли с Курского, на месте вокзала осталась товарная станция Нижегородской железной дороги. Спасибо комиссии 1922 года, что она нарекла эту улицу Нижегородской. Те же доводы помогли нашей комиссии уже в 60-е годы предотвратить стремление архитекторов упразднить это имя, включив улицу в состав Рязанского проспекта. А вот Нижегородскому Лесному Ряду не повезло – видимо, за громоздкость имени тогда же заменили его на Новорогожскую улицу.
Объединенным переулкам – Полянскому и Полянского рынка – присвоили фамилию владельцев свечного завода Бродниковых. Имя Рыбникова переулка тоже в Замоскворечье (близ теперешнего метро «Тульская») дублировалось, в 1922 году его заменили на Рябов (не по созвучию ли?), а в 1925-м решили увязать с соседними холодильниками Павелецкой дороги и переименовали в гостеприимно теплое – в Холодильный. Как жаловаться, что плохо топят?
Стрелецкий переулок у Сретенского бульвара звался так по соседней Стрелецкой слободе, но дублировался в другой части Москвы. Его, словно насмех, в 1922 году переименовали в Костянский – тут в XVII веке была свалка костей с боен Мясницкой слободы. Теперь этот переулок стал известен как адрес редакции «Литгазеты».
Авиационным нарекли бывший Новопроектированный переулок по аэродрому соседнего Ходынского поля. Авиационной назвали улицу, ведущую к Тушинскому аэродрому, а именем Авиаторов улицу по давнему аэродрому в Солнцеве. Кондратьевский в Петровско-Разумовском за близость к Тимирязевской академии был в 1922 году переименован в Академический, а в 40-е годы вошел вместе с улицей Выселки в состав магистральной Большой Академической улицы.
По Опытной станции юных натуралистов в 1956 году была названа в районе Верхней Масловки улица Юннатов – в нее вошли бывшие Никольская и Главная. Тарный проезд был назван в 1965-м году по Тарному заводу в Чертанове.
Не всегда удается однозначно относить имена к той или иной тематической группе. Крестовскую Заставу давно позабыли, а ее площадь чаще именовали по злополучному вокзалу, который сменил несколько имен – побывал и Виндавским, и Балтийским, и Ржевским, пока не стал Рижским. В 1947 году официально расстались с Заставой и узаконили имя Рижская площадь. Значит, по вокзалу? Или все же по направлению к латвийской столице, столькими нитями связанной с историей России?
Имя Нового переулка у Петровского парка подлежало замене из-за наличия нескольких тезок, но комиссия в 1922 году не нашла ничего более оригинального, хотя бы как-то присущего именно Москве или району этого парка, и нарекла переулок... Милицейским! Сочли достаточным поводом то, что на нем находится отделение милиции. Скольким же улицам и переулкам мог грозить такой же абсурд? А представим себе такие перемены, как в Польше, Молдавии или Монголии, где милицию уже переименовали в полицию. Случись такое у нас – сменили бы и вывеску «Милицейский» на «Полицейский»?
Как бурьян, продолжает прорастать на московской почве давно осужденная формалистика. Почему приняли к утверждению еще в 1965 году Деловую улицу в Ленине-Дачном? Мотивировка была «по административно-хозяйственным зданиям», видимо, зарекомендовавшим себя деловитостью? Но назвать самоё улицу Деловой – нонсенс. Не вопреки же Бездельной? Или тут имеются в виду дельцы?
Своеобразный вариант закрепления в именах улиц названий предприятий связан с наречениями их по жилым домам, возведенным на средства этих предприятий для своих работников. Пример с Динамовской улицей, названной так не по стадиону и не по заводу «Динамо», а по первому дому, построенному для рабочих этого завода, уже был приведен.
Еще в 1925 году одна из улиц близ теперешней станции метро «Водный стадион» была названа Авангардной. Казалось бы, плакатно-оптимистическое имя, прославляющее некий авангард – не важно чего. А ведь и это название дано в результате строительства здесь жилых домов для рабочих завода «Авангард».
В 1929 году не менее оптимистическое имя Новая Заря (без кавычек!) получила улица близ Серпуховского Вала по жилым домам одноименной фабрики.
В 1920-х годах улица, где жили рабочие и служащие тогдашней Московско-Казанской железной дороги, получила название Красный Казанец. Б ходе реконструкции района улицу застроили, а название в 1970 году перенесли на соседнюю, вновь возникшую, близ станций метро «Выхино» и «Рязанский проспект».
В 60-е годы, следуя подобной же логике, в честь жилых домов, построенных для металлургов завода «Серп и Молот», были даны в Перове – Новогирееве имена улиц Мартеновская, Металлургов и Сталеваров; в дополнение к ним тут же одна из улиц, бывшая Чернышевского, получила имя знаменитого металлурга и металлографа П.П. Аносова.
Иногда названия, связанные с такими стройками, ограничиваются более обобщенным определением. Так, в честь первенца кооперативного рабочего строительства в районе Усачёвой улицы одну из вновь возникших улиц назвали просто Кооперативной – поди догадайся, не в честь ли это всего кооперативного движения?
И совсем уж грустно, что в районе серийного строительства стандартных домов целую улицу в Бескудникове ухитрились назвать вдохновляющим именем Стандартная!
Душинская улица возле шоссе Энтузиастов – вряд ли от слова «душа». Хорошо бы, от какого-нибудь домохозяина Душина. Но имя, увы, скорее душистое, чем душевное. Тут в 1916—1920-е годы располагались зловонные мусорные свалки. Смиримся, будто об этом не знаем?
Особую группу «производственных» имен образуют названия улиц по железнодорожным платформам. По прозаичному имени платформы Депо на бывшей Курской дороге уродилось уродливое прозвище Деповский проезд. Четыре Вокзальных переулка, из которых уцелел один, были названы по «дачному вокзалу» бывшей станции Подмосковная – ныне это платформа Красный Балтиец на Рижском направлении.
Хитрее оказалась история и судьба еще одного «платформенного» имени. С детства помню, что одна из первых остановок на Курской дороге после Москвы Рогожской называлась Чесменкой, а произносилось это имя с ударением па первом слоге («на Чесменке сойдете?»), так что никаких ассоциаций с Чесменской морской битвой 1770 года и, скажем, с фамилией графа Орлова-Чесменского не возникало.
А в Калитниках с XIX века одна из улочек называлась Чесменской. В «Именах московских улиц» мы связали ее имя с платформой, не убедившись, близко ли она к ней расположена. Начал проверять и обнаружил, что на планах рубежа двух столетий платформа с именем Чесменка блуждала, на одном из них угодила даже севернее Люблинского пруда, а с середины 20-х годов вообще исчезла с планов Москвы и из справочников. Во что же она превратилась?
В одном из изданий 1925 года С. И. Лапекин обнаружил сообщение, что Чесменку еще тогда переименовали в Текстильщики – по имени начавшего расти поселка. Такое имя выглядело куда почтеннее, чем адрес морского боя у турецких берегов под Чесмой. Подумаешь, какие-то адмиралы – Свиридов и Грэйг – побили турок в незапамятном 1770-м!
Но от платформы Текстильщики Чесменская улочка и вовсе далеко – не была ли она в прошлом веке длиннее? Задал такой вопрос москвоведам и ответа пока не получил – запишу его в число неразгаданных.
А возвращать ли имя Чесменки платформе? Но она далеконько от улицы, да и к Текстильщикам люди привыкли, теперь это уже и имя станции метрополитена.
Имена-наследники
Когда шло обсуждение «Принципы наименования улиц», были и удивлявшиеся: зачем «сохранять и восстанавливать названия населенных пунктов (слобод, сел, городов), вошедших в разное время в черту города»? Спрашивали – а кому нужно напоминать о каких-то хилых деревушках, клоповниках, только и ждавших попасть под бульдозер.
С подобными возражениями общественная память горожан примириться не может. В «Принципах» мы разъясняли непонимающим: эти названия дороги нам как носители исторической информации, как памятники безыменным труженикам, создававшим эти поселки и обитавшим в них. Поэтому и советовали: «при застройке территорий старых сел... присваивать их названия хотя бы одной улице или площади в районе новостройки, возникающей на их месте». В прошлом такой процесс шел стихийно, имена слобод и сел, поглощаемых Москвой, врастали в названия улиц сами собой, не по чьим-то директивам. Эти названия продолжали существовать как общепонятные обозначения внутригородских урочищ, по-теперешнему микрорайонов – Кожевников, Сыромятников, Серебряников, Грузин, Воротников, Новых Воротников – и многих десятков других, а внутри их возникали и улицы – Кожевнические, Сыромятнические, Серебрянические... В названия улиц превращались и имена целых слобод – Барашевской, Сокольнической, Гончарной, Мельницкой, Ружейной, Трубниковской, Оружейной Палаты, Печатной, Доброй и Старой Слободок, ямских (ямщицких) слобод – Тверской, Переяславской, Рогожской. Так обрели имена Голутвинские и Казачьи переулки, улица Симонова Слобода, переименованная позже в Ленинскую – тоже Слободу (забавный анахронизм!).
Так же закрепились в списках улиц имена многих прежних сёл и деревень (Кудрино, Марьино, Марфино, Крюковка, Леоново, Грайвороново, Свиблово, Зыково, Коптево, Кисловка) и подворий (Ростовского, Лаврского, Саввинского), воинских поселений, приказов, сотен (Пыжевский, Каковинские и Лёвшинские переулки, Бутырские, Преображенские, Семеновские улицы, Потешная – память о Потешном городке Петра I). Стала именем улицы даже Девятая Рота!
Уцелели, превратившись в уличные, названия многих шоссе – Алтуфьевского, Аминьевского, Коровинского, Ярославского, Калужского, Можайского, Волоколамского.
Сытинская комиссия внесла в сохранение и восстановление таких имен сравнительно скромный вклад – по ее инициативе появились, например, уже упоминавшиеся названия Алымов переулок в Богородском, Щукинская улица вместо Золотой, Старомарьинское шоссе в Марьиной Роще вместо Старого, или Марьинского, Староданиловские переулки, В 20-е – 30-е годы названия бывших сел и деревень закрепились в именах улиц Новая Ипатовка, Дубровские, Останкинские и Новоостанкинские улицы, Коптевские с Коптевским бульваром (все в 1928-м). Имя бывшей деревни Хохловки близ Нижегородской улицы тогда же было сохранено за двумя улицами – Хохловками, Верхней и Нижней. Теперь из них цела одна Верхняя.
Чтобы сберечь имя ранее упомянутого села Алексеевского, в 1922 году двум улицам были даны имена Старо- и Новоалексеевской, Алексеевскими же назвали 15 проездов и Большую Алексеевскую улицу (тезку в Таганке переименовали). Большая просуществовала до 1955 года, когда ее включили в состав Ярославского шоссе, а в 1957-м вместе с ним в проспект Мира.
В 1928 году возник Алексеевский студгородок. С 1936 года начали получать номера его проезды; их число к 1942 году достигло десяти: восемь порядковых номерных, а в промежутке еще два с литерами «а» и «б». Все они давно исчезли или переименованы. Живучее других оказался «6-й Б» проезд Алексеевского Студгородка – такое имечко засоряло списки московских улиц совсем недавно!
В 1929 году имя Нижних Лихобор было закреплено за Нижнелихоборским проездом. В послевоенные годы этот список удлинили восемь Новоподмосковных переулков, Владимирские, Курьяновские, Карачаровские, Кожуховские, дгохеина улиц с именем поселка Текстильщиков (к 1997 году уцелели 1-я, 7-я, 8-я и 11-я), Новопетровская и Новохохловская, Гольяновские улица и проезд у Электрозавода.
Продолжалось и наречение улиц на вновь прирезанных к Москве территориях. В 1955 году обрела имя Большая Черемушкинская, в 1958-м – номерные Черемушкинские проезды и улицы, а в 1963-м имя Новых Черемушек закрепилось в Новочеремушкинской улице.
С массовым вторжением пригородов в Москву в 1960 году связано появление улиц с именами поглощенных ею городов – Кунцевской (1962), Летчика Бабушкина, Люблинской, Перовской и Тушинской (1964). Появились наследницы и у влившихся в столицу сел, деревень и рабочих поселков: Батюнинская, Бескудниковские (бульвар, проезд и переулок), Братеевская, Загорьевские, Захарковские (целы 1-я и 3-я), Новинки, Новогиреевская, Новокузьминские (из 16 целы 13), Новопоселковая, Очаковские, Черепковские (цела 3-я), Новотетёрки, Вязовские проезды и улицы.
С дальнейшим расширением строительства на присоединенных в 1960 году территориях в Москве появилось еще множество имен-наследников бывших сел и деревень, в том числе в 1964 году – Коломенский проезд, в 1965-м – Бутовская улица, Иваньковский проезд. Карамышевская набережная, улицы Мнёвники и Нижние Мнёвники. В 1966-м – улицы Давыдковская, Шипиловская, Штатная Слобода и Дьяково Городище, в 1967-м – Дегунинская, Матвеевская, Кусковские, в 1968-м – Чертановская улица и Черницынский проезд. В 1972 году было превращено в название улицы имя обширного района, в прошлом крупного села Теплый Стан. За ним последовали в 1973-м улицы Котляковские, Булатниковские и Бирюлевская, в 1974-м – Юрловский проезд; в 1978 году в тот же строй вступили улицы Бибиревская, Голубинская, Отрадные и Новоясеневский проспект; Крылатскую улицу (1979) в 1984 году дополнила улица Крылатские Холмы.
Еще в 1958 году вошел в состав Москвы рабочий поселок Раменки (до 1956-го считался деревней). В 1968-м четырем его улицам были присвоены номерные названия по имени поселка. После их ликвидации при новой застройке имя Раменки было сохранено за вновь возникшей улицей.
В память о деревне Ангелово в 1992 году в Митине назвали Ангеловым новопроложенный переулок.
Забавно-поучительная история произошла с именем Зюзинской улицы. Она хранила имя крупного подмосковного села Зюзино, центра обширной волости. Вполне естественно, что за бывшей главной улицей села, оказавшегося в составе Москвы, было сохранено имя Зюзинская. Однако неожиданно это натолкнулось на недовольство новоселов, поселившихся тут в домах-новостройках, – по их мнению, слово «зюзя» звучало для улицы отнюдь не комплиментом, обозначая пьяниц и еще какие-то отбросы общества. Нашлись такие настойчивые и активные «организаторы масс», что не поленились собрать у жителей тысячи подписей под требованием переименовать Зюзинскую. Трогательно, что этот протест сопровождался и «конструктивным» предложением присвоить улице имя... Фиделя Кастро, что отражало тогдашнюю эйфорию, возбуждавшуюся вокруг имени деятеля. Однако застрельщики такого акта проявили незнание законов, уже воспрещавших к тому времени прижизненные наименования. Опираясь на эту юридическую норму, Моссовет предложение об имени Кастро отверг, но к просьбе расстаться с Зюзинской отнесся положительно – на ее месте появилась даже по-старомосковски звучащая Каховка, а Зюзинские проезды превращены в улицы Перекопскую и Херсонскую...
Но время шло. Вопреки инициативе подписанцев, добившихся переименования Зюзинской, активность проявили деятели Общества охраны памятников истории и культуры. Они стали доказывать, что память о селе Зюзине должна быть дорога' для москвичей, что село это прославлено архитектурным шедевром – церковью Бориса и Глеба, приписываемой зодчему Бухвостову, – и, представьте себе, добились успеха. Имя «Зюзинская» в 1982 году по их ходатайству было восстановлено, но не на прежнем месте, а по соседству, неподалеку от названной церкви (она стоит на Перекопской), и никто не протестует против неблагозвучного имени!
С прирезкой в 1984 году к Москве города Солнцево, ставшего ее новым – Солнцевским районом, главной памятью о городе стал Солнцевский проспект. Но вместе с дачными поселками и деревнями в Москву нагрянули снова десятки повторяющихся названий. Поселки подлежали сносу и полной перепланировке при новой застройке, пока же нужно было устранить одноименность, поэтому их улицам были даны временные названия – 16 Переделкинских улиц, 11 улиц Новые Сады, столько же Чоботовских аллей, Чоботовский проезд, улицы Лукинская, Лукино и Терёшково. Теперь стараемся проследить, чтобы в память о каждом из этих поселков было названо хотя бы по одной новой улице.
В 1985 году история повторилась – в нескольких местах Москву вопреки еще недавним заверениям в вечности ее кольцевой границы расширили за пределы Кольцевой автодороги. Вместе с так называемыми резервными территориями этих метастазов в состав столицы вошли десятки деревень и дачных поселков. Искореняя вездесущие одноименные названия, тоже пришлось давать улицам новые имена, в том числе сознательно временные – до новой застройки. Так в 1986-м список улиц и пополнился множеством имен этих исчезающих селений – появились улицы Бурцевская, Жулебинские, Лазенки, Мелькисаровская, Митинские, Молжаниновская, Новобутовская, Новодачная, Новоселки, Новотушинская, Пенягинские, Старобитцевская, Староватутинский проезд, Старогавриковская, Старокачаловская, Старонародная, Староникольская, Староорловская, Старополянская, Старопотаповская, Староспасская, Старофилинская, Черневская, Щибровская, Юровская, а также Куркинское и Машкинское шоссе. В 1987-м этот список дополнили Новокосинская и Староволынская улицы – вторая из них унаследовала название старого подмосковного села Волынского (им в XIV веке владел герой Куликова поля Д. М. Боброк-Волынский), но к этому времени Волынская улица уже существовала в Солнцеве, где была названа «по географическому направлению», – вот и пришлось к имени Волынского в районе Очаковского шоссе добавлять Староволынская улица.
Кстати, с таких же «ново-» и «старо-» начинаются и многие другие уже перечисленные имена. Это результат стремления сохранить названия поселков – Гавриково, Качалово, Потаново и др. – и предотвратить дублирование их имен с уже существующими в Москве Гавриковыми и тому подобными.
Еще одна «деревня» совсем иного рода неожиданно вторглась в именословие столицы в связи со всемирной Олимпиадой 1980 года. Для размещения участников игр и гостей, с расчетом в дальнейшем дать квартиры тысячам москвичей, было построено девять 16-этажных корпусов более чем с тремя тысячами квартир – в сущности, целый микрорайон. Хоть он и был воздвигнут на улице, носившей тогда имя Пельше, его почтовый адрес оказался неповторимо индивидуальным – Олимпийская Деревня! Такими «деревнями» уже давно принято называть гостиничные комплексы для обслуживания разных массовых сборищ, так что не спешите видеть в этом имени пример ликвидации «противоположности между городом и деревней».
«Поддатые» прозвища
Заведомо неграмотное причастие от глагола «поддать» давно бытует как шутливое обозначение подвыпивших и захмелевших. Но тут в нем ехидно обыгрывается совсем другой корень – дата. Ведь у нас (да и не всюду ли в мире, вплоть до ООН и ЮНЕСКО?) очень любят праздновать всяческие даты.
Далеко не всегда в этих пристрастиях на первом месте стоит желание прославить юбиляра или обновить с современных позиций оценку знаменательного события, будь то тысячелетие крещения Руси или 800-летие Москвы, 50-летие Победы, круглые сроки со времен Куликовской и Бородинской битв, восстания декабристов или очередные десятилетия Октября. Каждый такой юбилей открывает шлюзы тысячам мероприятий – выставкам, сериям выступлений в прессе и по теле-радио: ох, как часто это превращается в назойливую шумиху, а у скольких авторов юбилейных обзоров (часто простых плагиатов) очередные юбилеи ценятся как неистощимые гонорарные кормушки – ведь памятные даты наступают неумолимо и отмечаются почти автоматически...
Отсутствие чувства меры в юбилейных прославлениях, как и любая девальвация, не только притупляет ощущение действительной важности отмечаемых событий или заслуг юбиляров, но нередко рождает у публики и потребность просто из духа противоречия кощунственно высмеивать эти молебствия. Даже вокруг священнейших имен – Пушкина, Толстого – в ответ на перекорм юбилейными славословиями появлялись издевательские и даже скабрезные анекдоты. Слепцы в дачных вагонах распевали, как «граф Лев Николаич Толстой... ходил по Поляне босой...» Даже в дни столетия Ленина, когда шуточки уж и вовсе возбранялись, перебор с пропагандой приводил к тому, что шепотком передавались двусмысленные хохмы вроде юбилейного названия мыла «По ленинским местам». Ой как осторожно нужно иметь дело с юбилеями – пропаганда легко оборачивается контрпропагандой и проявлениями циничнейшего святотатства.
Даты бывают разные, не только круглые, с нулями в конце, но и полукруглые, оканчивающиеся на пятерки или на пять десятков. То и дело читаешь, что отмечается и всего-то чье-либо 115-летие или 235-летие. Но и такие даты не раз служили поводом для наречения улиц!
Даже 15-летие со дня кончины «отца русской авиации» профессора Жуковского было отмечено в 1936 году присво¬ением его имени Мыльникову переулку, где жил ученый.
А Введенская площадь получила имя Журавлева в 1929 году в знак всего лишь десятилетия со дня гибели революционера в колчаковском плену.
С 40-летием кончин связаны наречения улиц Чехова в 1944-м и театроведа Бахрушина в 1969 году. Наименование улиц Герцена (1920) и Чернышевского (1940) в ознаменование 50-летия их кончин вызывает меньше недоумений – все-таки полвека – это дата! 75 лет со дня рождения Димитрова были поводом для присвоения его имени Большой Якиманке. А в память чехословацкого деятеля Готвальда в 1966 году переименовали 3-ю Миусскую и 3-й Тверской-Ямской переулок всего лишь в знак 70-летия со дня его рождения. Тот же срок (70 лет) отмечен присвоением одной из улиц Орехова-Борисова имени татарского поэта Мусы Джалиля, погибшего в берлинской фашистской тюрьме Моабит. Кинорежиссер Довженко удостоился в 1974 году улицы в честь своего 80-летия.
Дата «120 лет со дня рождения» понадобилась в 1952 году для переименования в Боткинские 1-го и 2-го проездов Октябрьского Поля, будто одного их соседства со знаменитой Боткинской больницей для этого не было достаточно. Но учтем, что и под такие неполные даты удавалось проталкивать не одни переименования – легче было выбивать финансированье – то для установки бюста, то ради косметического ремонта к «юбилею»...
Автор этих строк может покаяться, что и сам не без греха. Даже вовсе не круглая дата однажды помогла мне протолкнуть в печать статью «Рерих и география» – это была попытка первой публикации в отечественной печати карты великой центральноазиатской экспедиции семьи Рерихов в 1924—1928 годах, когда им удалось пройти из Индии в Сибирь и из Сибири в Индию. Николая Рериха тогда еще шельмовали как мистика, буддийского монаха и даже невозвращенца, продавшегося англо-американским империалистам.
Последующее развитие нашего отношения к Рериху показало, насколько важна была такая публикация – уже тогда, в 1960 году, она стала одним из поводов к реабилитации его – ученого, исследователя и мыслителя.
Что мне помогло добиться появления этой статьи в сборнике «Вопросы географии»? Смешно вспомнить, но на издательские инстанции гипнотически подействовал наивный «смазочный» подзаголовок «К 85-летию со дня рождения Н. К. Рериха». Вот после этого и иронизируй по поводу «полукруглых» дат!
Еще поучительнее и интереснее для москвичей история с одним из юбилеев Московского университета. В течение 20—30-х годов он влачил весьма жалкое существование, давно перерос доставшиеся ему объемы старинных зданий, ветшал, страдал от перегрузки разбухшими штатами и числом студентов, резко отставал от множества отраслевых институтов, особенно технических – авиационных, машиностроительных, энергетических, давно обзаведшихся и просторными зданиями, и новейшим по тем временам оборудованием.
Даже слово «университет» москвичи начинали забывать: не раз, услышав, спрашивали – это вы про какой, про Свердловский или вечерний? В ходу было только невразумительно мычащее «Ымгыу», но и его кондукторы трамваев, объявлявшие остановки, предпочитали не произносить.
Много лет спустя я обнаружил в подшивке университетской многотиражки «За пролетарские кадры» за 1937 год свою студенческую речь на открытом заседании партактива, где об этих бедах было рассказано публично. Кстати, именно в этой речи я позволил себе еще и такую дерзость: добавил к словам, что «университету не хватает гордости», неожиданное для собравшихся пожелание – не пора ли присвоить ему и достойное имя Ломоносова? Чей-то гнусавый тенорок из задних рядов педантично возразил: «Но, как известно, наш университет носит имя Михаила Николаевича Покровского», – на что я все же нашелся ответить: «А должен носить – Ломоносова!»
Жаль, что именно этот абзац (о Ломоносове) из публикации в многотиражке был выброшен – все-таки сочли нецензурным, – но остальное высказанное дали полностью. На этом партактиве я впервые узрел ректора Бутягина, был рад, что выложил все в его присутствии и вроде даже произвел на него впечатление: начальство похлопало меня по плечу и спросило только: «А вы, наверное, пишете стихи?»
Не уверен, что именно мое выступление открыло глаза руководству на постыдность тогдашнего положения университета, – это и без меня носилось в воздухе, обсуждалось открыто даже в нелегком 1937 году! И все же меня тешит надежда, что в происшедшем через три года повороте в судьбе университета сыграла роль и та капнутая мною капля...
Поворот назревал, но начальство и в университете, и в тогдашнем Комитете «поделом высшей школе», как его в шутку называли (по аналогии с еще более печально известным «поделом искусству»), а может быть, и в отделе науки ЦК партии испытывали неловкость – с чего бы это вдруг взять и что-то решать. Вот если бы хоть какая-нибудь дата...
Тут-то и нашли дату, которая стала как бы волшебным ключом к разумным делам. Восславить и возродить университет к новой жизни – еще на старом месте (о новом высотном строительстве покуда и не мечтали) решили в 1940 году, использовав для этого смехотворно некруглую дату – 185 лет со дня его основания! Что это нам сулило, мы еще не знали, но истово готовились праздновать, монтировали юбилейные выставки, сочиняли сметы на финансирование не помню уже чего...
И вот – в мае 1940-го читаем в газетах: за всякого рода заслуги (в ознаменование именно 185-летия!) юбиляр-университет награжден орденом Ленина и ему присвоено имя М. В. Ломоносова! Значит, есть-таки правда и на нашей земле! А М. Н. Покровского будто и не было.
Простите за длинную притчу – это к тому, что иной раз бывают полезны и такие «угловатые» даты, как «85» и «185» – их и полукруглыми не назовешь!
Существует еще одна, к сожалению, вошедшая в привычку тенденция – называть улицы в честь самих календарных дат. Иногда это оборачивается форменной бедой – фетишизация месяцев и лет превращает списки имен в хронологические таблицы, причем в название начинают включать не только годы (улицы 1812 или 1905 года), но и числа, обозначающие отдельные дни. В таких именах заложена логическая бессмыслица. Ведь наступление юбилея явно не столь значительно, как само отмечаемое событие. Да и неудобны даты, особенно четырехзначные, в названиях – и для произношения, и для написания адресов.
Суть тут не в сомнениях, достойны ли даты «1812» или «1905» увековеченья. Не надо так многоэтажно именовать улицы! Чего стоит одно только наименование станции метро, в которое помимо четырехзначной даты зачем-то вогнали еще и слово «улица». В дни Олимпиады вагонное радио произносило эту кличку с вовсе комичным акцентом (чтобы понятнее иноземцам?): «Следующая станция «Улица Девиатсот Пьятого Гоуда»«...
Не анекдотом ли звучит вопрос москвички: «Как проехать на улицу Девятнадцать-ноль-пять-ге?» Так, в виде телефонного номера она ухитрилась прочитать название улицы 1905 года!
Таких имен, к счастью, мало – ни 1917-й, ни 1937-й или 1945-й названиями улиц не стали. А с числами хуже. Приоритет тут, вероятно, у французов – они превратили в символы свои исторические даты «18 брюмера» или «9 термидора». Ту же традицию унаследовали и мы. 9 января в списках улиц следа не оставило, а 25 октября было отмечено не раз.
Ради этой даты – даты начала Октябрьской революции – в Петрограде не пожалели Невский проспект, а в Москве – одну из стариннейших улиц – Никольскую в Китай-Городе. Ей новое название было присвоено второпях уже в 1918 году, но не укоренилось, и в 1930-м имя «улица 25 Октября» восстановили. Значение даты революции сомнению не подлежало, пример с Невским и вовсе убеждал в справедливости такого наречения. Правда, неудобства календарного адреса давно ощутились и в Питере. Был даже анекдот о свидании, которое влюбленным приходилось назначать на углу 25 Октября и 3 Июля.
Но с московской Никольской главное не в таком неудобстве – тут допущен ляпсус исторический. Общероссийская дата 25 октября могла быть, естественно, увековечена и в Москве, если уж считать такой способ необходимым. Но именно на Никольской, с ее собственной историей революционных событий, эта дата оказалась совсем неуместной. Октябрьские бои в Москве происходили в нескольких местах, в том числе и на Никольской, но они тут велись не 25-го, а с 30 октября по 2 ноября по старому стилю, и именно такие даты могли бы претендовать на увековеченье, впрочем, тоже не в названии же улицы! Об этом могла бы напоминать какая-нибудь стела... Ленинградцы уже давно отважились расстаться со своим «25 Октября» и восстановили имя Невского. Как видим, у москвичей для этого был еще больший резон. Только в 1990 году имя Никольской вернули.
Нескладно сложилось дело еще с одной календарной датой, затесавшейся в названия улиц. В 1932 году несколько проездов, получивших имя А.И. Рыкова еще при его жизни, были переименованы, когда он был скомпрометирован, и тоже прижизненно, в прежние Истоминские (кажется, это были домовладельцы). Вскоре и эти имена были заменены календарными датами. В том же 1932 году Истоминскую улицу назвали «Восьмого Марта» в честь международного женского дня да подбавили к ней и соседние номерные Истоминские переулки – под ту же дату. Добрый праздник, но зачем улицы с номерами? Немало уже потешились фельетонисты над 4-й улицей 8 марта – утешало все же, что не «8-я 8-го». Была попытка Моссовета переименовать 4-ю в улицу Покрышкина, в честь знаменитого трижды героя-летчика, но встретила сопротивление со стороны... одного из членов его семьи, которому захудалая улочка показалась недостаточно престижной! Навстречу родне пошли, первое решение отменили и «под имя Покрышкина» отвели новую улицу в Никулине, близ проспекта Вернадского, но неискоренимая «4-я 8-го» возникла вновь – в аппарате Мосгорисполкома иссякла изобретательность – можно же было имя не восстанавливать, а заменить хоть на какое угодно!
Делать 8 марта именем улицы – странная фетишизация. Имена Вознесения или Преображения даны улицам не в честь самих праздников, а во славу событий, этими праздниками отмеченных, и в честь храмов, им посвященных. А «в честь 8 марта»? И не то же ли с Первым мая – «днем международной солидарности...». Но улицы-то названы не за солидарность, а по дате календаря!
С чего бы надо было давать имя Первого мая кровной московской Мясницкой? Оказывается, «в связи с успехом субботника», проведенного в столице 1 мая 1920 года. Вскоре о том наречении забыли, и оно отсохло. Маяковский в поэме «Про это» (1923) прямо называет улицу между его каморкой на Лубянском проезде и Водопьяным переулком у Мясницких Ворот не Первомайской, а по-старому – Мясницкой:
А между
такая,
какая не снится,
Какая-то гордая, белой обновой
Через вселенную
легла Мясницкая
Миниатюрой кости слоновой...
А с 1935 года в состав Москвы вместе с Измайловом вошла уже существовавшая в нем Первомайская улица, бывшая Слободка, она же Малая Стромынка (вела в сторону подмосковного села Стромынь). При расширении Москвы в 1960 году на ее территории оказалось еще 20 Первомайских – пришлось разыменовывать тезок. Но еще в 1949 году к ним зачем-то добавили, ничего другого не придумав, еще три Первомайские – Верхнюю, Среднюю и Нижнюю – в районе того же Измайлова. А в Первомайский проспект был на некоторое время (до 1949 года) переименован еще и Измайловский проспект.
Был случай, когда название с датой возникло и в дореволюционной Москве. Экономист и писатель А. В. Чаянов, он же и авторитетный историк Москвы, отметил, изучая район Миус, что в 1915 году Миусская площадь была переименована в площадь 19 Февраля! Так восславлялась дата освобождения крестьян от крепостной зависимости в 1861 году, а площадь выбрали рядом с построенным в 1912 году зданием университета Шанявского, известного своим либерализмом. В советское время это же название сохранялось и за бывшей 3-й Миусской улицей – даже на плане Москвы, изданном в 1932 году, она еще значилась улицей 19 февраля, хотя площадь была уже названа Миусской. В середине 30-х годов спохватились и название с «сомнительной» датой отменили – прогрессивное значение реформы согласно установкам правоверных историков-марксистов подчеркивать, а тем более прославлять не полагалось. На плане, изданном в 1939 году, улица снова значилась 3-й Миусской.
Любопытно, что это переименование, предпринятое в 1915 году, вероятно, по условиям военного времени, не успело широко войти в документацию. Так, указатель к Путеводителю по Москве, изданному в 1918 году, содержит не переименованные Миусские площадь и все четыре Миусские улицы с тремя переулками. В 1966 году 3-я Миусская вместе с 3-м Тверским-Ямским переулком образовала новоназванную совсем уже ни к чему улицу Готвальда. О том, как и почему она теперь стала Чаяновской, рассказано ниже.
Вспоминаю, как на закате жизни Пастернак ждал, что в 1961 году столетие отмены крепостного права торжественно отпразднует вся страна, и даже посвятил этому свою последнюю пьесу «Спящая красавица», опубликованную уже после его кончины. Поэт не дожил менее чем год до этого столетия, а доживи – был бы, вероятно, очень удручен, что долгожданный день не отметила ни одна газета – будто и не было никакой отмены крепостного права! Что ж, идеологическим режиссерам прессы было виднее – уместно ли праздновать эту отмену, когда страна оказалась в ярме куда более жестокого «права»!
Не удержусь и похвастаюсь. На своем посту ученого секретаря в Московском филиале Географического общества я формировал программу очередных его заседаний за месяц вперед, чтобы успеть опубликовать расписание в печатной афише. Разного рода юбилейным датам, чаще персональным, посвящались специальные заседания – то в память Миклухо-Маклая, то в честь Докучаева...
Предвидя приближение юбилейного 1961 года, я проявил такую предусмотрительность, что убедил географов Общества обсудить в день столетия крестьянской реформы ее экономико-географические аспекты. Афиша вышла и, разосланная тысячи в две адресов, оказалась едва ли не единственным печатным документом, откликнувшимся на столетие такого события.
Заседание состоялось, прошло спокойно, участники даже не заметили его сенсационности – на обсуждение чисто научных аспектов реформы не хватило бы и целой конференции.
Нет, все-таки хорошо, что у юбилеев есть вот такое напоминающее значение!
Любителям юбилеев присущ еще один грех – торопливость. Но начну с примеров не уличных.
Помню, как хлестко были высмеяны в конце 20-х годов комсомольские поэты, кажется, Безыменский с Жаровым, – они пытались спесиво отпраздновать... десятилетие своей творческой деятельности! Автор фельетона противопоставил им конкурента, чуть ли не пятилетнего малыша, который, оказывается, тоже дозрел до юбилея.
Желание поторопиться с подобным самопоказом естественно возникает у обойденных вниманием, у тех, кто нуждается в самоутверждении, у недооцененных. Не это ли подвигло и Маяковского незадолго до гибели выступить с самоутверждающей выставкой «20 лет работы»? Но бывает и другое: не мальчик в коротких штанишках, а сам Никита Сергеевич прельстился поздравлениями с «великим десятилетием» своего правления, которым его так усердно обласкали холуи и прихлебатели-комплиментщики...
А теперь и про спешку с «юбилейными» улицами. В 1928 году бывший Вселенский переулок близ Новодевичьего был к удовольствию безбожников переименован в честь только что отпразднованного десятилетия Октября – так с тех пор и называется улица. Кстати, имя «Вселенский», хоть оно и обязано стоявшей тут церкви «Во имя святых отец Седьмого Вселенского Собора», звучит и в наше время не криминально: и Вселенский Собор заслуживает почтительного к себе отношения, и Вселенная – понятие для космической эры не противопоказанное. Имя «Десятилетия Октября» должно уступить место Вселенской улице – теперь это уж никак не переулок!
А в бывших подмосковных Вешняках по чьей-то рассеянности возникла и долгое время существовала улица «10 Октября»! Видимо, кто-то в 1927 году обозначил годовщину революции в именительном падеже, как «Десятый Октябрь»! Но люди, вогнавшие эту дату в имя улицы и придавшие ей привычный родительный падеж, явно не учли, что в итоге получилась ничего не значащая дата! Поди догадайся, что же произошло в день 10 октября, если в его честь обозвана целая улица?
В 1968 году с мифической кличкой покончили – улицу включили в состав Красковской, а вскоре и та была упразднена. С 1986 года Красковские улица и проезды снова появились в Москве, на этот раз не в Вешняках, а в Косине.
Попробуем понять и психологию тогдашних крестных. В те годы уже сама непрерывность существования недавно рожденной советской республики у многих вызывала восторг, и именно это чувство спешили выразить в названии улиц. А фактически прославлялся не сам Октябрь, а его десятилетие, то есть жизнеспособность нового строя.
Вот и сейчас, к концу 90-х годов, опять хлынула волна скоропостижных юбилеев. Уже сколько новых фирм и структур – и телевизионных, и торгово-промышленных – поспешили помпезно и широковещательно отпраздновать свои пятилетия и даже четырехлетия. Что это? От неполной уверенности в своей правоте, от неуверенности, что выживем, ан, глядите-ка, живы! И то хорошо, что в именословие эти «вундербэйби» пока не вламывались.
К сожалению, наречение улиц по юбилейным датам все же стало привычным штампом. В Москве появились улицы 40-, 50- и 60-летий все того же Октября. Тут-то что праздновать? Что все еще существуем? Не ожидали, что так долго продержимся?
Один из проспектов уцелел в Люблине и вместе с ним вошел в состав столицы с прежним, уже и вовсе не почтовым и непроизносимым названием Сорок Лет Октября. А под проспект его же 60-летия отсекли голову Профсоюзной улице – ничего более престижно-проспектного не нашлось. На многоверстной уцелевшей части Профсоюзной пришлось менять всю нумерацию зданий – первые-то номера отошли под проспект. А это стоило и денег, и хлопот, и путаницы...
На перекрестке Ленинского и Ломоносовского проспектов, где и площади никакой нет, прикрепили таблички «Площадь 60-летия СССР» – так решили в 1983 году по автоматической привычке нарекать любое сколько-то-летие. Площадей не хватило? Считать площадью перекресток!
Число таких имен росло в арифметической прогрессии каждые десять лет. К счастью, теперь уже не грозят улицам ни 80-, ни 90-летие. Хорошо бы, и столетие Октября, которое в свой срок неминуемо состоится, не стало поводом для появления новых «поддатых» кличек. Тут не грех поучиться и у французов – они-то уж на что любители переименований, не уступили ни улицы, ни площади даже под двухсотлетие своей революции 1789 года, хотя по-прежнему и считают ее «великой».
А сколько лет на Манежной площади торчал закладной камень, объявлявший, что тут должен быть воздвигнут монумент в честь 50-летия Октября! Присвоением этой площади имени 50-летия осчастливил Москву В. В. Гришин в знак своего восшествия на пост первого секретаря горкома партии. Даже трудно представить, чтобы в дни любого будущего юбилея взялись воздвигать монумент в честь давно прошедшего 50-летия, когда уже и куда больше лет позади.
Праздновать годовщины добрых дел – традиция неплохая. В созданном нами университетском Музее землеведенья мы отмечали и каждый год день его открытия в 1955 году, а к десятилетию не постеснялись даже дать самоутверждающую публикацию в прессе. Но не выпрашивали под это ни чинов, ни орденов, а в 1980 году не додумались обозвать что-нибудь и в честь своего 25-летия.
А ведь бывали юбиляры, которым и четвертьвековая дата ого как помогала! Казалось бы, с чего вдруг привычный москвичам Камергерский переулок в центре города, хранивший с XVIII века память о камергере Стрешневе, вдруг оказался переименован в проезд (почему-то именно в «проезд») Художественного театра? А что еще хуже – по лености его начали называть и совсем уж нелепо – проездом МХАТа, не хватало еще добавки: МХАТа чьего имени! Как бы оно звучало – проезд Художественного Театра имени A.M. Горького! А теперь – после наконец-то свершившегося перенаречения театра – и «проезд... Театра Имени А.П. Чехова» – было бы не лучше!
Оказывается, в 1923 году театру исполнилось как раз 25 лет – вот и повод! Наверное, тут была и «задняя мысль» – по мысли отцов города, а возможно, и Луначарского и еще кого-то в ЦК, это помогало канонизации театра, только что вернувшегося из-за границы. Но разве его слава нуждалась еще и в такой адресной побрякушке? И разве само имя Камергерский не приобрело уже собственного культурно-исторического значения, не становилось само по себе символом прославленного театра? Да, он обозначил новый этап в судьбах русского искусства, это и Запад оценил, но при чем же «проезд»? Не пришло же в голову переименовать площадь Старых Триумфальных Ворот в площадь Имени Театра Имени Мейерхольда? Или родной Москве Тверской в бульвар Камерного Театра? А Цветной – в бульвар Госцирка? Скажете, а как же улица Вахтангова? Но она – в честь режиссера, создателя театра, находящегося на углу этой улицы с Арбатом, но не улица же Имени Театра Вахтангова! В апреле 1992 года имя Камергерский переулку возвращено, и это вовсе не от почтения к званию камергера Стрешнева. А в мае 1993 года и к улице Вахтангова вернулось старомосковское имя Большой Николопесковский переулок. Режиссер и актер куда достойнее увековечены в самом имени театра!
Некоторые улицы наименованы или переименованы в связи со знаменательными юбилейными датами как в жизни страны, так и ее отдельных чем-либо отличившихся граждан. Но подчеркнем – в связи, а не в честь! Прославления достойны события и люди, а не даты. И уж никак не в ущерб наследию прошлого и целостности именных ансамблей!
В число юбилейных названий вошло, например, данное в 1947 году в Бескудникове имя улицы Восьмисотлетия Москвы – в ряде источников его пишут цифрами, не склоняя, получается неуклюжее «улица 800 Лет Москвы». Неужели и тут прославляли юбилей события, а не само событие – основание города? Но, даже как ни значителен срок существования Москвы, вряд ли и его стоит делать названием улицы – не достаточно ли текста об этом на памятнике основателю?
В честь 300-летия воссоединения Украины с Россией в 1954 году получила имя улица Богдана Хмельницкого – тут обошлись без юбилейной цифры и имени. Для этого пожертвовали Маросейкой – названием, которое само было изустным памятником русско-украинским связям. Здесь на «Малоросейке» находилось украинское подворье; Украиной «Малую Русь» начали называть поляки. Потом имя Малороссии стало общеупотребительным синонимом Украины, которым широко пользовались и Гоголь, и Максимович, и виднейшие украинские писатели. Даже в титул русского царя входило перечисление «Великия, Малыя и Белыя Руси», и это не давало повода для националистических обид ни украинцам, ни белорусам.
В ноябре 1990 года имя Маросейка было наконец восстановлено, и уже напрашивалось предложение все же воздать должное заслугам Богдана Хмельницкого, присвоив его имя, например, площади Киевского вокзала, в сущности, безыменной. Ведь на ней собирались воздвигнуть даже монумент в память воссоединения Украины с Россией! Но теперь такая акция может быть истолкована как жест, враждебный самостийности Украины. Опять нужно поступать с оглядкой, чтобы смена или присвоение имени не оказывались вмешательством в дела политиков и дипломатов.
Достойно было отражено в именах улиц еще в царское время столетие, а в советское – 150-летие Отечественной войны 1812 года и Бородинского сражения. В дни столетия, которое Россия отмечала в 1912 году, был создан целый «куст» бородинских или связанных с ними названий в Дорогомилове: Бородинский мост[9], Бородинская улица (в 1915 году к 1-й прибавили 2-ю Бородинскую), Кутузовские проезд и переулок в тогдашней Кутузовской слободе, а также Дохтуровский переулок и Платовский проезд (при новой застройке они были ликвидированы, но имена атамана Платова и генерала Дохтурова, героя Бородина и Малоярославца, в 1976 году перенесли на соседние улицу и переулок).
Вошедшее в историю имя деревни Фили с ее Кутузовской избой нашло отражение в названиях Филёвского бульвара (1951), трех Филёвских улиц (1952), Филёвского парка, станций метро и железной дороги. Впрочем, вскоре же, в 1967 году, 1-ю Филевскую почему-то решили переназвать в этом ансамбле имен 1812 года именем сербского героя Гражданской войны Олеко Дундича. А Филёвский проезд еще в 1962 году заменили улицей с именем композитора Алябьева, но он-то отношение к 1812 году имел немалое: автор знаменитого «Соловья» сам сражался среди партизан Дениса Давыдова, а потом дошел с русской армией и до Парижа!
Любопытно, однако, что в том же 1962 году, то есть в год 150-летия войны, решили расстаться с другими названиями, напоминавшими о Филях, – не из-за меньшей ли благозвучности? Проезды тут назывались Фильскими, может быть, и по речке Фильке, а дорога к Филям – Фильским шоссе. Уцелевший к этому времени 1-й Фильский проезд разрубили на две части и придали им имена двух замечательных партизан 1812 года. Так появились улица Василисы Кожиной – «старостихи Василисы», организовавшей партизанский отряд «из баб и вьюношей», и улица Герасима Курина, командовавшего и вовсе крупным партизанским отрядом. Фильское шоссе превратилось в улицу Барклая – имя, в комментариях не нуждающееся.
150-летие 1812 года было отмечено и присвоением одной из улиц имени генерала Ермолова, не только героя этой войны, но и главнокомандующего русскими войсками на Кавказе, попавшего у царя в немилость за связь с декабристами.
В 1956 году к этому ансамблю добавили Багратионовский проезд, а в 1957—1963 годы – Кутузовский проспект. В 1959 году согрешили – назвали улицу очень неудобопроизносимо в честь самой даты – улица 1812 года.
В 1961 году, уже явно готовясь к 150-летию Бородинской битвы, одну из улиц наименовали в честь поэта-партизана Дениса Давыдова; другую – в честь генерала Дорохова, отличившегося при Бородине, партизаны которого взяли Верею; третью – улицей Раевского – героя Смоленска и Бородина (кому не памятна батарея Раевского!).
И в последующие годы мемориал 1812 года в именословии Москвы продолжали наращивать. В 1963 году увековечили Сеславина – участника Бородина, погибшего в битве под Лейпцигом; тогда же появилась и Тучковская улица в память героев той же войны – четырех братьев Тучковых. В 1966 году возникла Тарутинская улица, названная так не просто по имени калужского села, а в честь Тарутинского марш-маневра, с помощью которого Куту¬зов перехитрил Наполеона. Под Тарутином произошло первое победоносное наступательное сражение русских войск, после проигрыша которого Наполеон решил немедленно покинуть столицу.
В 1971 году список пополнили улицы Кульнева, который участвовал еще и в походах Суворова, и Неверовского, отличившегося под Смоленском, оборонявшего при Бородине Шевардинский редут и Семеновские флеши и смертельно раненного под Лейпцигом.
В 1976 году «воскресли» упомянутые Дохтуровский переулок и Платовская улица, названия которых были перенесены с упраздненных переулка и проезда, нареченных еще в 1912 году. Атаман Платов командовал в войне 1812 года всеми казачьими войсками, сыграл большую роль в Бородинском сражении. Пока что этот список завершает проезд Якушкина (1978) – в честь участника сражений при Бородине, Тарутине и Малоярославце, а позже – известного декабриста.
Любопытно, что еще один Платовский переулок находился в Хамовниках и в 1922 году был переименован ради устранения одноименности, но с большим смыслом – назван Атаманским! Хотя бы так не перечеркивалась память об атамане Платове. Но в ходе последующей реконструкции этот переулок, увы, не сохранился.
Своя история у улиц Поклонной горы. В 1927 году тут были две Поклонные улицы, в 1950-м к ним добавили третью. После реконструкции района горы в дни 150-летия событий 1812 года имя Поклонная в 1972 году было присвоено новопроложенной улице.
Когда в 1975 году отмечалось 150-летие восстания декабристов, в Москве, в районе Отрадного, появились улицы Бестужевых (в память о всех пяти братьях), Декабристов, Пестеля (1974) и уже упомянутый проезд Якушкина.
В 1978 году их список дополнил в Ясеневе проезд Одоевского, поэта-декабриста, автора формулы «Из искры возгорится пламя», вошедшей в историю России.
В знак 50-летия трагического события 1918 года в 1968 году получила свое многоэтажное имя улица Двадцати шести бакинских комиссаров. Есенин поступил корректнее, назвав свою поэму об этой трагедии короче – балладой «О двадцати шести».
В соответствии с пожеланиями ветеранов войны, историков и краеведов в годы, когда отмечались круглые даты Октябрьской революции, в названии улиц вошли имена многих жертв; в результате в московское именословие встраивались целые комплекты персональных и мемориальных имен.
Так, к сорокалетию Октября в 1957 году в списки вошла улица Сапунова – в честь командира отряда двинцев, бившегося 27 октября 1917 года с юнкерами на Красной площади (Сапунову уступлен старинный Ветошный переулок по-за зданием ГУМа) и улицы с именами участников октябрьских боев Барболина и Жебрунова. С исчезновением названных в их честь улиц – Митьковского проезда в Сокольниках и Ше-стаковской улицы в Богородском – эти имена перенесены в 1986 году и присвоены 2-й и 4-й Сокольническим улицам, теперь уже бывшим. В том же 1957 году улицам были даны имена еще двух участников октябрьских боев – Ибрагимова и Янышева. Вспомнили и о четырех деятелях обеих революций, хотя главные их дела связаны с событиями 1905 года, – так появились названия улиц Николаева, Литвина-Седова, Розанова и Шумкина.
В 1941 году трагически погиб (покончил с собой), оказавшись в окружении под Вязьмой, генерал М. Г. Ефремов, командовавший одной из армий в битве за Москву. Но и его имя вспомнили тоже к 40-летию революции, ибо он был и участником октябрьских боев в Москве, а потом и гражданской войны.
Не столь массовое пополнение списка имен было осуществлено к 50-летию Октября. О злополучной судьбе названия Манежной площади уже было сказано. Но вместе с городом Солнцевом в Москву пожаловала и уже носившая имя того же 50-летия улица. Почему мы в комиссии исполкома Моссовета поленились (или побоялись?) настоять на ее переименовании хотя бы за одноименность с площадью?
К 50-летию был увековечен отряд двинцев – солдат, не подчинившихся временному правительству, перевезенных из двинской тюрьмы в московскую Бутырскую, здесь в 1917 году освобожденных и принявших активное участие в октябрьских боях в Москве. В улицу Двинцев переименовали бывшую Новотихвинскую близ Сущёвского Вала.
В числе персональных наименований к той же дате назовем улицу Стасовой – в честь старой большевички (ей отдана часть 1-го Донского проезда) и проезд Кадомцева – тоже старого большевика, участника революций 1905 и 1917 годов на Урале.
Вошло в обыкновение такими же комплектами под юбилейные даты увековечивать и память героев Великой Отечественной войны. Так, 15-летие Победы было отмечено в 1960 году присвоением улицам имен генерала Доватора (бывшим Малым Кочкам), героя-летчика Гастелло (3-й Сокольнической и Матросскому переулку), сразу двух героев Советского Союза – Зои и Александра Космодемьянских (этим неудобопроизносимым многоэтажным адресом заменили Новоподмосковную улицу), дважды Героя Советского Союза, летчика и авиагенерала Кравченко (бывшая 4-я улица Строителей).
20-летие Победы ознаменовано в 1965 году наречениями улиц в честь маршала бронетанковых войск Рыбалко, героев войны летчиков Бочкова, Степана Супруна и Алексея Свиридова, артиллериста Викторенко, пулеметчиков Климашкина и Костикова, спортсмена-партизана Бориса Галушкина, героя форсирования Днепра младшего лейтенанта Годовикова, комсомольца Анатолия Живова, повторившего в 1944 году подвиг Матросова, и, наконец, академика-генерала Еланского, главного хирурга одного из фронтов, а затем и всей Советской Армии. Под имя Бочкова отдали Заморинский переулок, Викторенко – 1-й проезд Аэропорта, Бориса Галушкина – 3-й проезд Алексеевского студгородка, Климашкина – Курбатовский переулок, Костикова и Анатолия Живова – 5-ю и 6-ю Звенигородские улицы, Свиридова – Железнодорожный и другие проезды, Супруна – 1-й Красноармейский переулок, Годовикова – Малую Марьинскую улицу.
Как видим, наша комиссия уже тогда, в 1965 году, стремилась выполнить директиву об аккордном переименовании под дату с наименьшим ущербом для сети московских имен – под замену были уступлены главным образом второстепенные, номерные или где-то повторявшиеся имена. Исключение было допущено только для академика Еланского, именем которого заменили пришедшее к нам из прошлого века название Клинической улицы (по корпусам университетских клиник).
25-летие подвига близ разъезда Дубосеково у Волоколамского шоссе было в 1966 году отмечено присвоением улицам имен Дубосековской и Героев-Панфиловцев.
30-летие Победы в 1975 году ознаменовано именем созданной на Кутузовском проспекте площади Победы, а также присвоением имен героини-танкистки и писательницы Ирины Левченко 8-й улице Октябрьского Поля, маршала Тимошенко улице за Кунцевом и генерала Белова, защищавшего Москву под Каширой (поэтому и улица выбрана параллельная Каширскому шоссе).
Логично ли, что именно юбилейные даты служат как бы подталкивающими напоминаниями – не пора ли увековечить такого-то? Напомню, что Страстную площадь переименовали в Пушкинскую в 1931 году ни под какой не под юбилей (хотя краевед Н. А. Шамин предлагал это сделать еще в 1899-м к столетию рождения поэта). Зато к столетию гибели, отпразднованному на заре трагического 1937 года до абсурда помпезно, разразились целым каскадом наречений: в Нескучном саду назвали Пушкинской Александрийскую, или Нескучную, набережную, ибо по ней в 1830 году прогуливался Пушкин; так же нарекли и Большую Дмитровку, по которой Пушкин разве что хаживал или езживал, ибо в одном из домов игрывал в карты. Тогда же в юбилейном усердии умудрились присвоить имя Пушкина даже Музею изящных искусств, открытому в 1912 году, – о таком музее поэт и гадать не мог! А основателю музея профессору Цветаеву посвящен лишь барельеф с его профилем на памятной доске. Получилось, что в Москве теперь два пушкинских музея – один действительно посвященный поэту – на Пречистенке, да еще с филиалом – музеем-квартирой на Арбате, а другой – ничем не заслуживший его имени. Музей Пушкина – пойми, о котором речь!
Случались и другие поводы для внедрения литературных имен. Так, совсем не юбилейным откликом на известную фразу Сталина в ответе Лиле Брик с оценкой Маяковского как «лучшего, талантливейшего» было ускоренное присвоение его имени Гендрикову переулку Таганки, где он живал вместе с Бриками, и площади, где Мейерхольд ставил его «Клопа» и «Баню» в своем театре. Имя Гендриков, конечно, должно вернуться к переулку – не в Маяковском же жил Маяковский у Бриков! Имя площади позднее подкрепили станцией метро и памятником. Этот монумент, даже в небесспорной трактовке А. П. Кибальникова, куда достойнее увековечивает поэта, чем кличка площади. Правда, кто-то поспешил порадоваться, что имя Маяковского «заняло триумфальную площадь в советском искусстве». Но были и другие мнения. Солженицын в своем «Теленке, бодавшемся с дубом», упомянул, что Твардовский не был рад видеть статую Маяковского на одной оси с Пушкиным.
Возвращение площади имени Триумфальная вызвало немало протестов. Поэт Иван Савельев в «Правде» за 3 июня 1993 года упрямо клеймит «бесовское бессилье ликвидаторов-реформаторов», а к Маяковскому обращается как к живому:
Тебя,
Поэта Революции,
Лишили площади твоей.
Вот тебе и на! Если бы, как у нас частенько делалось, памятник куда-нибудь передвинули, это было бы лишением площади. Но статуя стойко стоит на той же площади, которой она никак не лишалась.
В апреле 1992 года имя Триумфальной площади возвращено, и это нисколько не помешает молодым поэтам проводить у памятника традиционные сборища для чтения стихов, предвкушая грядущие триумфы. А имя станции метро «Маяковская» решено сохранить.
Немалое число улиц получало персональные названия безо всякой привязки к датам. Такими адресами стали в Москве имена Ломоносова, Достоевского, Карамзина, Вернадского, Мусоргского, Мичурина, академиков Павлова и Комарова. Циолковского утешили даже прижизненно.
Но и юбилейных наименований хватало, они достались и Горькому, и Чайковскому, и Чехову, и многим десяткам артистов. На свое двухсотлетие был удостоен собственной улицы зодчий Матвей Казаков – ему не пожалели бывшую Гороховскую, потому что именно на ней он воздвиг великолепную церковь Вознесения, что в Горках. А память о древнем Гороховом поле, звучавшая в этом имени, стерлась.
А вот как отразились в московском именословии два юбилея Лермонтова – оба столетние, один в 1914 году – со дня его рождения, а другой в 1941-м – со дня гибели. Совпадение этих дат со сроками начала двух страшных войн – Первой мировой и Великой Отечественной – само по себе удивляло; были люди, видевшие в этом даже некую мистическую многозначительность.
Мне уже доводилось обнародовать сведенья, что эти даты отражены и в московских названиях – сквера у Красных ворот, а позже и в переименовании всей площади, когда ворота были уже снесены, в Лермонтовскую.
Когда же получил это имя сквер, примыкавший к площади еще не снесенных Красных ворот? Опираясь на свою детскую память собирателя московских названий, с полной уверенностью утверждаю, что еще в 1922 году видел синюю глазурованную табличку, прибитую к стволу одного из деревьев сквера, выполненную по дореволюционной технологии с белыми буквами, среди которых было и десятеричное «и» с точкой (i), и ер (твердый знак).
Готовя сборник «Имена московских улиц» к третьему изданию (1979), составители решили напомнить об этом уже забытом имени сквера, а то ведь потом сочтут, что и площадь, и сквер называли по памятнику (как в случае с Пушкинской), хотя статуя появилась тут только в 1965 году.
Позвонил всезнающему лермонтоведу Ираклию Андроникову, спросил, не помнит ли он, когда был наречен сквер – не в связи ли со столетием? Ираклий Луарсабович признался, что не помнит такой даты, но с увлечением рассказал о своей догадке: ведь именно в день столетия у дома, где родился Лермонтов, тогда еще целого, на улице собирались почитатели поэта, возлагали к дому венки, произносили речи. Когда как не в этот же день могли наречь и сквер?
Я был рад, что такая догадка совпала с моей, и поэтому позволил себе с излишней уверенностью утверждать и в упомянутом сборнике, и в очерке «Поэма московских имен»[10], что сквер назван был именно в 1914 году. Доверился догадке, а вышло, что поторопился.
Уже в 90-е годы москвоведка Т. З. Бирюкова разыскала в Центральном историческом архиве Москвы данные, кому мы обязаны идеей наречения сквера Лермонтовским. Инициатором и тут оказался неукротимо предприимчивый Н. А. Шамин, тот самый, который ратовал и за Пушкинскую в 1899 году. В очерке, по-журналистски лихо озаглавленном «Памятник с петлей на шее» («Вечерняя Москва» за 18 октября 1994 г.) Татьяна Захаровна сообщила о найденном ею заявлении от гласного Н. А. Шамина Московскому городскому голове Н. И. Гучкову о желательности установления памятника Лермонтову в сквере у Красных ворот и о наименовании сквера Лермонтовским (значит, не в 1914-м, а еще в 1909 году). Шамин, вероятно, счел несправедливым – в Москве стоит опекушинский «Пушкин» и сидит андреевский «Гоголь», только что в этом году воздвигнутый, а Лермонтову памятника нет.
Дальнейшие сведения, приводимые Т. З. Бирюковой, касаются главным образом памятника: 12 мая 1910 года государь император разрешил Московской городской Думе открыть всероссийский сбор добровольных пожертвований на постановку в Москве этого памятника, Дума хотела приурочить его открытие к столетию со дня рождения поэта – к 3 октября 1914-го, – оставалось еще 4 года. 8 марта 1911 года председателем исполнительного комитета по сбору этих средств избрали А. А. Бахрушина, а попечительский совет возглавил Л. Л. Катуар. Но доброе дело увязло в писарской волоките согласований и голосований. Шамин торопился, волновался, добился присвоения имени поэта двум школам близ Красных ворот, организации чтений, возложения венка от Городской управы на могилу в Тарханах. Но за месяц до юбилея грянула война, Управа отменила даже крохотные конторские расходы по сбору средств на памятник.
Гласный Шамин еще раз пишет в Думу – уже о том, что столетие Лермонтова прошло незамеченным, призывает отметить в 1916 году хотя бы 75-летие со дня гибели поэта, напоминает о необходимости переименовать сквер у Красных ворот в Лермонтовский (это уже в 1916-м!). Совет инженеров по внешнему благоустройству города с ним согласен, но 5 сентября 1916-го Шамин заявляет в Думе, что памятник едва ли скоро будет поставлен, а сквер почему-то до сих пор не назван Лермонтовским!
Табличка с дореволюционным правописанием все-таки появилась. Значит, Шамину удалось добиться и наименования, и распоряжения такую табличку изготовить и укрепить на деревьях сквера. Спасибо Татьяне Захаровне за помощь в этих розысках!
Возвратить имя снесенных Красных ворот площади мы пытались уже в 1986 году, вернув полузабытое «Лермонтовский» скверу с памятником. Эта попытка встретила неожиданное сопротивление со стороны руководящих зодчих из ГлавАПУ, поэтому тогда только станции метро и было возвращено имя «Красные Ворота» – поскольку оно было отражено даже в мотивах интерьера перронного зала (красная арка на каждом пилоне). Лишь в 1992 году это имя удалось восстановить и для площади. Имя Лермонтовская оставили за площадью, занятой сквером. А в Москве теперь появился и самостоятельный Лермонтовский проспект, так сказать, благоприобретенный. Он вошел в состав столицы в 1986 году вместе с территорией Косино – Жулебино. Поперву нашу комиссию это смутило – опять одноименность? Но решили, что ни скверу, ни уцелевшему имени площади путаницей не грозит – зданий с нумерацией тут нет, так что никакая почта не заблудится.
А вот что получилось с именем Чайковского. Столетие со дня рождения композитора отметили присвоением его имени старинному Новинскому бульвару, пренебрегши многовековой историей (в ней заметны и Новинский монастырь, и его монастырская слобода, и вал в будущем Садовом кольце, и знаменитые гулянья, привлекавшие Пушкина и Глинку). Дом же, где менее двух лет прожил композитор, находится совсем не на бывшем бульваре, а рядом, на Кудринской площади. В 1990 году имя Новинский, как известное с XIV века, а ныне важное звено в кольцевом каркасе Москвы, было восстановлено. Жаль, что вовремя не догадались, справедливее было бы вернуть не «бульвар» (его вырубили еще до войны), а более «старшее» имя – Новинский Вал. Задним умом бывала крепка и комиссия по улицам.
В Моссовете согласились на возврат имени Новинского с условием «подобрать Чайковскому что-нибудь еще». Такова привычка к значимости уличных имен, хотя есть и памятник, и два концертных зала, и даже консерватория носит имя не своего основателя Николая Рубинштейна, а Чайковского. Пытаясь исполнить пожелание, комиссия предложила «под Чайковского» Зеленоградскую в Химках-Ховрине – ее и почтари и просто москвичи часто ищут в самом Зеленограде – замена имени назрела, а ведет улица в сторону родного Чайковскому Клина, да и Клинская улица рядом... Но моссоветчикам и это не понравилось: окраина, грохот с полотна железной дороги... Может быть, Марксистскую в Таганке с ее музыкальным училищем, одним из лучших в Москве? Вопрос так и залег в долгом ящике. Но неужели обязательно называть именно улицу, да еще с именем в неизбежном родительном падеже?
В знак столетий удостоились плацкарт писатель Аксаков, художник Архипов, скульптор Конёнков, академики Зелинский и Вишневский... Имя хирурга Вишневского после долгих поисков, избегая одноименности с уже существовавшей улицей Всеволода Вишневского, писателя, дали площади – пусть хоть письма не заблудятся. Под столетия получили улицы и политики – Вильгельм Пик, Ганецкий, историк Зденек Неедлы, венгерский коммунист Бела Кун – о последнем еще придется сказать горькую правду.
А каков был прижизненный юбилей Горького! 1932 год – и всего-то лишь 40-летие «литературно-художественной деятельности» плюс чествованье его как почетного члена Моссовета. Явный жест искусственного возвеличения: не спросясь писателя и, как говорят, даже вызвав его смущение и недовольство, назвали Горьким его родной Нижний Новгород, а в Москве лучшую и древнюю улицу – Тверскую и даже Художественный театр! Помню, как это было воспринято в учительских кругах, конечно, в разговорах шепотом и без свидетелей. За Нижний и Тверскую были оскорблены, удивлялись, как «инженер человеческих душ» на такое согласился. А насчет присвоения театру имени не Чехова, а Горького, вскоре побежал анекдот, очень похожий на правду. Станиславский смотрит на знаменитый символ театра – чайку на занавесе – и говорит: «Если и приделать чеховской чайке моржовые усы, все равно она не будет похожа на буревестника». (Хорошо, что теперь это все-таки театр имени Чехова!)
Возвеличителям Горького и этого было мало. В1935 году – за год до его кончины, когда уже и сам он был в немилости, крикнули еще раз ура, двухэтажным «Максима Горького» назвали и Хитровскую площадь, вскоре застроенную, и Хитровский переулок – место бывших ночлежек горьковского «дна», и большую, слепленную из трех, набережную в Замоскворечье (тут писатель был и вовсе ни при чем).
В «Вечерке» за 6 декабря 1990 года было сказано: «Горький не станет спорить с историей». Увы, еще как, оказывается, спорит! На возврат Тверской и 1-й Тверской-Ямской «из-под Горького» обрушилась пресса – обиделась за этакого «защитника интеллигентов», словно и не призывавшего «уничтожать врага, если он не сдается». Но стоит же памятник у вокзала, где прославленного писателя в 1928 году триумфально встречали – разве это не почетнее, чем имя улицы? Да есть и другие памятники, и другими именами Горького Москва перекормлена, они от этого только обесцениваются.
[1] Снегирев И. М. Памятники московской древности (1842–1845); Снегирев И. М. Москва. Подробное историческое и археологическое описание города. Ч. 1 (1865) и ч. II (1873) Мартынов А. А. Названия московских улиц и переулков с историческими объяснениями (1878 и еще несколько изданий); Петунников А. Н. Пути сообщения в г. Москве по высочайше утвержденному плану регулирования (1915).
[2] Указатель улиц г. Москвы 1917–1982 гг., изд. Архивного управления Мосгорисполкома и Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства г. Москвы. Т. I–V, 1988.
[3] Из уважения к памяти об этих баррикадных боях первоначальное имя улице было решено не возвращать. События октября 1993 года по-новому подтвердили право улицы сохранить свое боевое имя.
[4] Как тут не вспомнить В. Ардова и Л. Ленча, обхихикавших в водевиле 20-х годов улицу Проклятия Убийцам Розы Люксембург и Карла Либкнехта, имя которой на жаргоне извозчиков было сокращено просто в Проклятую!
[5] Идея прокладки Краснопресненского проспекта оказалась живучей, и к ней строители будущей Москвы вернулись в 90-е годы. Они обратили внимание на то, что у столицы в секторе между кутузовско-можайским и петербургским направлениями нет сквозной радиальной магистрали – Хорошёвское шоссе с ролью такого луча явно не справлялось. Вот и решили пробивать проспект, назвав его почему-то все-таки Краснопресненским, но не проглатывая Баррикадную, а по тылам Вдовьего дома, лишь у Зоопарка позволив ему «впасть» в Красную Пресню. От Звенигородского шоссе перемахнуть одной-двумя эстакадами рельсовые пути Белорусской, Малой Окружной и промзон Магистральных и Силикатных улиц к дальней части проспекта Маршала Жукова и выйти к Москва-реке у Строгина – вот будет и путь к будущим «Москве-Сити» и «Стране чудес». Такому проспекту и быть бы Жуковским! Воспела эту «дорогу в XXI век» в своем очерке «Краснопресненский в созвездии проспектов» Кира Буряк. Редактор «Вечерки» в номере за 26 апреля 1996 года не поправил авторшу, почему-то назвавшую многолучевую звезду... созвездием!
[6] Имя Ножовый в мае 1993-го переулку было возвращено, а проезду между храмом Большого Вознесения и сквером с памятником А. Н. Толстому (тут нет ни одного нумерованного дома) имя решено не восстанавливать, тем более что оно вернулось к улице Станкевича (по церкви Малого Вознесения на углу этой улицы с Никитской).
[7] Эти переулки именовались Воскресенскими во славу не Воскресения Христа – тут стоит и ныне действующий храм Воскресения Словущего. Он назван так в честь Обновления Воскресенского храма, находящегося в Иерусалиме. С другой церковью, посвященной этому же событию, было связано и прежнее название Славущинского переулка (ныне 6-го Монетчиковского) в Замоскворечье.
[8] Талантливая и по замыслу, и по исполнению грустная фигура сидящего Гоголя (написано же на его надгробии библейское «Горьким словом моим посмеюся») пробыла на этом бульваре до столетия кончины писателя – до 1952 года, то есть ровно столько, сколько длилась за век до этого жизнь самого Гоголя (1809—1852). Было известно, что скорбно нахохлившийся Гоголь не нравился Сталину и еще в 30-е годы был приговорен к замене – сатирику полагалось выглядеть хихикающим оптимистом. Каприз удовлетворили еще при жизни вождя, андреевского «Гоголя» сослали в Донской монастырь, а на его место поставили стоячего – работы Томского. По Москве побежали грустные шутки: «Только советская власть поставила Гоголя на ноги». «Без стула еле на ногах стою»... После кончины Сталина опальный памятник «реабилитировали», но на прежнее место не вернули, а пристроили его на Никитском бульваре вроде бы даже законно – в палисаднике перед домом, в котором Гоголь умер. Теперь с угла этого бульвара с площади Арбатских Ворот видны два памятника сразу – старый, сменивший «место жительства», и новый, продолжающий оправдывать имя Гоголевского бульвара.
[9] Имя «Бородинский» носил уже его деревянный предшественник. Именно в Бородинский был еще в 1847 году переименован старый Дорогомиловский мост в память... 35-летия Бородинской битвы. Вон еще когда случались переименования к датам!
[10] В сборнике «С любовью и тревогой». М., Сов. писатель, 1990