со дня рождения
Юрия Константиновича ЕФРЕМОВА
1913 – 2013
Часть 3
Имена гримасничают
Тут не полная сводка гримас – многие из них уже встретились на предыдущих страницах. Но стоит упомянуть еще о нескольких примерах, как о своеобразных моделях возможных несообразностей в будущем.
Одна из таких моделей – простейшая замена названия близким по созвучию вроде уже упомянутого Кулаковского в Богородском на Куликовский, чаще всего не прибавляющая именам смысла, а то и приводящая к анекдотам.
Обнаружили в 1922 году одноименность двух Девятинских переулков. Большой Девятинский сохранили, хоть имя его и напоминало о церкви Девяти мучеников, – ему помогло революционное прошлое: в 1905-м дружинники Пресни тут дрались с войсками. А с тезкой у Покровки разделались не без озорства. В названии переулка продолжала звучать, хоть и с искажением, фамилия купца-домовладельца Девятова. Вот и решили, что не грех еще раз поправить название, и превратили Девятинский «по созвучию» (?!) в Девяткин. Поди догадайся, не из картежной ли колоды девятка!
Случалось, что в комиссии Сытина грешили и вовсе формалистическими упражнениями. Был в Хамовниках Пестовский переулок, а в районе Таганки его дублер, носивший имя домовладельца. Второй пожалели, а первому... заменили начальную букву и превратили в Шестовский. Хорошо, что позже этот мыльный пузырь исчез и не засоряет больше списка московских улиц.
Забавным проявлением чистоплотности было переименование в том же 1922 году бывшего Грязного переулка за Крестовской Заставой в... Кучин, чтобы все-таки отразить его неблагоустроенность.
Смешные эволюции испытал переулок в бывшем селе Алексеевской, еще в 1923 году именовавшийся Зайцевым. В 1925 году его обласкали уменьшительным именем Зайчиков, а в 1928-м снова перевели «зайчика» во взрослые и вернули переулку имя Зайцев. Осенью 1968 года оно еще звучало, позже переулок исчез.
Другая модель парадоксальных переименований возникала, когда крестные отцы из комиссии Сытина хитрили, используя суть имен. Надо было избавиться от Аптекарского переулка в Преображенском, так как у него был тезка в Немецкой слободе. Комиссия сначала предложила назвать его Назарьевским, а в 1925-м решила вернуть «аптечное» имя, но придумала для этого слово «Зельев», опираясь на забавную аналогию: лекарство – зелье.
Хотя Немецкая улица в той же слободе (под Лефортовом) и была еще в 1918 году переименована в Бауманскую («имени Николая Баумана»), что-то заставило комиссию в 1922-м расстаться и с Немецкой улицей в Богородском, где тоже было поселение «немцев», то есть иноземцев, считавшихся немыми по незнанию русского языка. Поэтому улицу переименовали в Иноземную – остроумно. В 70-е годы она тоже исчезла в ходе реконструкции.
Не наивно ли обоснование имени Упорного переулка, заменившего в 1925 году повторявшийся Минаевский? Будто бы его назвали так за то, что он... упирался в Душинскую улицу. В отличие от переулков ни во что не упершихся?
В 1922 году вспомнили о давнем (XVI век) владельце Останкина дьяке Щелкалове и его фамилию выбрали для замены тамошней Садовой улицы, одноименной со многими другими. Но – на каком-то этапе «опечатались», и улица из Щелкаловской превратилась в Щелкановскую. Тратить ли теперь силы на уточнение? Или пусть остается так?
С владельцем котельного завода Бари в Симоновой слободе было связано название Бариевской улицы, но вскоре русский язык перемолол эту экзотику в Борьевский и даже Борейский проезд. В 1950-м его превратили в 3-й Автозаводский, чтобы ничто не напоминало о бывших капиталистах (хотя это были и выдающиеся «организаторы производства», меценаты и просветители. Кстати, большинство знаменитых проектов конструктора Шухова финансировал Бари!). Но Бариевскую, пожалуй, и не восстановишь – не стали бы по злобе переделывать ее в Бериевскую!
А бывают еще и вот какие случаи. Близ Вятской (в прошлом Вязкой) улицы еще с 1907 года числилась загадочная Писцовая. Объяснения этому «бюрократическому» имени не давались. От старожилов мы услыхали, что тут была допущена описка – улицу первоначально называли Песцовой (кто-то из ее жителей пытался на ней завести ферму по разведению песцов). Опросил специалистов. Охотоведы и звероводы Москвы об этом не помнят, но версию мы все же опубликовали как предположительную.
С опечаткой в одном из московских имен была связана и вовсе анекдотическая история.
Хорошо помню недоумение москвичей, читавших в 1937 году Указ об увековеченьи имени Пушкина к столетию его гибели, когда наряду с неожиданными Пушкинскими улицей и набережной, с городом Пушкином вместо Детского (Царского) села и с непонятным присвоением имени поэта Музею изящных искусств в том же документе был обнаружен загадочный пункт: переименовать в село Пушкинское... село Останкино Московской области!
К этому времени Останкино давно уже числилось не в области, а входило в состав Москвы – с 1928 года в пределы Сокольнического района, с 1930-го – Дзержинского, а с 1936-го – Ростокинского. Никакого другого «села Останкина» в пределах Москвы, как и в области, не было. Но высокий Указ полагалось исполнять не опротестовывая. А что переименовать? Останкинский парк? Шереметевский дворец? – Нелепо! Кто-то находчиво предложил назвать Пушкинским недавно отстроенный Останкинский студенческий городок...
Сказано – сделано. В уличную сеть Москвы вписались уродливые номерные названия нескольких проездов «Пушкинского Студгородка» – лишь недавно город с ними расстался в итоге реконструкции.
В чем же было дело? Оказывается, в опечатке, допущенной кем-то нерадивым в самом Указе Верховного Совета! В проекте Указа предполагалось назвать именем Пушкина владение его друга, поэта Вяземского – село Остафьево, где поэт бывал желанным гостем. Трудно ли машинистке было заменить неведомое для нее Остафьево па Останкино?
Ошибка совершилась, скоро ли была замечена, не знаю. Да и не принято у нас публиковать поправки к столь высоким документам. Так на благо отечественной культуры было спасено имя Остафьева – Пушкин же в таком довеске к своей славе и подавно не нуждался – и без того уже переборщили. Поучительная быль!
Невольно вспоминалась история еще с одной опечаткой, допущенной в какой-то лихой газетке в 1896 году. В сообщении о коронации Николая Второго в Москве была крупным шрифтом набрана фраза: «...после чего на главу Его Императорского Величества была возложена золотая корова». Случайность? Намеренное озорство? Вызывающая дерзость противников самодержавия? Газетка была мелкая, непопулярная, но и над ней нашлось кому похихикать. Видимо, ей порекомендовали принести извинения, что она и сделала. Через день вышла в свет не только с извинением, но и с поправкой. Для пущей убедительности под рубрикой «Было напечатано» полностью повторили криминальный текст, а под заголовком «Следует читать» набрали тот же текст, опять крупными буквами, с уточнением: «на главу... была возложена золотая ворона». Это было уже скандальной сенсацией и привело к каким-то «оргвыводам», каким – не помню. Так что надо знать цену и опечаткам – это еще и похлеще Останкина с Остафьевом.
Удивительно сложилась история названия у Эльдорадовского переулка за Петровским парком. Раньше улица называлась Монастырской Землей, напоминая, вероятно, о владениях Высокопетровского монастыря. В 1922 году ее переименовали в улицу Цыганский Уголок, так как поблизости жили цыгане, выступавшие в ресторанах Петровского парка. К 1951 году иметь в Москве улицу, связанную с цыганами, показалось неуместным, но и переименовали ее тогда лихо – в дополнение к уже существовавшим трем переулкам – по имени ресторана: в Эльдорадовские. К 1968 году из них уцелел один 4-й, а в 1985-м номер решили отбросить, и переулок стал просто Эльдорадовским.
Еще одна модель гримас – самоуправство властей. Верхам Бауманского райисполкома не нравилось «разгульное» имя площади Разгуляй – ведь как раз на ней взгромоздилось зданьище этого самого исполкома, а прежде так именовался... кабак! Учли, что домов со столь постыдным адресом на площади больше не было (все расписаны по подводящим к ней улицам), а конфузное имя произносили только водители, объявляя остановки. Значит, имя площади можно как бы и забыть, Моссовет ни о чем не просить, а переназвать одни остановки.
Сказано – сделано. Несколько лет взамен старомосковского Разгуляя на остановочных табличках красовались многоэтажные абракадабры: «Площадь имени Бауманского Райисполкома», и эту «следующую остановку» скороговоркой проборматывали водители. Кому такое льстило?
А мы-то заботились об имени площади! В 1965 году, устраняя повторения, чтобы не путать таксистов и почту, заменили веселое имя улицы Разгуляй в Медведкове на скучноватую Вычегодскую, Позднее сама эта Вычегодская исчезла, а главный Разгуляй уже легализован и присутствует в справочниках об улицах и на планах.
Подобным же образом не повезло еще одной площади. Тем же транспортникам взбрело в голову, что не только тупичок у кинотеатра «Новороссийск», но и вся площадь Земляного Вала получила имя героя Малой Земли офицера Цезаря Куникова. Такого решения Моссовет тоже не принимал, а на всех остановках на трафаретах уже значился «Цезарь». Пришлось отменить и это самоуправство специальным административным распоряжением. Имя площади Земляного Вала было таким образом официально восстановлено, а площади-тупички никто не разыменовывал.
Среди конфузов фельетонного класса упомянем присвоение громкозвучных названий ничтожным и захудалым переулкам и даже тупикам. Словно в насмешку, еще в 1919 году были названы Международными хилая улочка с трущобными закоулками у Рогожской Заставы (бывшая Носовиха и смежные с ней Владимирские переулки). Еще пуще анекдоты возникали с уже упоминавшимися тупиками – в 20-е годы появлялись и Советские, и Коммунистические тупики. С 1918 по 1922 годы просуществовал Интернациональный тупик на месте Верхне-Таганского, потом прежнее имя ему было возвращено. А ехидных шуточек по поводу этих тупиков было произнесено предостаточно!
Комичное впечатление произвели наречения в 50-х годах улиц, проезда и даже тупиков (!) в районе Хорошёвского шоссе... Магистральными. Первую из этих улиц обозвали так еще в 30-е годы в расчете на некую в будущем главную магистраль. Мечта о магистрали рассеялась, а имена в 1952 году расплодились, в 1955-м к ним прибавили еще и переулок! Доказывать ли несуразность сочетаний «магистрального» имени с переулком и тем более с тупиками. Не для «Крокодила» ли такое?
А вот пример, показывающий, что все-таки надо прислушиваться и к мнению населения. Бывают, конечно, и конфузы вроде упомянутых уже протестов против имени Зюзинской. Были недовольства и Магаданской... Но мы и предположить не могли, какие возражения встретит наименование в честь Кривого Рога, знаменитого южноукраинского города металлургов и горняков. Криворожская – чем не имя для новой магистрали в Нижних Котлах? Но у имени обнаружился не расслышанный и потому не учтенный нами каламбурный подтекст. Криворожскую сочли производной не от Кривого Рога, а от... кривых рож! И теперь так удобно любые случаи хулиганства на этой улице связывать с ее именем – чего и ждать, если получили квартиры на Кривых Рожах!
Восстановить и сохранить
По всяческим идейным обоснованиям ломки московского именословия – партийно-политическим, классовым, безбожническим – следует добавить еще одно, в явных директивах не запечатленное, но фактически осуществленное: неуважение к русской истории, нередко впрямь русофобское. Об этом хорошо сказал еще в 1973 году И. Р. Шафаревич в своей статье «Обособление или сближение (национальный вопрос в СССР)», опровергая упреки русскому народу в колониализме. Среди ряда примеров длительного ущемления именно русского он коснулся тогда и названий:
«Вряд ли метла переименований, чистившая все, что связывает нас с нашей историей, прошлась по другому народу более жестоко, чем по русскому. Предлагаю любому провести простой опыт: сесть в автобус, идущий по центру Москвы, и послушать, какие остановки объявляет водитель. Тогда бросится в глаза, что уже редкими исключениями стали улицы, сохранившие свои старые исконные названия – точно некая щетка оттирала все признаки, которые могли бы напомнить, что у русского народа была история»[1].
Этот процесс, как уже было сказано, отчасти беспокоил и самих инициаторов и исполнителей еще первых ломок – кое-что даже эти деятели старались сберечь и вернуть из ут¬раченного прежнего.
Ни о каком заповедном списке неприкосновенных имен в 20-е годы, конечно, и не помышляли. Но заботиться о старине и восстанавливать что-то ценное инструкция разрешала и даже предлагала. Немало прежних имен возвратили, преодолевая одноименность, особенно разбушевавшуюся в первые годы после революции. Многие тезки уступили место именам прошлым, а то и «позапрошлым».
Еще в начале 60-х годов, как член моссоветской комиссии, я пытался заговаривать о неприкосновенности и даже возврате исторически ценных названий, но тогда A. M. Пегов об этом и слышать не хотел – не тот был климат. Лишь в 80-е годы лед тронулся, опять помогли неугомонные добровольные общества – географы, краеведы, топонимисты, стражи памятников...
Подчеркну роль еще одной комиссии по наименованиям – она возникла при Центральном доме литераторов в составе необычного совета, хорошо работавшего несмотря на непроходимо многоэтажное название (Совет по литературным музеям, памятникам истории и культуры и литературным наследиям). Этим советом инициативно верховодила Зоя Григорьевна Калашникова – она оказалась ревностной единомышленницей и пропагандисткой наших принципов.
Возглавил эту комиссию писатель-москвовед Владимир Брониславович Муравьев – он же тогда возобновил деятельность краеведческого общества «Старая Москва», разогнанного в 1930 году. Вдвоем нам стало легче проводить свою линию в обеих комиссиях, – на них мы добивались обсуждения и перечня имен неприкосновенных, и названий, достойных возвращения, и замены неудачных имен станций метро.
Общественную поддержку мы ощущали мощную, иной раз с самых неожиданных сторон. В 1985 году даже Булат Окуджава выступил не только как почитатель «старого Арбата» – для него и Знаменка, и Коровий Вал оказываются «драгоценными обносками»:
«...Кто их с детства не знавал,
Кто Пречистенки не холил,
Божедомки не любил,
По Варварке слез не пролил,
Якиманку позабыл?»
Убедителен и вывод:
«Не выходят из сознанья
(Хоть иные времена)
Эти древние названья,
Словно дедов имена».
В. Б. Муравьев помнит, как эти строчки Окуджава даже пел на одном из своих вечеров под гитару. В сборнике «С земли до звезд встает Москва» (1989) эти стихи удостоились публикации (а впервые появлялись в какой-то газете). В. Б. Муравьев напомнил об этом в одном из своих очерков о возвращенных названиях, особо подчеркнув, что это было сказано «в 1985 году, когда широко развернулось в Москве движение за возвращение исторических названий улиц, когда в домах культуры, институтах, творческих союзах собирались многолюдные страстные митинги, а чиновники из МК и Моссовета выдумывали причины, почему нельзя возвратить старые названия, и пытались обмануть людей»...
Значит, не случайно в песнях этого барда не раз с нежностью упоминалась непереименованная Тверская, а было и такое двустишие:
«Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.
В Безбожном переулке хиреет мой талант».
Перечень имен, подлежащих заповеданию, мы не сразу догадались назвать «Красной книгой» – сами экологи лишь незадолго до того сумели придать этому понятию сегодняшнее значение. «Защита редких и исчезающих организмов «... А ведь похоже на судьбу имен! Да и сторонников защиты и организмов, как и имен, идеологические повелители зачисляли в ретрограды. Обнародовать проект перечня неприкосновенных названий удалось только 11 августа 1988 года в «Московской правде» как «Красную книгу Москвы». Увы, на целой полосе газетного текста были допущены накладки: вводные положения проекта по своеволию публикаторов были исключены из основного текста, таким образом обезглавленного, и перенесены на другую (первую) полосу того же номера газеты, но даны лишь в пересказе – в составе интервью тогдашнего секретаря исполкома Моссовета и председателя нашей комиссии по улицам Ю. А. Прокофьева (будущего первого секретаря горкома и члена Политбюро ЦК КПСС). Кстати, это интервью, как и весь перечень, было тоже озаглавлено «Красная книга Москвы».
Что же «ушло» в интервью из перечня? Прежде всего первый абзац, провозглашавший заповедание имен всех улиц внутри Садового кольца – в бесспорном ядре Москвы. Пропуск этого тезиса в перечне (не все же читают интервью – многие были уверены в полноте самих опубликованных списков) привел к уйме недоумений – запрашивали и газету, и комиссию, почему пропущены Арбат и Сретенка, Волхонка и Кузнецкий Мост! Да просто потому, что все они – «внутрисадовые».
Второе выпавшее из публикации – положение о неприкосновенности персональных и географических названий, которых сотни. Не хотелось ими загромождать указатель, а потому вынесли их как бы за скобку, но все же внутри документа, а газета опубликовать «забыла». Вот и возникли недоумения – неужели не заслужили неприкосновенности Кутузовский проспект, Смоленская или Тульская улицы?..
Наконец, выпал и важнейший абзац: в порядке исключения возможно и после утверждения «Красной книги» возвращение отдельных ранее утраченных, но исторически осо¬бенно ценных названий. Имена улицы Горького и проспекта Маркса, как персональные, попадали в число заповедных, но этот тезис не закрывал возможности расстаться и с ними. Вот в 1990 году и было решено, что древнейшие имена Тверской, Моховой и Охотного Ряда заслуживают восстановления как особо ценные для истории Москвы.
Запрет был призван предотвратить стремление к безответственным переименованиям – и не дешево стоящим, и приводящим к юридической путанице; укротить стремление к повальным посмертным ниспровержениям былых кумиров.
В опубликованном проекте было девять тематических разделов, чтобы понятнее выглядели поводы для заповедания. Решили, что это удобнее, чем необъятный общий алфавитный перечень, который был бы все равно не полным (без улиц центра, персональных и географических). Предполагалось, что после утверждения документа мы его издадим во всей полноте и с обоснованием достоинств каждого имени, чтобы никакие Зацепа, Щипок или Разгуляй не вызывали недоумений, в чем их ценность.
Сгруппировались названия так:
1. Историко-революционные (связанные с событиями до 1905 года, с революциями 1905—1907 и 1917 годов, с Гражданской войной и с «социалистическим строительством» (26 названий).
2. Связанные с Великой Отечественной войной (16 названий – так мало? – но это же без персоналий!).
3. Исторически существенные названия советского времени, например, Олимпийский проспект, Звездный и Ракетный бульвары, всего 35 названий. В следующих группах имена подразделены еще и хронологически – на восходящие к XVIII веку и еще более древние, и на возникшие в XIX и XX веках.
4. Названия по старинным ремесленным, военным и ям¬ским слободам, вошедшим в состав Москвы (Сыромятнические, Сокольнические, Преображенские, Тверские-Ямские, Каменщики и др., всего 46 имен).
5. Названия по другим населенным пунктам, вошедшим в состав Москвы (Воробьевские, Грузинские, Измайловские, Останкинские, Петровско-Разумовские, Коптевские, Хуторские и др., всего более 150).
6. По природным объектам и урочищам (Благуша, Марьина Роща, Самотёчные, Сиреневый бульвар, Воронцовские Пруды, Песчаные, Нагорные, Старый Гай и др., свыше 90).
7. По названиям исторических зданий, сооружений и учреждений (Госпитальные, Мытная, Житная, Беговые, Неопалимовские, Нижегородская, Велозаводская, всего более 140).
8. Укоренившиеся старомосковские (Масловка, Молчановка, Палиха, Плющиха, Стромынка, Усачёва, Матросская Тишина, Лялины переулок и площадь и др., всего свыше 90).
9. Наименования, запечатлевшие рост города и отображающие его планировку (все Валы, Заставы, Ворота и др., в том числе Валовая улица, Чугунные Ворота – тоже улица! – всего более 50).
Суммарные цифры приведены только приблизительные – многие названия даны во множественном числе (Полевые переулки), без указания, сколько же их предполагается заповедать.
В июле 1989 года комиссия возвращалась к проекту и несколько доработала его, учтя многочисленные замечания, поступившие после опубликования. Пришлось отвергнуть многие пожелания о расширении списка. В него намеренно не были включены имена из «резервных» районов, вошедших в Москву в 1985 году, где все еще действовали временные названия (Переделкинские, Жулебинские и др.), уже исчезавшие с новой застройкой, – не компрометировать же идею заповедности, перечисляя заведомо обреченные! Решено было не включать в список и множество малоценных названий, таких, как у переулков Беленовского и Шебашев-ского, улиц Шепелюгинской, Смирновской или Юрьев¬ской – вообще с невыясненным происхождением, – они лишь снижали бы авторитет документа. А ведь были предложения заповедать даже имена тупиков – Магазинного, Семинарского, Горлова... Не стали дополнять перечень и именами, повторяющимися в других частях города (проезды Жуков и Михайловский, Борисовская и Вторая Черногрязская улицы, Панфиловский и Скрябинский переулки).
Требованье закреплять имена исчезающих сел и городов в названиях улиц, возникающих на их месте, привело к появлению в Москве таких имен, как Тушинская, Люблинская, Голубинская, Строгинский бульвар. Но по разным причинам – то по небрежности районных архитекторов, то из-за недосмотра комиссии Моссовета – остались без закрепления в именах улиц такие уже исчезнувшие населенные пункты, как Коньково, Деревлёво, Зябликово, Калошино, Козеево, Мякинино, Аксиньино, Бутаково. Между Перовом и Владимирским шоссе упущена возможность запечатлеть существовавшие тут названия совхоза Киприяново («им. А. А. Алешина») и хутора с уютным названием Приятелевка. Скромный молочно-овощной совхозик с единственным тракторишкой «фордзоном», тем не менее он был на виду, даже иностранным гостям показывали какие-то его успехи, а в «Рабочей Москве» писали статьи «Чудо на болоте» – я-то это помню сам, прожив в нем лето 1928 года в гостях у агронома-отца. Ручающийся за достоверность данных свидетель – какого еще краеведа-старожила надо? Но ни в Перовском райисполкоме, ни у районного архитектора эти сведенья не вызвали никакого интереса – им было не до учета каких-то свидетельств – прокладывалась уличная сеть, вырастал новый город – не все ли равно, какие тут раньше были совхозы...
Утверждение проекта «Красной книги» имен задержалось – мы сначала досадовали, а теперь поняли, что, может быть, и нет худа без добра. Последний уточненный вариант летом 1989 года послали на согласование в горком партии, а там к этому времени было, видно, уже не до него. В 1990 году выявились новые принципы в политике – отказ от конституционного утверждения руководящей роли партии, допущение многопартийности, дальнейшее расширение гласности, переоценка значения ряда событий и первоначальных заслуг прежних деятелей...
Выяснилось, что уже к весне 1990 года и проект «Красной книги» в некоторых положениях устарел. Это было высказано в статье В. П. Нерознака «Пройдемся вновь по Тверской» в «Московской правде» за 13 мая 1990 года как мнение Совета по топонимии Советского фонда культуры. Ведь проект помимо исторических включал в себя и «большое количество конъюнктурных названий, данных после октября 1917 года». «Эти улицы были переименованы в честь исторических личностей, юбилеев или символов победившего нового строя. И мы хотим очень существенно сократить количество таких наименований. Они топонимически (а многие и идеологически) несостоятельны». Но вместе с тем В. П. Нерознак подчеркивает, что восстановление старых названий – это культурно-просветительная, нравственная, а отнюдь не политическая акция – в последнем с ним можно и не согласиться: многие наименования и переименования носили политическую направленность, а значит, и разыменования таких объектов нельзя считать действием аполитичным.
К доработке проекта «Красной книги» комиссия не теряет надежды вернуться.
Все сказанное касалось неприкосновенности уже существующих названий – ее узаконение комиссия считала первоочередным делом, а тем временем работала и над второй важной проблемой – возврата исторически ценных названий. Согласно положению она тоже входила в круг обязанностей комиссии. Мы это понимали давно, но даже единичные попытки не находили поддержки «в директивных инстанциях», а то и в самом аппарате исполкома Моссовета.
Поучителен пример с первой попыткой восстановить старинное имя Остоженки на месте Метростроевской улицы. В 1960 году вместе с другими пригородами в состав Москвы вошел и городок метростроевцев, располагавшийся между Ярославским шоссе и платформой Лось в бывшем подмосковном Лосиноостровском, позже Бабушкине. В этом городке уже существовали две Метростроевские улицы, одноименные с бывшей Остоженкой. Был предлог воспользоваться редкой возможностью вернуть Остоженку, поскольку у Метростроевской нашлись тезки. Да и речь шла не просто о старомосковском имени, а об историко-революционном – Остоженка была местом боев в октябре 1917-го за Главный штаб и Провиантские склады. Сам факт «уступки» ее под имя Метростроевской в 1935 году был проявлением исторического невежества. Но и при такой убедительности доводов секретариат горисполкома не решился ходатайствовать перед горкомом о возврате Остоженки («нас не поймут», «товарищ Егорычев не согласится»). Что же, тогдашние аппаратчики были по-своему правы. Даже когда в 1986 году (через 26 лет после первой попытки!) Остоженку удалось восстановить, пришли десятки негодующих писем, говоривших, что этот «возврат никчемного старушечьего имени – плевок в лицо метростроевцам». Значит, плохо мы пропагандировали значение имени Остоженка.
За три десятилетия моей работы в комиссии ее один за другим возглавляли менявшиеся секретари аппарата исполкома. Дольше других пробыл в этой роли А. М. Пегов – он искренно увлекся именословием Москвы, стал нашим единомышленником, активным сторонником упорядочения именного хозяйства, выступил инициатором создания сборника «Имена московских улиц» и был ответственным редактором четырех первых его изданий. После его ухода из Моссовета активу комиссии и соавторам сборника пришлось тратить немалые усилия, чтобы вводить очередных секретарей исполкома в курс нашей деятельности.
Мы считали своим долгом убедить их в правоте уже выработанных принципов. Каждая новая смена руководства прибавляла хлопот, но сменявшиеся секретари оказывались способными учениками и быстро принимали «нашу веру».
Когда секретарем исполкома Моссовета стал Ю. А. Прокофьев, мы были рады встретить с его стороны понимание значения «Красной книги» и согласие с нашими принципами наименования, хотя они и были утверждены в 1985 году еще прежним руководством. Ведь в них откристаллизовался опыт многих лет нашей работы! Когда же на одном из первых заседаний мы заговорили с Ю. А. Прокофьевым о возврате старых названий, выявилось, что к оценке этого вопроса он еще не готов. Нас даже встревожили его слова, что «это вызовет цепную реакцию, – потом еще и Тверскую захотят»...
Мы поняли, что сразу спорить было бы тактической ошибкой, и решили сначала нажимать на «Красную книгу», а потом – постепенно убедить шефа и в нужности возврата имен. Тактика оказалась верной.
В мае 1986 года мне позвонили из секретариата Моссовета – просили срочно представить соображения о возврате названий. Для доклада градоначальству – Сайкину и куда-то выше! Значит, лед тронулся! Но в отличие от «Красной книги» сводного документа по возврату у нас еще не было, одни разрозненные пожелания в каких-то протоколах. Напрягши память, отстукал на машинке список из 25 названий, казавшихся мне самыми бесспорными и, вместе с тем, не «дразнившими быков». Так, я счел нужным вернуть сначала Старую Басманную на месте улицы Маркса и поэтому пока не трогать проспекта Маркса. Восстановить имя Театральной было предложено только для северной половины площади – между тремя театрами, чтобы не трогать в южной части имя Свердлова (тогда под сомнение его заслуг еще не ставили).
В секретариате список встретили с радостью. О дальнейшем ходе дела рассказали свидетели. Ю. А. Прокофьев, уже не опасавшийся «цепной реакции», вручил список главе города, но счел нужным сократить его, кажется, до четырнадцати названий. Сайкин, со своей стороны, убавил число до девяти. На следующее утро на заседании градостроительного совета выступил сам первый секретарь горкома Ельцин, укоротивший этот список уже до шести имен и при этом сказавший, что по двум из них – о восстановлении Мясницкой с переносом имени Кирова на «Новокировский проспект» и о возврате Зубовской на место площади Шолохова – он должен посоветоваться «выше», значит, где? В Политбюро? На самом заседании совета архитекторы зарубили восстановление имени площади Красных Ворот на место Лермонтовской и посоветовали ограничиться возвращением имени только станции метро, где даже в архитектуре, надземной и подземной, образ Красных Ворот символически присутствовал. Днем позже выяснилось, что идея восстановления имени Театральной площади в северной части площади Свердлова не поддержана какими-то членами бюро горкома, и в итоге Москва получила из предложенных двадцати пяти всего два названия: Хамовнический Вал на месте Фрунзенского (что позволило наконец расстаться с абсурдным анахронизмом) и Остоженка на месте Метростроевской. Два из 25 – гора родила мышь! И то помнится, как большинство москвичей радовалось возврату Остоженки!
Тот же процесс продолжался и в ближайшие годы. Уже рассказано, как в 1988 году было восстановлено имя Зубовской площади «из-под Шолохова». В 1989-м воскресла Рождественка после развенчания Жданова. Но это были «штучные» возвраты по единичным поводам. А в целом?
В 1986 году топонимическая общественность и наша моссоветская комиссия одобрили проект первоочередного возврата сорока девяти названий, но возвращены из него были только четыре уже перечисленных имени. Остальные попали в долгий ящик. А проект достоин того, чтобы вкратце его и теперь, задним числом, изложить.
Процесс возвращения имен не следовало пускать на самотек: тут нужен был взвешенный подход, продуманные научно-исторические обоснования и учет многих юридических сложностей, как и некоторых расходов, сопутствующих любым переименованиям.
Нельзя допускать возрождения уже преодоленной одноименности. Нужно противостоять неконтролируемому потоку случайных и субъективно выбранных названий.
Нереальны крайние предложения о восстановлении всех утраченных названий. Ведь нередки случаи многократных переименований (Петербургское – Петроградское – Ленинградское шоссе – Ленинградский проспект, Большая Дмитровка – улица Потье – Пушкинская и др.) – которое возвращать: предыдущее или старейшее? Да и значение исчезнувших имен неравноценно. Многие новые имена уже приобрели значение традиционных или бесспорных идейных ценностей (Кутузовский и Ломоносовский проспекты) и органически вросли в жизнь столицы (Бауманская, Электрозаводская). На Радищевских улицах люди рождались и живут уже 70 лет – вряд ли их жители захотят жить на Болвановских. Надо ли искоренять и все историко-революционные имена – улиц Красной Пресни, Баррикадной? Ведь из истории страны и столицы наших революций не вычеркнешь – повлияли на многое и еще как!
Следует соблюдать ограничения и в выборе возвращаемых объектов. К тому же и восстановление имен недешево стоит. Впрочем, и первоначальные уродующие переименования обходились не дешевле, но тогда такие расходы подсчитывать и оглашать не полагалось – решили, значит, надо! Кому какое дело, во сколько обошлось присвоение Тверской улице имени Горького или 60-летия Октября только началу Профсоюзной (замены-то потребовала вся нумерация на многие километры!). А неминуемая путаница? Ведь имена улиц имеют не одно идеологическое, но и справочно-юриди-ческое значение – как система адресов!
Что можно противопоставить неизбежному напору предложений и мнений? Чтобы избежать вкусовых перекосов, нужно опереться на объективную методику и определить истинную ценность каждого из названий, претендующих на восстановление.
Главное тут – системный подход, научная оценка их места в общемосковской системе названий, а значит, и ценность для истории города. Это – гарантия против случайностей, субъективизма и излишеств. Речь идет не о единичных «штучных» объектах, каждый из которых по отдельности почему-либо дорог москвичам (кому – Газетный, кому – Пушкарев или – Рещиков переулки, – кто не вправе любить «улицу своего детства»?), а о восстановлении системы характерных названий, образующих каркас уличной сети Москвы. Он сложился в согласии с радиально-кольцевой структурой города по мере его роста. Названия основных улиц в системе этого градообразующего каркаса и заслуживают восстановления в первую очередь.
Таковы имена большинства Валов, Застав, Ворот, в том числе многих звеньев Садового и Камер-Коллежского колец, Бульварного и Китайгородского полуколец. Названия радиальных улиц пострадали особенно сильно: из двадцати двух старомосковских имен с окончанием «ка» (Волхонка, Молчановка, Ленивка) только в пределах Садового кольца ликвидировано шестнадцать – три четверти! Здесь было рекомендовано вернуть имена как можно большему числу лучей – Маросейке, Ильинке, Пречистенке, Большой Лубянке.
Первый пакет
C учетом новейших возможностей и подходов, а также пожеланий Советского фонда культуры летом 1990 года была сделана попытка примерно вдвое расширить проект возврата названий, предложенный в 1986 году. В Фонде В. П. Нерознак дополнил мои предложения, и их проект поступил в комиссию Моссовета. По разным обстоятельствам, в частности финансовым, к исполнению был принят сначала только первый пакет предложений о возврате двадцати семи названий. Пятого ноября президиум Моссовета утвердил этот список и уже 6–7 ноября «Московская правда» и «Вечерняя Москва», хоть и на малозаметных местах, опубликовали его на своих страницах.
В Китай-городе освободилась, наконец, от ошибочно датированного названия («25-го Октября») Никольская, возвращены древнейшие имена Ильинке (Куйбышева) и Варварке (Разина). А как же Разин? Воспет в московских песнях, а у начала этой улицы его и казнили. Но был же на Болотной площади казнен Пугачев, а имя ей дали – Репина! Да и Разин простился с жизнью не на Варварке, а на Красной площади – ее-то хватило ума не переобзывать! И именно на ней, на лобном месте, Конёнков ставил свой озорной памятник с изображением Стеньки Разина и... княжны!
В президиуме Моссовета посоветовали «всё же подыскать для Разина какую-нибудь другую улицу» – считали, что память о нем, так всенародно воспетом, москвичам всё-таки дорога. Такая улица нашлась. Надо было чем-то заменить Знаменскую в Черкизове как тёзку возвращенной приарбатской Знаменки. Тут бы и место Разинской, к тому же рядом с двумя Пугачевскими. Но, видимо, такой «питомник разбойников» и отпугнул моссоветчиков – теперь они предпочли не прославлять бунтаря (или криминогенной обстановки испугались?) и даже одноименную Знаменскую оставили покуда в резерве нетронутой.
По Китайгородскому полукольцу возвращены имена Моховой улицы, площади Охотный Ряд (но объявили тоже улицей) и Театральному проезду, из которых в свое время был наспех слеплен архитектурно не существующий «проспект» Маркса. Из-под Дзержинского и Свердлова возвращены имена Лубянской и Театральной площадям, а из-под одиозного имени «Пятидесятилетия Октября» название Манежной площади, хоть и не старинное. Мое предложение назвать ее Российской не прошло. А жаль, хоть это и наследие не одного сегодняшнего мышления: парады-то принимались не только на Красной, но и на этой площади – да и для всех последующих митингов – разве не повышал бы ответственность за все выступления «российский» адрес арены?
Между Китайгородским и Бульварным полукольцами вернулись имена к Знаменке (Фрунзе) и Воздвиженке (начальное звено «проспекта» Калинина), Большой Лубянке (Дзержинского), Мясницкой (Кирова) вплоть до Садовой и Маросейке (Богдана Хмельницкого).
Между Бульварным полукольцом и Садовым кольцом вновь радуют слух имена Пречистенки (Кропоткинской) и Малого Патриаршего переулка (Малого Пионерского). Новопроломленной части проспекта Калинина возвращено первоначальное «проектное» имя Новый Арбат. Были споры, называть ли его проспектом. По градостроительным и коммунальным нормам это, конечно, проспект. Но и в комиссии, и в президиуме Моссовета возобладало мнение, что Новый Арбат должен считаться улицей, а не проспектом. Решение спорное, и уже есть последствия: в прессе упорно упоминается Новоарбатский проспект.
В сущности, мы сами спровоцировали такую путаницу, и это досадно, – дело тут не во вкусе и эмоциях, а в неизбежных юридических осложнениях – сколько тяжб за тянется из-за одного только этого раздвоения адресов!
На Садовом кольце вернулись названия к двум улицам-Валам – Земляному и Коровьему. У этого возврата нашлись и противники – одни обиделись за Чкалова, другие за Чайковского, хоть он жил вовсе не на Новинском бульваре. Полили ядом насмешек и Коровий Вал... Большую и Малую Колхозные площади объединили в Сухаревскую, но это оказалось ошибкой, – удобство было только внешним. Вынужденная перенумерация зданий вызывала путаницу, недопустимую, в частности, для службы скорой помощи, а тут должен был сменить номер дома даже институт Склифосовского! Поэтому Сухаревку всё же снова разъединили на Большую и Малую.
Между Садовым и Камер-Коллежским кольцами вновь появились имена Старая Басманная (Карла Маркса) и Первая Тверская-Ямская (дальняя от центра часть улицы Горького. На Камер-Коллежском кольце старинная Тверская Застава заменила собой безличное имя площади Белорусского Вокзала.
За пределами Камер-Коллежского кольца Вальтер Ульбрихт уступил место Новопесчаной, а Георгиу-Деж – Второй Песчаной улице, маршал Устинов – недолго просуществовавшему Осеннему бульвару, а Суслов – отсеченной части Аминьевского шоссе.
Тогда же были изменены названия десяти станций метрополитена. В полном смысле слова возвращены были только имена «Охотного Ряда» («Проспект Маркса», а ранее даже «им. Л. М.Кагановича»!) и «Царицыно» (вместо «Ленино» восстановлено название, намечавшееся еще на начальном этапе проектированья). В других случаях названия не возвращали, а заменяли в соответствии с изменившимися именами площадей и улиц на поверхности: «Театральная» («Площадь Свердлова»), «Лубянка» («Дзержинcкая»), «Сухаревская» («Колхозная»), «Тверская» («Горьковская»), «Александровский Сад» («Калининская»). Трем станциям присвоены названия-новоделы: «Алексеевская» (по старинному селу, а ранее побывала и «Миром», и «Щербаковской»), «Чистые Пруды» («Кировская») и «Китай-Город» («Площадь Ногина»). Последнее название мотивируется тем, что выходы с этой станции открыты в сторону не только Варварских, но и Ильинских Ворот – площадей у Китайгородской стены. Споры шли насчет названия «Чистые Пруды» – естественнее было бы имя «Мясницкая» (по Мясницким Воротам), как было в первоначальном проекте метрополитена – еще до гибели Кирова, но верх взяло стремление к более выразительному названию.
Как ни странно, даже возврат первых 27 названий улиц и 10 станций метро многими был воспринят враждебно, что было подхвачено и прессой, а это отражало, в частности, и сложные отношения между московской мэрией и Моссоветом. Среди писем, хлынувших от граждан в газеты и в нашу комиссию, были не только грубо оскорбительные, но и призывавшие даже к расправе с «поклонниками старья»! Активно протестующую позицию заняла, в частности, «Московская правда», в которой журналист Шод Муладжанов, будущий главный редактор этой газеты, выступил с очерком, иронически озаглавленным «Кого манит Коровий Вал». Газета опубликовала и отклики, указав при этом, что большинство их содержит поддержку его позиции. Мои попытки оспорить эти доводы отвергались, однако мое письменное возражение заставило Муладжанова позже в одном абзаце упомянуть, что существует и иное «компетентное мнение», но он его не изложил, а продолжал публикацию всё новых доводов, уже опровергнутых в моем отклике. Обнародовать свое несогласие мне всё же удалось: в той же газете за 23 января 1991 года увидел свет мой очерк «Возврата достойно». Редакция в своей вводной признала, что он интересен для полемики, «содержит серьезные аргументы», хотя и «отнюдь не все доводы и предложения автора видятся как приемлемые».
Процитирую из этого выступления лишь несколько абзацев, поскольку большинство отстаиваемых в нем положений уже изложено и обосновано на предыдущих страницах.: «Возвращение драгоценных старомосковских названий – большое патриотическое и для многих долгожданное дело, вызвавшее, однако, волну неоднозначных откликов. «Московская правда» опубликовала больше отрицательных. Верно ли такое «зеркало» общественного мнения! Учтем, что о недовольствах и претензиях люди пишут охотнее, чем о согласии и поддержке, – возникает перекос.
Нас упрекают в торопливости и волевых решениях. Но возврату имен предшествовала многолетняя работа высококвалифицированных коллективов, проводились широкие общественные обсуждения в Географическом обществе, в Обществах охраны памятников истории и культуры, в Советском фонде культуры, при участии виднейших краеведов – знатоков Москвы, в общественной Комиссии исполкома Моссовета.
Почему не спросили жильцов улицы Горького, согласны ли они на смену имени! Но ведь имя Тверская имеет культурно-историческое значение по меньшей мере общемосковское – почему же решать его судьбу должны только лица, прописанные на этой улице? Восстановлено имя Театральной площади – среди кого тут было проводить опрос? В кордебалете Большого театра, у официанток гостиниц или среди спекулянтов билетами у входа?
Многие увидели в произведенном возврате только неуважение к выдающимся людям – вплоть до «глумления» над Горьким и Чкаловым, хотя тут не было никакой персональной дискриминации. Возвращалось дорогое для многовековой истории, продолжалась разгрузка от тёзок. Ведь излишнее обилие одноименных названий, в том числе ленинских, кировских и горьковских, по сути обесценивает их не меньше, чем серийная штамповка стандартных бюстов.
По Мясницкой везли гроб с телом Кирова с вокзала в Колонный зал, и одноразовый провоз гроба оказался дороже, чем многовековая история улицы...»...Протестующим – «нас не спросили» – напомним: москвичей никто не спросил, когда Тверскую зарубили «под Горького» и всего-то в знак 40-летия его литературной деятельности, притом прижизненно! Возвратом имени Тверской Горький не вычеркнут из истории страны и литературы – в Москве ему поставлен не один памятник – не высшая ли форма увековеченья! Но его имя присвоено стольким паркам, институтам, библиотекам, клубам, даже лагерному прииску на Колыме – какая девальвация! Разгрузка только радует.
...А ведь в одном из откликов, недавно опубликованных газетой, содержится даже такой упрек: возврат имен назван... «хорошо рассчитанной политической акцией», которая поставлена в один ряд с осквернением святынь и даже с провокацией беспорядков в праздничные дни. Скорее сами такие опасения звучат провокационно! Плохо мы информировали и недопросветили этих возражателей».
Несмотря на такую отповедь, атаки со стороны прессы продолжались, иной раз сопровождаясь вызывающе дерзкими заголовками вроде «Кагановича на вас нет» (Н. Попов в «Московском комсомольце» за 24 марта 1992 года).
Рассказал (17 февраля 1992 года) топонимистам в Географическом обществе о перспективах дальнейшего заповеданья и возврата названий – среди слушателей обнаружили себя лишь двое воинствующе возражавших («несвоевременно, дорого»). На заседании присутствовал и корреспондент «Московского комсомольца» С. Скобло, месяцем раньше взявший у меня интервью, уже благословленное мною для публикации; 20 февраля он побывал даже на очередном заседании комиссии Моссовета. Казалось, все понимал? И что же? Интервью появилось в этой газете 27 февраля под «кудрявым», естественно, не моим заголовком «Британское посольство на улице французского коммуниста». За вычетом единичных «косметических» конфузов мне не было бы стыдно за него, но... какой ему предпослали редакционный конферанс! Вопреки содержанию беседы сказано, что «Москву захлестнула волна переименований» (Какая волна? Двадцать семь из более чем трех тысяч названий – это «захлестнула»?), и опять о дороговизне!
Имена подземных вокзалов
В таких условиях мы и надеяться не могли, что удастся возвращать и другие названия, хотя список их был уже давно готов. Но тут комиссию отвлекло и переключило на совсем новые заботы управление метрополитена, решившее упорядочить своё именное хозяйство. Там запомнили, сколько хлопот принёс им один возврат Остоженки Метростроевской улице. Пришлось заменять надписи на всех указателях, на каких бы возвращённое имя ни упоминалось.
После замены сразу десятка названий станций в ноябре 1990 года на хозяев свалилось вдесятеро больше забот. Теперь приходилось менять не одну Метростроевскую на Остоженку, а названия всех десяти станций, упоминаемых на многих сотнях табло.
Хорошо, что расходы на все предстоявшие замены имён станций столицы брал на себя метрополитен – в его планах было обновление всей электросветовой информации, и сами по себе имена таким образом в расход не вводили. Работники метро даже попросили нас сообщить им по возможности полную картину назревших изменений, чтобы провести замену названий не поштучно, а сразу по всему фронту.
К такого рода деятельности мы уже были подготовлены. О принципах усовершенствованья метрополитенного именословия мне довелось докладывать моссоветской комиссии 6 декабря 1990 года – через месяц после перенаречения первого десятка станций. Напомнил коллегам, что потребность навести порядок и во всей системе имён изучалась давно и неоднократно обсуждалась общественностью.
Ведь топонимическая комиссия Московского филиала Географического общества осуждала непорядки с именами станций метро еще 19 октября 1978 года. В Московской писательской организации секция «Имена московских улиц» под председательством В. Б. Муравьёва обговаривала эту же тему в январе 1987 года, причём в докладе Т. П. Савченко были обобщены выводы и советы топонимистов-географов, а автор этих строк суммировал замечания и предложения (их немало поступило и в комиссию Моссовета, как упорядочить именословие станций метро. Тогда же была сделана попытка систематизировать назревшие задачи. Вот как выглядел их перечень, предложенный моссоветской комиссии в конце 1990 года:
1. Увязка имён станций метро и прилегающих железнодорожных.
2. «Раздвоение» имён пересадочных станций (но не привокзальных).
3. «Заблудившиеся» имена.
4. Имена почему-либо скомпрометированные.
5. Перегрузка имён подсобными словами (проспект, улица и др.).
6. Капризы стилистики и лингвистики.
Поэт В. Г. Дагуров рассказал о дискуссии у писателей в газете «Московский литератор» за 6 марта 1987 года и сам высказал при этом ряд оригинальных предложений. Среди них наша комиссия поддержала замену имени «Аэропорт» на «Аэровокзал», а «Комсомольской» на «Каланчёвскую» с довеском в скобках «Три вокзала». Дагуров предлагал называть «Арбатскую» просто «Арбат», а «Тушино», «Кунцево», «Шаболовка» без окончаний «cкая».
А вот каково было идейное резюме поэта: «Прошли времена негласного, «келейного», а подчас и явно волюнтаристского подхода к этой общественно значимой проблеме – наименованию станций метрополитена.. Каждое новое имя на карте Москвы будет результатом мудрого и взвешенного решения, в судьбе которого широкое гласное обсуждение общественности сыграет определяющую роль».
20 октября 1987 года у писателей состоялась ещё одна дискуссия. Моссоветская же комиссия не только обсуждала проекты, но и действовала, в частности, добилась права участвовать в выборе названий для вновь возникающих – проектируемых и даже только еще задуманных станций. Без нашей визы их теперь не утвердят, так что любые несообразности можно заблаговременно предотвращать. Первым добрым советом, к которому прислушались метростроители, было предложение заменить чудовищное имя уже запроектированной станции «Шарикоподшипниковская» на уютное, по-старомосковски звучащее «Дубровка».
Уже на заседании 20 октября 1988 года мы обсуждали предложенные метрополитеном названия станций для строящихся и проектируемых линий. Одобрили имена станций «Чкаловская», «Трубная», «Достоевская» (у тогдашней площади Коммуны) и «Марьина Роща» (вместо предложенного «Сущевская»). Согласились с названиями «Марьино» (а ведь лучше бы «Новомарьинская», чтобы не путали с «Рощей»), «Краснодонская» и «Совхозная» (по улицам), «Бибирево», а «Череповецкой» (по улице) предпочли «Алтуфьевскую» по бывшему селу.
Поучительны бывают и напоминания о прошлом. Так ли уж постоянны бьши первые наречения подземных вокзалов? Некоторые из них переименовывались еще в ходе строительства – «Каланчёвскую» сделали «Комсомольской», а «Мясницкую» – «Кировской». Станция «Красные Ворота» на много лет становилась «Лермонтовской», «Охотный Ряд» побывал под именами не только «Проспект Маркса», но даже и «Имени Л. М. Кагановича». Кличку-призрак «Дворец Советов» сменила «Кропоткинская», «Алексеевская» получала в честь только что наименованного проспекта неожиданно краткое имя «Мир», а потом на много лет стала «Щербаковской». На кольцевой линии «Серпуховская» и «Калужская» оказались «Добрынинской» и «Октябрьской», а теперь возникла новая «Серпуховская» – рядом с бывшей старой.
В дни 50-летия пуска московского метро, отмеченного в 1995 году, копнули поглубже. Андрей Крайнев в «Московской правде» за 18 мая напомнил, что только восемь из тринадцати станций первой очереди получили свои проектные названия, а ещё пять были переименованы в ходе строительства. «Красносельскую» поначалу собирались назвать «Гавриковой улицей» и «Спартаковской», потом «Спартаковскую» примеряли к будущей «Бауманской». «Электрозаводскую», опережая советы В.Дагурова, хотели назвать коротко и просто «Электрозавод», а «Измайловский парк» и вовсе с тяжеловесным бряцанием – «Центральным стадионом имени Сталина»!
Как же мы советовали решать вышеперечисленные задачи?
Удобство увязки имён станций метро с железнодорожными всем понятно – таковы тёзки или почти тёзки «Беговая», «Выхино», «Дмитровская», «Кунцевская», «Ленинградская», «Люблино», «Текстильщики», «Тушинская», «Петровско-Разумовская», «Савеловская», «Фили». Но так привязаны не все пересадочные пункты. Станцию «Варшавская» назвали по имени шоссе, а чтобы попасть на нее с поезда, надо выходить на платформе Коломенская Павелецкого направления. Устранить эту ошибку не легко: «Коломенской», но уже не по платформе, а по исторически знаменитому селу и музею-заповеднику нарекли соседнюю станцию метро.
Именно для привязки к железнодорожной станции «Царицыно» было восстановлено первоначальное название примыкающей к ней станции метро. Тут поперву даже архитектурное решение перронного зала перекликалось с казаковско-баженовскими шедеврами царицынского дворцового ансамбля. Лишь в ходе строительства станцию из политиканского усердия переименовали в «Ленине» (по соседнему посёлку Ленино-Дачное), а уже выполненный интерьер насильственно заменили ура-революционным. Вернув имя «Царицыно», решили этого оформления не ломать – пусть остаётся подземным памятником истории. Зато название напомнит пассажирам, о возможности пересадки на поезда курского направления в Царицыне.
«Нагатинскую» – тоже по железнодорожной платформе – естественно было бы назвать «Нижними Котлами» (но не «Котловской», как некоторые предлагали). И не следует менять привычное имя «Электрозаводская» на безликую кличку платформы «Новая» – для давно существующей станции это звучало бы диковато. Лучше пусть железнодорожники переименуют свою Новую в Электрозаводскую.
Жаль, что именами бывших пригородов Перово и Новогиреево наречены станции метро, значительно удалённые от одноимённых железнодорожных.
По поводу имён пересадочных станций давно уже шли споры – ведь применялись две разные модели их наречения. На линиях первых очередей пересадочные станции чаще делали одноимёнными – москвичи привыкли, что существуют по две «Комсомольские», «Октябрьские», «Таганские», по два «Парка Культуры» и «Проспекта Мира». Но уже и среди станций первой очереди одна из пересадочных пар оказалась под разными названиями, – «Библиотека имени Ленина» и «Коминтерна», превратившаяся потом в «Калининскую».
Потом раздвоение имён вошло в традицию. Одну из «Новокузнецких» вместе с пристроенной к ней новой назвали «Третьяковской», пересадочная с «Краснопресненской» наречена «Баррикадной», тройной подземный узел под Пушкинской площадью получил станции даже с «растроением» имён: «Пушкинская», «Горьковская» (ныне «Тверская») и «Чеховская». Для третьей станции Таганского узла не придумали ничего лучше «Марксистской». Дуэт с «Мясницкой» (ныне «Чистые Пруды») исполняет «Тургеневская», с «Новослободской» – «Менделеевская», а рядом с «Добрынинской» пристроили пересадочную с возрождённым старым именем «Серпуховская».
Привыкли москвичи к растроению (членению на три) названий сложного центрального узла, где разобщены и перроны, и вестибюли станций «Проспект Маркса» (ныне «Охотный Ряд»), «Площадь Свердлова» (ныне «Театральная») и «Площадь Революции». У последнего имени были и противники, и сторонники. Уже было сказано, что сама площадь поперву получила это имя в честь не Октябрьской, а Февральской революции, но части москвичей не хотелось, чтобы в именословии станций метро вообще что-то напоминало о таких событиях. А сторонники замены терялись – как ее переназвать? «Воскресенской» по прежнему имени площади? Но второй-то выход из нее ведет в Богоявленский переулок! Предлагали даже назвать станцию «Никольской» – один из ее вестибюлей приютился в этом переулке за Никольской улицей, а другой выходит на южный край Театральной площади между двумя проходами-переходами на ту же Никольскую и к ГУМу.
А были предложения (В. Дагуров) назвать станцию даже... «Красной Площадью»! Как бы это сбивало публику с толку! Вообразите, слышим: «Следующая станция «Красная площадь». Приезжий выходит из метро и не верит глазам. Вместо соборов и кремлёвских башен – явный Большой театр и гранитный тыл кербелевского «Маркса»...
У противников замены имени станции были другие доводы – решили же не менять имя самой площади на старинную Воскресенскую. А главное, нам дорог и весь облик этого подземного вокзала – один из шедевров зодчего А. Н. Душкина. Тут запечатлен, мягко скажем, не больно-то привлекательный, а скорее даже трагический образ революции – под тяжестью сводов и арок пригнулись хмурые статуи, то замахнувшиеся на вас гранатой, то готовые спустить бдительную овчарку... Грех разыменовывать такой выразительный и многозначительный памятник истории и архитектуры.
Непонятно, по каким соображениям пересадочную с «Каховской» назвали «Севастопольской». Она привязана не к Севастопольскому проспекту, идти до которого надо целый квартал, а к гостинице «Севастополь». Хорошо, что имя раздвоили, но зачем же дезориентировать пассажиров?
Вестибюль радиальной «Таганской» расположен у стыка двух расходящихся лучами улиц – Больших и Малых Каменщиков. «Каменщики»! Вот и превосходное имя для станции – улицам оно было дано в память о строителях Новоспасского монастыря! Впрочем, и тут нашлись злоязычные сверхбдительные противники, заподозрившие – не «вольных ли каменщиков», сиречь масонов, мы тут прославляем! Конечно, требует разделения имя двух «Октябрьских». Вестибюль радиальной выходит на Большую Якиманку – вот и станции называться бы просто «Якиманкой». А кольцевой естественно присвоить имя «Калужская» недавно возвращённое Октябрьской площади. Но оно дано уже другой станции – в дальней части Калужского радиуса у площади Академика Келдыша. Бывший президент Академии наук – большой учёный и уважаемый человек, но каково было бы слышать – на «Келдыше» сойдете? К площади подходит улица Обручева – «Обручевская» была бы уместнее. Или «Старокалужская» – одноимённо с соседней частью давнего шоссе...
А каково названьице «Парк Культуры имени Горького»! Оба вестибюля этой станции отделены от парка Москва-рекой и Крымским мостом. В 30-е годы, когда строилась первая очередь метро, Москва так гордилась недавно устроенным парком, что его именем, растрогавшись, обозвали и станцию за мостом, хотя до неё топать от парка чуть не версту. С такой нескладицей пора покончить. Для радиальной станции тут напрашивается имя «Остоженка» – по улице, а для кольцевой «Крымская» – по площади. Для неё же предлагали ещё и «Чудовку» и даже «Крымский Мост».
В сложном узле, где пересекаются несколько линий, имена станций пришлось не раздваивать, а «расчетверять». Тут сопряжены перроны бывшей «Калининской» (её сделали «Александровским Садом»), одной из «Арбатских», «Боровицкой» и станции со всё еще живучим прозвищем «Библиотека имени Ленина». Это многоярусное имя и в прошлом не было оправданно – в сторону станции не выходила ни одна дверь библиотеки. Да и человек, псевдоним которого в титуле библиотеки заменил законное имя Румянцева, так ли уж посещал сей дом? Известно же, что книги отсюда он получал на вынос в кремлёвский кабинет. Станция явно должна именоваться просто по улице – «Моховая». Хотя неплохо звучала бы и «Румянцевская».
Мы советовали расстаться с именем одной из «Арбатских» (глубокого заложения и молодой по возрасту), поскольку оно дублировалось с именем старшей тёзки – станции мелкого заложения. У тёзок были разобщены и перроны и вестибюли. Новое имя было подыскано бесспорно точное – «Воздвиженка», недавно возвращённое старинной улице. Оба вестибюля станции выходят к обеим оконечностям этой улицы. Станция, в сущности, полный подземный дублёр Воздвиженки, протянувшийся параллельно и рядом с ней на всю её длину.
Пришла пора расстаться и с другим именем станции мелкого заложения, сверстницы старой «Арбатской» – «Смоленская», вестибюль которой расположен у стыка Новинского бульвара со Смоленской-Сенной площадью. Ведь тем же именем «Смоленская», неизвестно о чём думая, нарекли новую станцию, сверстницу глубокой «Арбатской». Имя для замены тут подыскивалось с трудом – что ни название из прилегающих улиц – то опять чья-нибудь тёзка. Решили отметить положение станции близ конца Новинского бульвара и предложили назвать её «Новинская», хотя многие в комиссии и возражали. Я был и остаюсь сторонником ещё более решительного изменения – назвать станцию «Новинским Валом» – именем, которого заслуживал бы и сам бульвар, но вовремя мы об этом не вспомнили. Новинский вал в кольце валов Земляного города был законнейшим звеном – предшественником достославного бульвара, в хрущёвские времена, увы, исчезнувшего. Пусть бы теперь о древнем вале напоминало хотя бы имя станции.
А раздваивать имена у пересадочных станций, которые объединены общими перронами стыкующихся линий, невозможно: встречающиеся на них поезда вдоль каждого из сопряжённых перронов движутся в одну и ту же сторону – значит, каждый перрон принадлежит одновременно двум линиям метро (у половины поездов левостороннее движение). Так построены пересадочные узлы станций «Каширская», «Третьяковская» и бывшая «Площадь Ногина», ныне «Китай-Город».
Есть ещё одна категория «пересадочных» имён – привокзальные. Их не следует заменять, и вот почему. Только две станции, расположенные у вокзалов, («Савеловская», «Рижская») имеют одиночные перроны, у остальных их по два и по три. А поступали предложения заменять с раздвоением и вокзальные имена: одну из «Павелецких» – на «Зацепскую», две «Киевские» на выбор – на «Украинскую», «Шевченковскую», «Дорогомиловскую» или «Брянскую», одну из «Курских» – на «Земляной Вал», а другую – на «Кавказскую» (хотя Кавказский бульвар есть на юге Москвы), а одну из «Белорусских» – на «Брестскую» (по соседним улицам) или «Минскую» (но и гостиница «Минск» далеконько, а Минская улица и вовсе между Юго-Западом и Филями!).
Главное возражение против таких раздвоений – пассажирам метро куда важнее знать имя вокзала, чем названия прилегающих к нему улиц или районов. Поэтому мы советовали сохранить имена у пересадочных «Павелецких» и «Белорусских». Из этого принципа допущены лишь два исключения. При сохранении обеих «Курских» решено было не добавлять к ним третью и назвать её «Чкаловской», как бы в компенсацию за разыменование улицы Чкалова и помня, что поезда в родной лётчику Нижний Новгород прежде отправлялись с Курского вокзала.
Второе исключение – станции «Комсомольские». Можно вместе с площадью, если ей вернут исконное имя Каланчёвская, назвать так и станции, привязав их к одноимённой железнодорожной платформе. Но надо бы, хоть в скобках, дать и ориентирующий пассажиров синоним – «Три Вокзала», как предлагал поэт Дагуров, – не перечислять же имена всех вокзалов – получилось бы трёхэтажное наименование!
Можно попробовать заменять имена станций и опережая возврат названий прилегающим улицам. Станцию «Шоссе Энтузиастов» уже сегодня можно бы назвать «Владимиркой», не дожидаясь переименования шоссе. Надо искать замену алгебраическому четырёхбуквию «ВДНХ», какая бы на его месте ни появилась новая формула – мало ли нормальных русских слов!
Была мысль отразить в имени станции её близость к «кусту» улиц космического букета – тут и монумент с ракетой, запускаемой почему-то не вертикально вверх, и гостиница «Космос». Но напрямую по имени отеля плохо: на «Космосе» сойдёте? «Останкинская? Но до Останкина далековато, да к нему подведут потом другую линию – вот и будет «Останкинская». «Ростокино» тоже не рядом. «Королевская»? Но без буквы Ё свяжут с неким королём, а не с Королёвым, – будет читаться «КоролЕвская». Пожалуй, лучше была бы «Звездная» – рядом конец Звёздного бульвара. Звучит же такое имя по соседству с проспектом Космонавтов в Питере – в плагиате не упрекнут.
Вот сколько забот и сомнений, сколько всего надо предвидеть!
* * *
В нашем рабочем лексиконе стало привычным словцо: «заблудившиеся» имена. Многие станции с такими именами настолько удалены от одноимённых улиц или площадей, что это постоянно путает и приезжих, и местных жителей. О «Севастопольской», угодившей мимо проспекта с этим именем, уже было сказано.
Куда пуще заблудилось имя станции «Красногвардейская» на юго-востоке. Его дали в угоду тогдашнему административному району, носившему это же имя, хотя целый букет Красногвардейских названий (бульвар, улицы, проезды) расположен на далёком западе Москвы – в Тестовском посёлке. Я предлагал назвать эту станцию «Юго-Восточной» – по аналогии с существующей «Юго-Западной», но у большинства членов комиссии это сочувствия не нашло.
Устарело и путает публику название станции метро «Академическая» в Старых Черёмушках. Соседние Академические проезды давно переименованы, улица же с этим названием лежит далеко на северо-западе, за Тимирязевcкой. Восстанавливать номерные названия бывших Черёмушкинских не следует – с ними было много путаницы. Как будут называться прилегающие улица Дмитрия Ульянова и проспект 60-летия Октября, еще не решено, а называть станцию по имени площади с памятником «Хошиминовской» или «Вьетнамской» вряд ли кому теперь придет в голову. Есть станция «Новые Черёмушки» – не подойдут ли тут «Старые»?
Отскочило и имя станции метро «Молодежная» в Кунцеве от Молодежной улицы на Юго-Западе. Станция находится у перекрёстка улиц Ярцевской и Ельнинской – имена обеих связаны с городами, прославившимися в дни войны, – не назвать ли станцию Ярцевской или Ельнинской? А недавно заблудилось и ещё одно имя – «Менделеевской» назвали станцию, пересадочную с «Новослободской» по расположенному неподалёку знаменитому химическому институту. Но улица-то Менделеевская и памятник Менделееву – где? Опять же на Юго-Западе, у стен высотного университета. Так и двоимся!
Старались не допускать «заблуждения» имён впредь. Предлагалось заменить имя станции «Пролетарской» по Заставе, на которой она находится, но были голоса, что и «Крестьянская Застава» якобы не звучит, а лучше была бы прежняя «Спасская». Отказались решительно: Спасские улицы (Большая и одна из Садовых) продолжают существовать совсем в других частях Москвы. В дальнейшем и этой станции предстоит быть пересадочной – нужно и второе имя. С. И. Лапекин настаивает на возрождении утраченного «Новоселенская», В. С. Дормидонтову больше по душе «Крутицкая» и даже «Крутицкое Подворье». Оспаривалось имя «Воронцовский парк» как один из вариантов замены дальней «Калужской». Есть у Таганки Воронцовская улица, возвращено имя улице Воронцово Поле – надо ли утраивать «воронцовское»?
И в комиссии, и со стороны возникало множество других предложений о заменах – аппетит приходит с едой, и уйму граждан потянуло на творчество на ниве именословия станций, особенно после того, как их пригласили в этом участвовать газеты. Пришлось рассматривать и отвергать немало интересных советов, удерживаясь от замены имён станций, хорошо привязанных к местности или к известным объектам, не делать «Новокузнецкую» «Пятницкой», а «Третьяковскую» – «Ордынкой»; одну из «Таганских» – «Радищевской»; «Кузнецкий Мост» – «Рождественкой», «Юго-Западную» – «Тропарёвской», «Динамо» – «Петровским Парком», «Аэропорт» – «Черняховской», «Сокол» – «Балтийской», «Водный Стадион» – «Кронштадтской», «Речной Вокзал» – «Фестивальной», «Южную» – «Сумской», а «Бауманскую» – «Ладожской».
Теперь об именах, «скомпрометированных» политически или идеологически, а также чуждых Москве как городу, прежде всего русскому, не претендующему быть обязательно «впереди планеты всей». Пусть миллионы марксистов продолжают чтить Карла Маркса, – при чём тут именно Москва и не виноватые в этом станции «Проспект Маркса» и «Марксистская»?! Калинин и Ногин – тоже, конечно, случайные гости среди обладателей имён станций. А некоторые имена уже убраны или подлежат еще устранению в порядке распалачиванья (Войков).
Иногда такого рода замены оказываются поводом для ожесточённых споров. Вот пример подобного рода, связанный с именем политического деятеля А. С. Щербакова, весьма спорные заслуги которого были развенчаны при Хрущёве. В «Вечерней Москве» за 19 июня 1989 года композитор Владимир Блок выступил со статьёй «Нужна ли «Щербаковская». Он напомнил читателям, что первоначально эта станция имела проектное название «Алексеевская» по старинному подмосковному селу, имя которого несло память и о Путевом дворце царя Алексея Михайловича, и о церкви Алексия, человека Божия. Но после того как Большая Алексеевская улица вошла в состав проспекта Мира, решено было переназвать и станцию – в строй она вступила под кратким именем «Мир». Однако осенью 1966 года её переименовали в «Щербаковскую» – с чего бы?
А вот с чего. При Брежневе начали восстанавливать репутации персон, незаслуженно, как считалось, опороченных при Хрущёве. Вспомнили тогда и об А. С. Щербакове. Чего только не возглавлял этот деятель! В 1934 году, заурядный аппаратчик из ЦК партии, он угодил в первые секретари только что возникшего Союза советских писателей! Вскоре он же – глава коммунистов Москвы и области, начальник политуправления всей Красной Армии и советского информбюро, по партийной линии дорастал до кандидата в члены Политбюро и поста одного из секретарей ЦК партии, а в звании генерал-полковника – до должности одного из замов министра обороны. Вот какая многогранная личность!
Но композитор Блок напомнил, что этот «верный ученик и советник великого Сталина» был типичным чиновником от идеологии, извращал историю партии и страны по канонам сталинского «Краткого курса», что сумели же москвичи расстаться с целым Щербаковским районом, и предлагал подыскать станции другое имя, хотя бы «околокосмическое», связанное с заслугами Циолковского и Королёва, или с жившим неподалеку Шукшиным. Но уже 6 сентября та же газета обнародовала негодующие отклики на «пакостную» статью В. Блока, посмевшего поднять руку «на одного из главных организаторов обороны Москвы в 1941 году...»
Нашу комиссию эти протесты не убедили. 24 октября 1990 года мы единодушно рекомендовали Моссовету расстаться со «Щербаковской» и заменить её имя на «Новоалексеевскую» (по улице), а 5 ноября президиум Моссовета утвердил и все десять переименований станций, укоротив ее имя до исконной «Алексеевской». Доводом для расставания со «Щербаковской» были не только доблести этого деятеля, но и то, что ее имя тоже заплуталось – в другой части Москвы уже существует улица с именем еще одного большевика – П. П. Щербакова (за Семеновской Заставой). Среди «идеологичных» имён упомяну ещё «Площадь Ильича», которой сама история велит вернуть имя бывшей Заставы – «Рогожская». Впрочем, и тут не все были согласны.
Много спорили, как теперь назвать «Кропоткинскую». После возврата имён Пречистенские Ворота площади, Пречистенская – набережной, а Пречистенка – улице (только Гоголевскому бульвару решили не возвращать Пречистенcкого) получилось, что имя метро «Кропоткинская» повисло безо всякой привязки к уцелевшему вдали отсюда Кропоткинскому переулку. А соседство её – не анекдотическое ли? – с памятником Энгельсу, почему-то вставшим рядом с древнерусским теремом, и кощунственное – с восстановленным храмом Христа Спасителя – требует замены имени великого анархиста, хоть он и был гениальным ученым.
Думали, как быть с предыдущим именем станции – «Дворец Советов», – ведь именно под таким названием был создан ее замечательный интерьер – одно из лучших произведений зодчего А. Н. Душкина! Но пусть сохранится это имя в истории московского зодчества, а возрождать сегодня для станции метро титул несостоявшегося зловещего призрака было бы совсем ни с чем не сообразно. Поэтому единодушно решили посоветовать именовать станцию просто «Пречистенкой».
Златоглавый гигант-храм в сказочно короткий срок воздвигнут над площадью Пречистенских Ворот. И уже прозвучали торопливые ходатайства, подкреплённые ссылками на сочувствие чуть ли не самого патриарха, что и станцию метро надо поскорее переименовать в «Храм Христа Спасителя». Дескать, чтобы не пропустили остановку едущие к храму – услышат и поймут: ага, нам выходить. Но не кощунственно ли и не карикатурно ли будет звучать имя «Храм», применённое к подземному вокзалу, как бы талантливо ни был решен его интерьер? Зачем станции претендовать на вывеску как бы архитектурного дубликата храма?
Подбельский – насколько незаслуженно досталась ему улица, уже было рассказано. Не лёгким делом оказалось подыскать общеприемлемую замену. Пытался предложить и для станции метро «Северо-Восточную» – как антипод «Юго-Западной» на противоположном конце той же линии – не убедил. Предлагали по соседним улицам – «Тюменскую», «Лосиный Остров» (ну не тянет же, тут только краешек огромного паркового массива!) и даже «Открытое шоссе» (опять «шоссе»!). Выйти из лабиринта помогло переименование самой улицы в Ивантеевскую – по ближайшему промышленному пригороду. В итоге и станции естественно стать «Ивантеевской».
Мы дружно рекомендовали Моссовету и метрополитену избавиться от перегрузки имён станций подсобными словесами «проспект», «улица», «площадь», «шоссе». Зачем станции именоваться «Нахимовским Проспектом», когда короче и проще говорить «Нахимовская»? К тому же эти проспектные довески в названиях только путают публику. С именами Вернадского, Ленина, Кутузова, Комсомольский, Мира эти магистрали тянутся на многие километры, а имя с «проспектом» в титуле на каждой из таких трасс присвоено только одной остановке. Без довесков могли бы звучать имена станций просто «Рязанская», просто «Волгоградская», а без чина «площадь» просто «Преображенская».
Чем заменить имя станции «Ленинский проспект»? «Гагаринскую» метростроители уже припасли для пересадочной станции на будущей Митино-Бутовской хордовой линии. Тут на карту хорошо ляжет «Вавиловская» – по соседней улице.
Поводом для споров бывали и тонкости стилистические и лингвистические. В именах станций первых очередей чаще всего применялся женский род (ведь и само понятие станция – женского рода). Появлялись даже такие имена, как «Дзержинская» и «Маяковская». Сначала поудивлялись и позлословили, а привыкли, и в голову никому не приходило считать, что тут имеются в виду некие родственницы или подруги. А созданная тем же А. Н. Душкиным «Маяковская» не только заслужила славу ещё одного шедевра этого зодчего, но была и ареной известных событий, которых из истории не вычеркнешь. «Маяковская» – собственное имя станции, и замена имени ей грозить не должна.
В итоге к 90-м годам больше 80 станций оказались «женственными». Но и у этой традиции нашлись противники, , которым больше по душе другие модели, – такие, как «Сокольники» (а не «Сокольническая»), «Красные Ворота», (а не «Красноворотская»). По-своему хороши имена «Сокол», «Фили», «Теплый Стан», «Кузнецкий Мост», «Кузьминки», «Полянка», «Текстильщики», «Новые Черёмушки», новорожденные «Лубянка» и «Печатники»...
Неплохо звучат и имена в среднем роде, унаследованные от бывших селений, – «Медведково», «Свиблово», «Беляево», «Орехово», «Коньково», «Ясенево», «Владыкино», «Крылатское». Но повод ли это для насильственной замены уже существующих «Тушинской» и «Кунцевской» на «Тушино» и «Кунцево», а «Петровско-РазумовскОЙ» на «Петровско-РазумовскОЕ»? Именно так поступить еще в 1987 году советовал поэт В. Дагуров, а потом – возглавивший комиссию В. С. Дормидонтов.
О мужском и женском родах в имени станции заставило задуматься название «Проспект Вернадского» – слово «проспект» было отвергнуто дружно, а чем заменить имя? Назвать «Вернадская» в женском роде большинство в комиссии, к сожалению, не захотело. Отвергли и мужской род – станция просто «Вернадский» – пожалуй, правильно: неудобно же уславливаться о встрече или выходить «на Вернадском». Проспект тут пересекается с улицей Удальцова, проложенной недавно в чистом поле, так что у неё нет предшествующего названия. Удальцов же – университетский «профессор» с уже упомянутой репутацией – вполне заслуживает разыменования улицы, а не удвоения славы в имени станции метро. Рядом кинотеатр «Звездный» – имя звучное и светлое, но не настолько общемосковской популярности, чтобы по нему нарекать ещё и метро. Лучше приберечь «Звездную» для «ВДНХ». Вот и решили – подождать, покуда будет подыскано более достойное имя улице Удальцова, – тогда и станцию можно будет назвать соответственно. А пока – перетерпим с прежним «Проспектом».
Уже было рассказано, как много спорили о противоестественном засилье родительного падежа, навязанного московским улицам и площадям на французский манер. Тем более непригодна эта модель для станций – сам падеж требует слов-довесков и паразитов, «Улица Подбельского» или «Проспект Мира»...
Об имени станций на этом проспекте, и кольцевой, и радиальной, тоже много спорили. Некоторые – не совсем удачные предложения были даже опубликованы «в порядке обсуждения» – ну и досталось же предлагавшим! Как на зло, по соседству не было бесспорных объектов, к которым можно было бы естественно привязать название. Рядом оказался старый университетский ботанический сад, унаследовавший добрую славу в Москве еще с петровских времен, когда слыл «Аптекарским огородом». Но станция «Ботанический сад» уже возникла за Останкином, правда тоже заблудившись, совсем не у главного входа в новый академический «Главный» ботанический сад. Поиздевались фельетонисты и над предложениями назвать станцию просто «Мещанской» или, чтобы исторически было ещё убедительнее, «Мещанской Слободой». Не занимать им невежества, которого они и скрыть не догадываются, считая само название проявлением мещанства и не слыша в этом синонима «горожан». Для пересадочной станции предлагались имена «Гиляровская» (по улице), «Олимпийская» (по соседним спортивным сооружениям у Олимпийского проспекта), Троицкая (по соседней бывшей Троицкой слободе)...
Свою деятельность мы старались сделать как можно более гласной, выступали со всеми проектами в самых различных клубах, кружках и обществах, а В. С. Дормидонтов не раз давал сводки об этом в различных газетах. В статье «Имена подземных вокзалов» (газета «Метростроевец» за 18 января 1991 года) мне удалось уже тогда предать огласке обоснование большинства предложенных наречений. А 1 февраля 1991 года я выступил на комиссии с докладом о том, как прошла первая доработка представленного в декабре перечня. В нём появилось и кое что новое. Старую «Арбатскую» попытались сделать «Знаменской», «Войковскую» – «Ленинградской», «Филевский парк» – «Минской», а «Менделеевскую» – «Чаяновской» (только что появилось это имя у соседней улицы).
Критиковалось имя «Профсоюзная» – не столько за прозаическую суть, сколько за путаницу: подобно многокилометровым проспектам, оно присвоено только одному перекрёстку на длиннющей улице! Но не «Югославской» же ее называть по прилегающей площади-перекрёстку, который незадолго до того нас же угораздило назвать именем Иосипа Броз Тито! Как и «Новые Черёмушки» – не переименовывать же в «Гарибальдийскую» (а были и такие предложения!) только потому, что к ней выходит улица, уже рассказано почему наречённая «Гарибальдями».
Далековато от высотного университета расположена станция метро «Университет» – этому есть объяснение. Вибрация недр вредна для точных приборов, а у цоколя небоскрёба – свои подземные секреты – какие-то полости, убежища, бункеры, ходы и норы, фундамент не рассчитан ещё и на метрополитенные тоннели. А рядом – резервуары Рублёвского водопровода – поители Москвы, тоже подземные. Но все-таки граница университетских земель и некоторые институты – совсем рядом с метро, значит, топографически и это имя оправданно. И тоже – не переименовывать же его по прилегающей площади, которую загромоздило трудно выговариваемое имя Джавахарлала Неру! Беречь от таких иноязычных имён следует и метрополитенное именословие.
Были попытки сменить название «Полежаевская» на «Хорошёвская» по имени всего прилегающего района. Тут не согласились хозяева метро. Им дороже память о выдающемся строителе метрополитена В. Д. Полежаеве. Что ж, хозяевам виднее.
Трудновато пришлось с «Марксистской». Назвать «Воронцовской»? Сами усомнились: ведь совсем в другом месте вернулось имя улицы Воронцово Поле. Думали, что подошло бы тут и улице, а с ним и станции какое-нибудь музыкальное имя – одно из лучших музыкальных училищ Москвы (имени Ипполитова-Иванова) находится как раз на Марксистской. Но такую двойную фамилию негоже делать названием ни улицы, ни станции. Напоминали, что без улиц всё еще остаются и Скрябин с Рахманиновым, и Прокофьев с Шостаковичем, а теперь и Чайковский... Но нужны ли и тут именно персоналии? Подождём, какого имени удостоится улица, не будем спешить.
В комиссии много спорили, далеко не всегда были единодушны, уступали большинству. А как его выявлять и фиксировать? Простое поднятие рук к делу не пришьёшь. Изобрели форму ведомости в виде таблицы. В вертикальных графах проставили фамилии голосующих членов редакционной комиссии (в её составе секретарь Т. П. Егорова, топонимист Р. А. Агеева, историки В. Е. Полетаев и Л. А. Ястржембский, знаток топографии и топонимии Москвы С. И. Лапекин и писатель-географ – автор этих строк). В случае раскола голосов (3:3) решающим считался седьмой голос председателя комиссии В. С. Дормидонтова. В горизонтальные графы вписывались имя переименовываемой станции и предлагаемые варианты его замены. В правых вертикальных графах подводился итоговый «футбольный счёт» и название, одобренное большинством.
Сохранился лист такой ведомости, где видно, что за замену имени «Улица 1905 года» на «Ваганьковскую» высказалось два, а на «Трёхгорку» – один член группы, за «Звенигородскую» же трое остальных. Значит, при счете 3:2:1 победила «Звенигородская», а Дормидонтов ещё и увеличил ее «рейтинг».
Долго спорили о «Пионерской». Большинство отстаивало «Тарутинскую» (по улице и в память о кутузовском тарутинском манёвре), но две голосующие настаивали на том, чтобы станцию наречь «Мазиловской», ссылаясь на письма жителей, дороживших именем села, пусть и не совсем благозвучным.
Предлагалось ещё много всякого: замены «Добрынинской» и «Серпуховской» на «Житную» и «Стремянную», «Краснопресненской» – на «Пресню» и «Зоопарк», «Октябрьского Поля» – на «Бирюзовскую» (по фамилии маршала), «Сокола» (а чем он плох?) – на «Песчаную» и «Балтийскую», «Красногвардейских» – на «Воронежскую», «Кустанайскую» (по ближним улицам) и «Зябликово» (по прежнему селу), «Войковской» – на «Волковскую» (по имени улицы Космонавта Волкова), «Серп и Молот» – на «Золоторожскую», «Бауманской» – на «Елоховскую» (а она далеко от площади).
На заседании комиссии 6 февраля 1991 года С. И. Лапекин, услышав, что возможно ещё какое-то уточнение уже утверждённого перечня первого десятка имён станций, пытался убедить нас срочно ходатайствовать о переименовании бывшей «Горьковской» не в «Тверскую», а в «Тверской Бульвар», ибо на Тверскую же улицу выходят вестибюли «Охотного Рада» и «Маяковской». Предложенное им название должно было бы фиксировать неповторимое положение станции на перекрёстке Тверской с Бульварным полукольцом. Этого совета мы не приняли – не хотелось нарушать нашего же принципа – устранять из имён лишние слова вроде «бульвара», да неизбежен был и взрыв негодования со стороны общественного мнения – делать им нечего, переназывают только что наречённое!
Тогда же, 6 февраля, мы приняли список ещё тридцати имён, которые посоветовали сделать предметом общественного обсуждения во втором квартале года. В их числе были уже «Моховая», «Пречистенка», «Владимирка», «Калужская», «Каланчёвская», «Остоженка», «Рогожская», «Каменщики» и многие другие. Но в протоколе отражены и продолжавшиеся наши качанья-колебания. По ряду названий предлагались варианты даже забавные: «Канатчиково» вместо «Вавиловской» для замены имени станции «Ленинский проспект». «Октябрьскому Полю» кому-то хотелось дать имя не «Ходынское Поле», а просто «Ходынка». Радиальную «Комсомольскую» – сделать «Российской» и даже «Проспектом Сахарова» (опять с довеском «Проспекта»!), а «Чеховскую» заменить на «Дмитровскую» – забывали, что это имя уже занято для станции, пересадочной с железнодорожной платформы Савёловского направления.
Примеряли к станции «Улица Девятьсот пятого года» имя «Пресненская Застава», а к «Ленинскому проспекту» тоже «Заставу», но «Калужскую»; для «Кропоткинской», помимо «Пречистенки», предлагали ещё и «Волхонку». Словом, фантазий и изобретательности было не занимать. Напоминаю об этом с такой подробностью в ответ на упрёки в случайности и необдуманности осуществленных и предлагаемых замен.
Новый этап спора об именах для метро начался 17 июня 1991 года: «Вечерняя Москва» обнародовала для общественного обсуждения перечень из 35 названий, одобренных к тому времени комиссией. Дормидонтов сопроводил его очерком, который по-журналистски лихо озаглавили «Встретимся на Крутицкой (новый список имён столичной подземки)». В нём содержались обоснования многих уже описанных предложений, было сказано и о полезности предлагаемых замен, и о назревшем уничтожении «проспектных» довесков, и о раздвоении имён пересадочных станций. Подчёркивалось, что не из политиканских соображений нужны такие замены – оставлены же нетронутыми «Площадь Революции», «Баррикадная», «Маяковская».
В опубликованный перечень почему-то всё-таки просочились женственные «Подбельская» и «Вернадская», взамен «Проспекта Мира» – «Ботанический сад» (по наследнику «Аптекарского огорода»), а для северного (академического) «Ботанического Сада» взяли имя соседнего сельца «Леоново». «Пролетарская» обернулась «Крутицкой», обыгранной в заголовке.
Откликов пришла уйма. Очень активны были сотрудники метрополитена и метростроители, на собственном опыте знающие цену существующим несообразностям. Но грянули и непримиримо воинственные окрики с проклятьями и даже с угрозами физической расправы. К тому же словно насмех публикация состоялась в день хоть и небольшого, но всё-таки заметного повышения... цен на хлеб – тут-то и развязались языки: в экономике вон что делается, а эти бездельники только и заботятся, как бы им истратить денежки на переименования. Оглашение таких протестов было на руку как раз тем, кто виновен в потрясениях экономики – недовольство народа переключалось на подручных козлов отпущения и поиск врага. Сколько ни поясняли мы и в печати и по телерадио, что это не так, всё было напрасно.
Шод Муладжанов, в недалеком будущем шеф – «Московской правды», высмеял в этой газете уже 19 июня перечень замен имён как «игру в фантики» и высказал подозрение, что политическая подоплёка здесь была явно сильнее экономической. Не смущаясь, сам себе противореча, осуждал двойные «Таганские» и «Комсомольские», но защищал заблудившуюся «Молодёжную» и даже «Войковскую» с её именем палача-мародёра.
Накопленные за лето отклики, замечания и пожелания комиссия подытожила и обобщила, собравшись уже осенью – 19 сентября. Дормидонтов настойчиво убеждал нас, что нужно переходить с прилагательных и притяжательных форм на имена типа «Вешняки» и «Калитники» вместо «Рязанского» и «Волгоградского» проспектов и даже сокращенных «Рязанской» и «Волгоградской». В этом же ряду оказывались предложения дать «Головине» вместо «Водного Стадиона» и «Крутицкое Подворье» или даже просто «Крутицы» вместо уже согласованной с нами «Крутицкой». Много спорили с ним о «Тульской» – она хорошо названа по улице, а ему хотелось, чтобы люди уже в метро ощущали, что рядом, пусть и за версту, расположен «Данилов монастырь» – так он предлагал назвать и станцию. Увеличилось число членов комиссии, согласившихся с «Мазиловом» на месте «Пионерской», говорили и о «Петербургской» на месте «Войковской» (не лучше ли «Петроградская»?). Результаты этого и других наших осенних обсуждений были удостоены новой публикации в «Вечерней Москве» за 19 ноября 1991 года – опять под броским журналистским заголовком «А будет – Остоженка» и с самоуверенным подзаголовком «Заключительный проект переименования станций метрополитена». Перечень их дан в разбивку по линиям (диаметрам, радиусам), по каждому имени сказано, за что предпочли и чем оно лучше других.
В перечне значилась рекомендация назвать станцию «Измайловский парк» просто «Измайловом», а «Измайловскую» – «Парковой». Для «Молодежной» уверенно определили имя «Рублевская», для «Пионерской» – «Мазилово», для «Филёвского парка» – «Сеславинская». Для «Проспекта Мира» предложена была «Мещанская Слобода», для «Ленинского Проспекта» – «Гагаринская» (мы еще не знали, что это имя припасено для будущей пересадочной). Для «ВДНХ» названа прозаическая «Выставочная».
Сразу же с публикацией этого перечня В. С. Дормидонтов обнародовал, подписавшись «заместителем председателя постоянной комиссии Моссовета по культуре, искусству и охране исторического наследия», очерк-комментарий к проекту, озаглавив его «На всех не угодишь, но...» В нём он убедительно ратовал за именословие, свойственное только Москве, критиковал, как безродные и истрёпанные, имена типа «Спортивных», «Пролетарских» и «Пионерских» (ему же хотелось, чтобы по-русски звучали и техногенные «Автозаводская», «Авиамоторная», «Электрозаводская»). Дормидонтов напомнил о примере Ленинграда, который даже вскоре после снятия трагической блокады дерзнул вернуть имя Невский проспекту 25-го Октября, а Измайловский – проспекту Красных командиров. Сказал и о том, что многие предложения учитывают принятую на будущее сетку административных районов Москвы – ее префектур и муниципальных округов. Касаясь финансов, он сослался на планы метрополитена провести реконструкцию всей световизуальной информации за свой счёт. А в ответ на дикие упрёки – не платит ли нашей комиссии американское ЦРУ, Дормидонтов разъяснил бдящим, что комиссия работает все годы на чисто общественных началах – совершенно бесплатно.
Непредсказуемые события августа 1991 года придали и нашему делу новые оттенки. Комиссия-то моссоветская, а Моссовет становился всё менее авторитетным, поощрялись любые нападки и даже издевательства по его адресу – тут одной из «коз отпущения» стала и наша комиссия.
Но активность её не понизилась. 24 января 1992 года она обсуждала очередные предложения – не назвать ли «Парковую» по речке «Серебрянкой», а «Марксистскую» – «Гончарной», или короче – «Гончары», решили не трогать «Филёвский парк». Шутили по поводу замены «ВДНХ» на «Выставочную» – обыгрывали «Показуху» и «Позорище» – ведь на некоторых славянских языках в позоре нет ничего позорного в русском значении этого слова, а означает оно просто показ, зрелище... Но среди выпадов в сторону комиссии случались и намеренно лживые и даже провокационные утверждения.
Даже, казалось бы, добрый по отношению ко мне «Московский журнал» (весь 1991 год числил меня членом своей редколлегии!) ухитрился в апрельском номере 1992 года оконфузиться, перекрыв даже упомянутые художества «Московского комсомольца».
Не помню, сам ли журнал предложил мне дать пояснения к проекту замен имён станций метро, я ли проявил такую инициативу, но очерк был написан под заголовком «Подземные чертоги и перроны – как их теперь называть?» В феврале 92-го журналу были сообщены вдогонку и все уточнения, которые комиссия внесла в проект в результате обсуждений. И вот... в № 4 очерк появился под укороченным не мной заголовком «Как их теперь называть», и даже поправки, уже сделанные к проекту, были внесены не все. «Гагаринскую» не заменили на «Вавиловскую», проигнорировали замену «Северо-Восточной» на «Ивантеевскую»... Эти и другие искажения – лишь мелкие ляпсусы, а два оказались покрупнее. Очерку и тут предпослали «конферанс», набранный шрифтом, еле отличающимся от авторского текста, и в этой «вводной» содержится упрёк в стремлении к глобальным переименованиям (а не к возврату имён!) и опять говорится о дороговизне. Второй конфуз ещё пуще: уже внутри авторского текста мне приписали слова о «хаотическом развитии Москвы за последнее время» (какое?) и о смене названий «наобум» – «людьми, лишёнными фантазии и исторической памяти». Вот так-то я, выходит, оклеветал и сам себя и своих коллег, с которыми в течение десятилетий вместе занимался спасением московского именословия от лишних переименований!
Послал протест редактрисе А. Ф. Грушиной и в некоторые газеты – им не до того, не напечатали, грязь в эти дни лилась ушатами и похлеще. Единственная точка, где протест прозвучал, – у Павла Горелова в телепередаче «Добрый вечер, Москва»... Но это – такая капля в потоке лжи!
А миф о дороговизне переименований продолжали раздувать. О миллионных тратах тужил в «Правде» за 7 июля 1992 года академик Магомет Исаев (кстати, он пожалел даже имя станции «Колхозной», обосновав это фразой «А разве колхозы нас не кормят?» и не видя никакой ценности в сменившей ее «Сухаревской»).
Было же разъяснено – расходы на смену указателей с переименованиями не связаны. Да и смешно говорить о миллионной якобы дороговизне замены нескольких десятков названий, когда по всей стране сменили многие тысячи вывесок сберкасс на сбербанки. А о несчётных заменах названий прежних ведомств и комитетов на новоустановленные департаменты, префектуры, банки, концерны и прочие менатёпы? Дескать, это за счёт частных фирм. Но их-то «щедрость» не за счёт ли ограбления народа?
Хорошо, что не всё уж так мрачно. Бывало, что и юмор с сатирой помогали оглянуться на самих себя. 25 марта 1992 года одна из газет в порядке подготовки к «дню синоптика» – первому апреля – обшутила наши дела в заметке «Альтернативное метро», предложив переназвать «Октябрьскую» в «Августовскую» (август 1991-го важнее октября 1917-го, «Ленинский проспект» – в «Ельцинский», «Ленинские Горы» – в «Капремонт» (ехидный намёк, что долгострой Метромоста грозит затянуться на третье тысячелетие), «Фрунзенскую» – в «Бишкек» (ведь так теперь стал называться бывший город Фрунзе!), «Площадь Ильича» – в «Кузьмича» (намёк то ли на Лигачёва, то ли на Полозкова), «Варшавскую» – в «НАТОвскую» (Варшавский договор ку-ку, а НАТО крепнет). Были и каламбуры с заменой «Фили» на «Филе», предложение назвать «Матиасрустовской» «Авиамоторную» (намёк на дерзкую посадку самолётика Матиаса Руста у стен Кремля). Не менее ехидны предложения в том же номере газеты Н. Крушевского переименовать «Парк Культуры» в «Гайдар-Парк», а «Лужники» – в «Нужники». В одной из газет появился ехидный шаржок: с угла дома кто-то отдирает табличку с именем «Улица Грибоедова» и приколачивает на её месте «Горе от ума». Шутить умеем!
Второй пакет
Мэрия затеяла с некой инофирмой замену угловых табличек с названиями улиц для изготовления их по какой-то новой технологии. Хозяева предусмотрительно попросили перечислить им заведомо неприкосновенные имена, для которых можно изготовлять указатели, не опасаясь, что улицы переименуют. Не помню уже сколько, но сотни две-три таких названий в мэрию были сообщены. И вдруг – неожиданная просьба: видимо, по какой-то там смете остался недоучтенный резерв, под который нас попросили дать еще названий сорок для улиц под... возврат! Именно так, не из высших идейных соображений, не от ностальгии по ретро, а в порядке деловой хозяйской логики. Так возникла и сама цифра сорок, давшая нам возможность из нашего «черного списка» (в нём имен далеко за сотню) быстро отобрать именно сорок названий для второго пакета возврата.
Обсуждение его состоялось на двух заседаниях президиума Моссовета – 6 и 13 апреля 1992 года, и на них 40 «возвращений» были утверждены – поистине нечаянная радость! Кратко перечислю достигнутое, не приводя обоснований – о них уже говорилось.
В Китай-Городе возвращены все имена: Ветошный переулок (вместо проезда Сапунова), Богоявленский переулок (вместо Куйбышевского проезда), Биржевая площадь (вместо площади Куйбышева; Карунинскую, которая называлась так по латунной фабрике купца Карунина в XVII веке, отвергли; Биржевая у здания Биржи зазвучала теперь весьма актуально). Проезду Владимирова вернули не последнее (Юшков), а одно из предпоследних названий – Никольский переулок – по «церкви Николы, что у Красных Колоколов». Домовладелец Юшков кому-то в Моссовете не понравился. Ему предпочли числившееся тут в числе прежних имя Никольский, и его утвердили вопреки принятым Советом же принципам не допускать одноименность. Улица-то Никольская снова существует и совсем не рядом, а за Ильинкой!
По Китайгородскому полукольцу восстановлено только имя площади Варварских Ворот на части площади Ногина – об этой 41-й добавке к сорока названиям будет подробнее рассказано дальше.
Имя площади Революции предложено оставить неприкосновенным.
Между Китайгородским и Бульварным полукольцами возвращено имя Камергерскому переулку (проезд Художественного Театра), а Покровке (улица Чернышевского) – на всю ее длину вплоть до Садового кольца. Тут и еще немало имен, достойных возвращения.
На Бульварном полукольце все такие имена восстановлены, в их числе Ворота: Пречистенские, Мясницкие и Арбатские (Кропоткинские, Кировские и часть Арбатской площади), Никитский бульвар (Суворовский). Названия Гоголевского бульвара и Пушкинской площади сохранятся.
Между Бульварным полукольцом и Садовым кольцом возвращены имена улиц Поварской (Воровского), Воронцова Поля (Обуха), Спиридоновки (Алексея Толстого), Гончарной (Володарского), Большой Татарской (Землячки), Малой Ордынки (А. Н. Островского), Большой Якиманки (Димитрова), Софийской набережной (Мориса Тореза), переулков Борисоглебского, Гранатного и 1-го Обыденского (улиц Писемского, Щусева и Крыленко).
На Садовом кольце возвращены имена площадей Красные Ворота (Лермонтовская сохранена за частью площади, занятой Лермонтовским сквером), Павелецкая (Ленинская), Серпуховская (Добрынинская), Калужская (Октябрьская), Кудринская (Восстания) и Триумфальная (Маяковского). Значит, возвращены все имена полукольца «А» и кольца «Б»!
Между Садовым и Камер-Коллежским кольцами вернулись имена Елоховской и Андроньевской площадей (Бауманская и Прямикова), Суворовской стала площадь Коммуны, снова существуют Протопоповский и Нововаганьковский переулки (Безбожный и Павлика Морозова). От возвращения Тулинской улице неблагозвучного имени Воронья (так называлась слободка) решено было воздержаться. Восстановление тут ранее разрушенной часовни Сергия Радонежского помогло в 1992 году присвоить его имя и улице, что почти совпало с 600-летием святого.
И тут еще многое ждет возврата: площади Каланчёвская и Новоспасская (Комсомольская и Крестьянская), улицы Большая Калужская (начало Ленинского проспекта), Даниловская (Дубининская), Коровий Брод (2-я Бауманская), Ирининская (Фридриха Энгельса), номерные Хамовнические (Фрунзенские), Мочальская (Ибрагимова), Нижняя Пресня (Рочдельская), переулки Гендриков (Маяковского), Выставочный, Божедомский, Теплый (соответственно улицы Академика Петровского, Делегатская, Тимура Фрунзе). Наверное, есть резон вернуть имя Новоспасский тупик безнадежно звучащему Крестьянскому.
В составе Камер-Коллежского кольца возвращена Рогожская Застава, а ждут очереди Заставы Таганская (Абельмановская), Калужская (часть площади Гагарина), Преображенская и Сокольническая (части одноименных площадей). К сожалению, в результате перепланировок нечему вернуть имя Трёхгорной Заставы, но его стоило бы закрепить хоть установкой памятной стелы на теперешнем перекрестке. Памятник названию? А почему бы и нет? Достойны возврата имена Вселенской улицы (Десятилетия Октября, а был Вселенский переулок), улиц Симонова Слобода и Симоновослободский Вал (Ленинская Слобода).
На территории между кольцами Камер-Коллежским и МКАД Мичуринский и Кутузовский проспекты включили в себя лежащие на их продолжениях улицу Пельше и проспект Маршала Гречко, а улица Подбельского уступила место Ивантеевской.
А что впереди? Нет намеренья возвращать имя Пролетарский проспект на его отрезок, отданный под проспект Андропова – достойнее весь проспект мог бы именоваться Коломенским. Мейеровский проезд с именем славного садовода Мейера должен вернуться на место проспекта Буденного, к которому маршал не имел никакого отношения. Воробьевское шоссе нужно восстановить на всей его прежней длине, где его обрубили под улицу Косыгина. Бодрая улица может вернуться не в ущерб атомному академику Курчатову – достаточно ему памятника на одноименной площади. Старообрядческая улица должна занять место с именем улицы Войтовича. Носовиха – место Международной улицы, а Владимирка и Сибирский тракт – две части шоссе Энтузиастов.
Итак – более сотни названий. Конечно, это лишь пожелание. Впереди еще долгое обсуждение и споры. А сколько еще предстоит разыменовать без восстановления прежнего – тут не обойтись без имен- «новоделов».
О черных списках для продолжения распалачиванья уже говорилось – возглавляет их достославный мародер Войков. Никак не соответствуют московскому именословию и улица III Интернационала в Косине-Ухтомском, и улица Коминтерна в Бабушкине, и Марксистские улица с переулком в Таганке, и Стахановская, и улицы Куусинена, Луиджи Лонго и Вильгельма Пика, Саляма Адиля, Сальвадора Альенде и Саморы Машела, площади Амилкара Кабрала и Зденека Неедлы...
Явно требуют замены – не всегда еще ясно чем – неудобопроизносимые имена в ознаменование дат: 50-летия Октября (в Солнцеве), улица 800-летия Москвы (она же «800 лет Москвы»); сюда же примыкают и улицы с почтенными датами 1905 и 1812 года.
Коснусь еще одного эпизода, связанного с именами в составе Китайгородского полукольца. В перечне названий, возвращенных или измененных в апреле 1992 года, насчитывается не 40, а 42 названия. Откуда еще два? 41-е уже упомянуто – это площадь Варварских ворот. А 42-е – Славянская площадь – явный новодел.
Идея переименовать площадь Ногина в Славянскую возникла в связи с проведением в Москве Дней славянской письменности и культуры и установкой именно на этой площади двухфигурной скульптуры святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, созданной ваятелем В.М. Клыковым.
В такой форме переименование вызвало возражения. Этим прерывалось единство исторических названий площадей и ворот Китайгородского полукольца. Здесь находились Варварские ворота; фрагмент их башни даже уцелел и встроен теперь в проходе к вестибюлю одного из выходов станции метро «Китай-Город». А Славянский бульвар уже существует в Давыдкове – нельзя же снова плодить одноименные адреса!
Но был и выход. Пространство между памятником «Павшим под Плевной» у Ильинских Ворот и «Кириллом – Мефодием» у Варварских занято сквером, название которого в прошлом веке раздваивалось – то его называли Лубянским, то Ильинским. Почтовых адресов по нему не было – все здания числились по Лубянскому проезду, а вдоль Китайского еще стояла Китайгородская стена. Когда ее тут снесли, другая сторона улицы, именовавшейся Старой площадью, как бы слилась с Китайским проездом, и он на этой части длины утратил свое имя – почтовые адреса сохранились по всему фасаду с нумерацией по Старой площади.
Ну вот же и выход! Вытянутый между двумя памятниками, прославляющими славянство, сквер (именно сквер, а не бульвар, чтобы не дублировать адрес в Давыдкове) и назвать Славянским. Он мог бы стать многозначительным местом для патриотических митингов и молебствий.
К сожалению, инициаторы переименования в Славянскую именно всей площади Ногина этому предложению не вняли – упирали и на то, что в цепь славянских памятников тут хорошо вписывается еще и церковь Всех святых на Кулишках – памятник битве на Куликовом Поле – по ту сторону площади.
А в нескольких газетах появились и вовсе неожиданные сообщения, что в Славянскую будет переименована (а то якобы и уже переименована) не Ногина, а... Старая площадь! Источник версии у редакторов газет установить так и не удалось, а возмущение москвичей она вызвала изрядное. Имя Старой площади сегодня не только неотъемлемое звено истории заповедного Китай-Города, и уже по одному этому неприкосновенно. (Пусть оно прежде, ведь это фактически не площадь, а улица за Китайгородской стеной, иногда менялось именем с такой же застенной улицей на своем продолжении – Новой площадью.) В начале XX века Старую площадь украсили монументальные по тому времени здания доходных домов, гостиниц, торгово-промышленных фирм, например, братьев Арманд, поочередно первых мужей небезызвестной Инессы. Но из истории не вычеркнешь и периода, когда именно эти здания – и армандово, и гостиница «Дом Востока», и соседние с ними – оказались фактическим центром управления всей страной и Москвой, во многом даже более решающим, чем Кремль. Ведь как раз сюда в 1922—1924 годы переехал с Воздвиженки Центральный комитет партии большевиков, а вскоре и ее Московский комитет. «Решено на Старой площади» – это убеждало не менее, чем «в Кремле».
После августовского партоворота 1991 года и роспуска КПСС здания не опустели – их быстренько заняли новые хозяева, которым прежний почтовый адрес был, видно, не по душе, вот и захотелось с ним расстаться. Но ведь так могли бы решить и новые обитатели Смольного в Питере – что им это имя? И смолой попахивает, и былыми благородными девицами соответствующего института, а главное – Октябрьской революцией! Но из-за запахов не вырубишь из истории страны и Питера имя Смольного, пусть кому-то адрес и неуютен!
К счастью, анонимные инициаторы расставания со Старой площадью проиграли. Общественные протесты подействовали; в частности, с одним из них выступил журналист-москвовед Лев Колодный в «Московской правде». И уже «Литературная Россия» 22 мая 1992 года опубликовала заметку с заголовком, что «Старая площадь останется Старой» – ее подписал за три дня до праздника славянской письменности и культуры пресс-секретарь оргкомитета этого праздника Олег Юрьев. Он хорошо сказал, что «в апреле одна за другой стали появляться ностальгические, иронические и просто возмущенные статьи на одну и ту же тему – не трогайте, не переименовывайте Старую площадь! Но Старую площадь, из-за которой начал разгораться в обществе сыр-бор, никто переименовывать и не собирался. Речь шла и идет о площади Ногина». О. Юрьев не хотел бы «усматривать здесь злой умысел – ведь москвичи и без того взбудоражены из-за недостатков нашей жизни» и призвал журналистов «скрупулезно выверять каждый публикуемый факт». Правда, и О. Юрьев совершил ошибку, сказав в другом заголовке, что «площадь Ногина будет Славянской». Видимо, он не знал, что еще 11 мая президиум Моссовета принял несколько иное – паллиативное решение, – о нем «Московская правда» сообщила 12 мая. В этом решении было сказано, что части площади (примыкающей к бывшим Деловому двору и ВСНХ) присваивается исконное имя Варварских ворот, а части, примыкающей к скверу и новому памятнику, название Славянская площадь. Таким поистине соломоновым решением и был разрублен наконец этот топонимический гордиев узел.
24 мая 1992 года (в Дни славянской письменности и культуры) открытие и освящение памятника Кириллу и Мефодию было торжественно отмечено именно на Славянской площади.
Еще один вопрос. А разве к судьбам московских имен не имеет отношения имя канала, соединившего Волгу с Москва-рекой?
В предшествующем тексте я старательно избегал названия «канал имени Москвы» и где только можно заменял его на Волго-Московский или уклончиво упоминал о канале «выше Химкинского водохранилища». Присвоение такого имени каналу отразило отсутствие чувства русского языка у лица, придумавшего такое, – пусть и как подарок к юбилею города.
Нет же в Москве проспекта «имени Москвы», а в городах, где каналов немало, не нарекали же их каналами имени Петербурга, Берлина, Копенгагена, Венеции! Столица и без того перегружена именами в честь себя самой. В Москве полно «Москвы» – это имя носят гостиница и ресторан, кинотеатр и универмаг. Даже позорный бассейн в котловане из-под снесенного Храма был официально наименован «Москвой». А еще один универмаг (у трех вокзалов) обрел и вовсе свежее и оригинальное название «Московский»... И скольким еще профанируется имя столицы – одеколон и мыло, даже сорта водки «Московская» и «Столичная»...
Торопливость
На сегодняшнем этапе истории замена имен уже приобрела политический характер, отражая наряду со сменой государственных статутов, флагов, гербов и гимнов крупные перемены в строе и исторических судьбах стран. Со своим далеко не лучшим из возможных именем рассталась даже наша собственная страна. На смену не всеми одинаково выговариваемому СССР (эСэСэСэР, СэСэСэР, а чаще еще короче эСэСэР, «три Сы и Ры» произнес в 1923 году это впервые услышанное мною имя случайный сверстник-отрок) пришел новый шифр – СНГ – опять с разными возможными вариантами произношения – от эСэНГе и СэНэГе до СеНеГе и СыНыГы (я писал об этом в «Литературной России» за 20 декабря 1991 года в очерке «Страна Сы...Гы»). Ни одна страна в мире не всовывала в свое имя комплимент по поводу собственной суверенности или независимости. Соединенные Независимые Штаты Америки? А без этого – что? – и не поймешь, что независимые?
А ведь на полном серьезе задумывались, как теперь называть нашу «бывшую» страну, и такие воротилы мировой политики, как «Большая семерка». «Правда» за 30 мая 1992 года сообщала, ссылаясь на источник в японском МИДе, что сей штаб решил употреблять вместо прежнего СНГ новое заклинание – ННГ, что означает «Новые Независимые государства», сиречь «СНГ плюс Грузия», еще не вошедшая к тому времени в Содружество. А включать ли в НыНыГы три государства Балтии, еще не решили...
На смену палиндрому (перевертышу) РСФСР, одинаково читаемому слева и справа, пришла вывеска «с односторонним движением» – Российская Федерация (РФ), а имя Россия удостоилось места лишь в скобках как теневой синоним. Отбросили свои «ССР» все бывшие союзные республики, а автономные, в том числе и области, свои «АССР» и «АО». За рубежами «бывшего Союза» тоже исчезли привычные шифры названий государств – ПНР, ВНР, СФРЮ, ЧССР, НДРЙ! – или вовсе сменились имена. Так Цейлон стал Шри-Ланкой (хотя цейлонский чай уцелел – марка фирмы!).
В нашей «бывшей» стране обоснованиями таких перемен наряду с социально-политическими остро провозглашаются и националистические, нередко, к сожалению, и злобно русофобские.
Тут политикам помогают политиканы, раздувающие ненависть к любому «наследию оккупантов», будто и не несла Россия никаких жертв и не оказывала братским народам никакой помощи в борьбе с хищными соседями, немецко-фашистскими или турецко-персидскими. Дело доходит до осквернения памяти жертв былых освободительных войн, до надругательств над могилами, до низвержения и уничтожения монументов. В этой свистопляске страдает и именословие – торопливо плодятся новые топонимические уроды, вроде замены площади Победы в Кишиневе на площадь Великого Народного Собрания. На смену именам не только Ленина, но и Суворова с Кутузовым появляются имена молдавских господарей.
Да и Пушкин – что он молдаванам? Подумаешь, цыган воспел!
«Вечерняя Москва» 30 апреля 1996 года сообщала, что в том же духе действуют и украинские националисты. Львовские хозяева города поторопились переименовать в честь Дудаева улицу... Пушкина (зачем написал «Кавказ, остановись»). Не простили и Лермонтову, воевавшему против свободолюбивых кавказцев, – щирым львовянам дороже имя Тараса Чупрынки, националиста 40-х годов!
В Западной Украине прославляют Мазепу, петлюровцев и бандеровцев, в Прибалтике идеализируют фашиствовавших «лесных братьев». Продолжается спекулятивное использованье смены имён как средства политико-дипломатических демонстраций. «Вечерняя Москва» 13 мая 1996 года сообщала, что по инициативе мэра Стамбула один из парков тоже получил имя Джохара Дудаева! А 4 апреля 1995-го та же газета умилила известием, что городская управа мингрельского города Зугдиди «удовлетворила просьбу коммунистов (!) и назвала одну из улиц города именем... Лаврентия Берии в ознаменование 96-летия со дня рождения этого «борца за коммунизм, незаслуженно опороченного» при Хрущеве. То ли еще скажут, когда Лаврентию стукнет сто!
А какие страсти разыгрались в Одессе после убийства израильского премьера Ицхака Рабина! Все былые теневые стороны его карьеры были как бы перекрыты Нобелевской премией Мира за примирение с Ясиром Арафатом. Но одесские коммунисты не простили Рабину прошлых грехов и провели сбор подписей с требованьем вернуть имя большевика Ионы Якира улице, торопливо названной в честь нового лауреата, грозили даже перекрыть уличное движение!
Есть, правда, случаи, когда политическая конъюнктура приводит и к решениям, радующим слух. Появилась же в Софии улица Царя-Освободителя!
Значение для мировой культуры, искусства, науки – а всем ли надо в этом понимать?
Вот и ставятся национальные амбиции превыше других соображений. Семенов и Пржевальский на Тянь-Шане – разве не офицеры разведки? Пржевальску уже вторично вернули имя Каракол. Киргизам внушают, что им будто бы не пристало гордиться заслугами гениального путешественника-натуралиста, скончавшегося на их земле.
Многое можно и понять. Целиноград превращен даже не в Акмолинск, а в исходную Акмолу. Кировабаду вернули исконное имя Гянджа, Ленинабаду – Худжанд, Ленинакану – Кумейри, или Гюмри (конечно, не Александрополь). Беспокоит другое.
Идет коренная ломка сложившихся стереотипов и этических норм. Возвращаются давно высмеянные и, казалось, навечно осужденные примитивнейшие культовые модели – портреты новых лидеров на денежных знаках, прижизненное присвоение имен населенным пунктам и улицам с «убеждающим» обоснованием «народ так хочет». В Армении захотели назвать улицу именем Тэтчер, а кто-то из сочинцев написал мне, что там готовы присвоить имя Буша не то пику, не то озеру. Возразил им, что вдохновивший их политик – эфемерный временщик, вдохновитель ковровых бомбежек Ирака, а горному Черноморью навсегда дороже другой Буш, кавказовед, исследователь его ледников и флоры...
Ладно, пусть это внутреннее дело молдаван, киргизов, туркмен, армян... Но приведен в действие механизм, помогающий политикам достигать легкой популярности и уже грозящий породить эпидемию подражаний. Вдруг и в Москве захотят «улицу Учредительного Собрания»! Публикует же пресса просьбы завести тут и улицы Вашингтона, Линкольна, Рузвельта и даже... острова Мальты! Но ведь к нашей радости, ни когдатошний «дух Женевы», ни «дух Бандунга» не породили в столице улиц с именами этих «духов»!
Из такого бездонного фонда лучше не черпать, а то ведь глядь и всю Москву превратишь в политическую карту мира!
* * *
Мы дожили до крутого перелома в оценке общественно-экономических идеалов. У многих возникает стремление поскорее расстаться со всем, что напоминает о давних и недавних ошибках. Но оправданны ли полная ломка и любые святотатства по адресу содеянного за 70 лет?! Чем чреват такой обвинительный императив, показала наша же революция. Черный список низвергнутых и растоптанных святынь постыден, как его ни объясняй велениями революционной эпохи. И сколько всего доброго все же удалось сохранить!
Да, памятники царям свергали. В Кремле вместо торжественного опекушинского монумента царю-освободителю посажен распорядившийся его снести «Ленин», а опекушинского же «Александра Третьего», спокойно сидевшего возле храма Христа, никто и не вспомнит – коли исчезал сам храм, так ли важно, кто там сидел у его подножия!
Но сейчас важнее помнить о другом. Даже в период, казалось, повсеместного уничтожения памятников царям уцелели в революционнейшем Петрограде все «Петры Первые», великолепная микешинская «Екатерина Вторая»[2] и даже клодтовский «Николай Первый», имя которого многие годы вообще не произносилось без сопровождающих проклятий или, по меньшей мере, понижающих коэффициентов – вроде «Николая Палкина». Но монумент устоял и никакого зерна для выращиванья монархических убеждений в себе не нес. Как и Александрийский столп на Дворцовой площади со статуей ангела «размером в три натуральные величины» (так в путеводителе!), хотя и прославлял Александра Первого.
А в Москве с 1912-го по 1918 год простоял на Тверской конный памятник «белому генералу» Скобелеву – освободителю Болгарии от турок, даже его имя площади присваивали. Анкету герою после 1917-го портило не только легендарное прозвище (весь в белом и на белом коне – комплимент потом превратили в ругательство), но и его дела при покорении Туркмении. И этот памятник поспешили низвергнуть.
В период «десталинизации» (1952—1962) пришел черед идти под снос сталинским статуям, которых и прижизненно оказалось чудовищно много, а преобладали среди них бездарнейшие муляжи, тиражированные тысячами. После 1991 года пришел черед и такому же поголовью не менее муляжных «Ленинов, переселились на газон у Крымской набережной «Дзержинский», «Свердлов» и «Калинин»...
По миру катится как бы волна отмщений – ив бывших странах «народной демократии», и на наших бывших национальных окраинах. Жертвами надругательств становятся не только неумеренно наштампованные лики Ленина, но и другие памятники, так, в Армении – азербайджанским, а в Азербайджане – армянским политическим деятелям.
Дикарский инстинкт святотатства не считается ни с какими принципами и тем более – с художественными достоинствами уничтожаемого – работ Шадра, Меркурова и других крупных мастеров. А – будь они хоть Микеланджелы!
А мы-то и сами тоже хороши. Даже такой вдохновитель сохранения памятников истории и культуры, как академик Лихачев, позволил себе предложить снести мавзолей – лишь бы освободить Красную площадь от большевистской скверны!
Конечно, абсурдно, что главную площадь столицы и стены Кремля превратили в кладбище, а надгробье – в трибуну для обозрения ликующих парадов и шествий. Унизительно идолопоклонническое почитание мумии. Разные варианты перезахоронения меня не волнуют – прахом Дмитрия Самозванца, как поверил Волошин, вообще выстрелили с четырех застав «на четыре стороны земли», – легенда справедливо-символичная: потом и произросло из этого праха черт-те что... Но есть и другое – пусть и мрачный памятник нашей истории (больше чем культуры) – сам мавзолей. Срыть во отмщение? В угоду злой памяти к тем, кто в нем лежал и еще лежит – Ленин, а недолго и Сталин?
Да, это памятник трагически постыдного этапа в истории страны и столицы. Но уничтожать из злопамятности? Мир дорожит руинами Колизея – а не в нем ли творились кровавейшие зверства? И ведь не сносят, а даже ценят, имеют и барыш... А тут – незаурядный памятник архитектуры, созданный самим Щусевым, зодчим с судьбой не простой... Грешен – и «Лубянку» обновлял, и снести храм Христа под сталинский Дворец был не прочь. Но талант-то все же первоклассный, наградивший и страну и столицу подлинно вечными ценностями...
Сковырнуть мавзолей? Так можно и Бутырки убрать – тюрьма же! Но строил-то ее, и не бездарно строил, сам Матвей Казаков! Ну и как? Не снести ли нам и Бутырки, как французы Бастилию – не пожалели же!
Сейчас особенно нужны оглядчивость и осторожность. Наш долг – при всех перестройках не нанести ущерба облику, духу, всей памяти о наследуемом нами прошлом страны и столицы. Не спешить с конъюнктурными решениями, притормаживать желания хоть что-нибудь немедленно переименовать!
Бывали у нас периоды тесных – и дружеских, и деловых – отношений с Китаем, а были и этапы охлаждения и даже вооруженных конфликтов – то на КВЖД, то на уссурийском островке Даманском. В добрый период назвали улицу с китайским посольством улицей Дружбы, а потом скандалили на ней же в дни ссоры Китая – Вьетнама, и «дружба» звучала вовсе иронически. И все же хорошо, что и при тогдашней конъюнктурной «на все готовности» не кинулись сразу разыменовывать улицу, – дружбу враждой в ее названии не заменили. Не перекрещивали ни гостиницу с рестораном «Пекин» в Москве, ни Пекинскую улицу в Тифлисе.
А ведь случались же, и именно в те годы, предложения переименовать даже Китай-Город. Шутка ли, в самом центре столицы что-то китайское!.. Остаток Китайского проезда в мае 1993-го все же решили назвать Китайгородским – на этом я годами настаивал. Но не корчевать же само слово Китай, кстати, не имевшее к одноименной стране никакого отношения. Деревянная стена, подпиравшая земляной вал вне Кремля, сооруженная в 1534 году, была «и нарекоше Китай», вероятно, от тюркского значения слова «стена» или от связок жердей «кита», стену крепивших.
Были умники, встревожившиеся после выхода Литвы из состава нашей страны – как же им теперь жить на Литовском бульваре? Не лучше ли забыть, что и здания тут строили литовские зодчие?
* * *
А как отражаются в именословии столицы и вовсе недавние трагические события, связанные с крутым поворотом в судьбах страны?
Осенью 1991 года многим казалось вполне уместным присвоение имени Свободной России площади перед правительственным зданием, которое тогда же поспешили называть нашим «Белым домом». Но вскоре (осенью 1993-го) она оказалась ареной кровавых побоищ, после которых обнадеживавшее название стало звучать кощунственно, да изменилась и топография – возникли новые ограды, мемориалы... Лучше бы тут воздвигать обелиски, стелы, укреплять памятные доски и не ввязывать эти события в сеть имен. Разве что есть резон сохранить имя Красной Пресни – ее окраска трагически подновлена, как и имя Баррикадной.
Тем более неуместны порывы насчет персональных наречений – спорят еще о числе жертв на Рочдельской и у Останкина! Можно ли славить имена даже достойных единиц, не замечая сотен (или тысяч) безыменных павших?
Третий пакет
Уже первые два пакета возврата названий были приняты частью «общественного мнения» в штыки, а прессой почти бойкотировались. Перечень имен первого пакета привели единичные газеты и чуть ли не петитом. И о втором пакете москвичи сначала узнали только из «Вечернего клуба» и «Курантов», а «Вечерка» и «Московская правда» хранили молчание неделями.
Третий пакет, утвержденный 13 мая 1993 года, оказался в лучшем положении, правда, и тут всех обогнали «Куранты», второпях превратившие Никитский переулок в Никитинский. 21 мая список дали и в «Правде», а 24 мая от имени пресс-службы Моссовета в «Вечерке».
Бойкота на сей раз не было, но полемика вспыхнула немедленно. Оппоненты главные возражения свели к обидам – за Чехова, Герцена. Ю. Соломонов в «Литгазете» за 19 мая вступился за Наташу Качуевскую (а неужели мало для ее памяти, что именем героини наречена даже одна из малых планет, – что, переулок дороже?).
Против «переименований» выступила плеяда известных деятелей «культуры и искусства России», среди них О. Ефремов, М. Захаров, И. Смоктуновский. Ну, артисты-то – еще как-то понятно – привыкли к обилию актерских имен в названиях столичных улиц и могли считать, что чуть не каждому из них гарантирован хотя бы какой-никакой переулок. (Впрочем, как раз Ефремову с Захаровым тут ничто не светит – улицы в честь их однофамильцев – генерала и маршала – в Москве уже есть, и плодить новых тезок позволить нельзя.)
В «Известиях» за 25 мая 1993 года фельетонист Э. Графов злопыхательски ерничал, что этак и «Евгения Онегина» переименуют в «Ленский расстрел». Смешно? Но застрелил же Онегин Ленского. А суть претензий – не только обиды за классиков. С подхихикиванием написано об оставленных «без улиц» именах – Ульянова, Серова, Станкевича, маршала Шапошникова – дескать, это не те, о ком вы подумали. И уже без стеснения о «политической подоплеке»: «и не как-нибудь, а мстительно» Маркса и Энгельса «похоронили» в Староваганьковском переулке. Быть ли Большевистскому Гусятниковым? Но под этим именем он пробыл с XVIII века, а Большевистским только 30 лет (с 1933-го) – в память об Обществе старых большевиков.
Графов издевается над неприкосновенностью мозгов депутатов Моссовета. «В запале» они у него «ошалевают переименованиями» «по дурьему азарту» – такая вот свобода слова («переименования» – это о возврате законных названий). И даже попытки нет понять, что тут никакие не «шалости ума».
Почему имя хамовнического большевистского комиссара Савельева-Шелехеса, удостоившегося в этом районе даже двух улиц, решили заменить именем князя Пожарского? Да потому, что штаб князя находился тут рядом во время его победного боя с ляхами (прежнее «Савёловский» не возвращали как тезку привокзального). Полистал бы фельетонист литературу, прежде чем высовываться со злопыхательской критикой. Или он так начитан, что ему роднее позорные строчки о Минине и Пожарском у Алтаузена: «Мне говорят, они спасли Россию. А может, лучше было не спасать?»
Ирина Кутьина в «Московской правде» за 26 мая 1993 года озаглавила очерк иронически: «Улица кой-кого» с подзаголовком «Грустные заметки о московской топонимике». Приятно, что она одобрила возврат имени Леонтьевскому переулку – свидетелю стольких событий истории (да и Станиславский жил в Леонтьевском, а не «на Станиславского» – его-то личная память не достойна ли уважения?). Но журналистка в прямой ущерб репутации не постеснялась дамской подписью подкрепить замену фамилии чешского писателя-героя вовсе непотребным созвучием (запретный плод слаще пресного многоточия). Но ладно, не нравственность здесь обсуждаем. А вот ирония насчет «кой-кого» угодила в самое авторшу. Задание по третьему пакету предполагало вернуть имена в пределах Садового кольца. А она гневается, что не меняем имен внекольцовым Коммунистическим, Войковским и «Беле Куну». В черных списках они давно значатся, дойдем и до них, если нам дадут продолжать это доброе дело.
Мало того, Кутьиной не надо бы считать и писать, что Октябрьская площадь была в прошлом... Калужской Заставой! Трагические события 1 мая 1993 года были у Заставы, а не на площади! Догадаться бы, – зачем Интернациональную назвали Яузской, когда Яузская улица уже есть? Да ведь просто продлили имя существующей Яузской на ее прямое продолжение. От незнания Москвы и заметки вышли грустные.
«Вечерняя Москва» 26 мая 1993 года сообщила, что «правительство Москвы собирается отстоять Пушкинскую улицу». Но остается же в целости Пушкинская площадь с памятником! Даже драгоценная Страстная не вернется – решили, что Пушкинская Москве дороже. Улицу-то, к которой Пушкин не имел никакого отношения, переименовали по недоразумению, впопыхах, под юбилейную дату столетия гибели поэта. Так неужели не пора устранить допущенную ошибку и вернуть многовековую Дмитровку?
Какие консультанты-дезинформаторы воспользовались неподготовленностью Виктора Коробченко к суждению о таких вопросах и навязали (или приписали?) ему мысли, что это «переименования ради переименований» и что «малосоветчики насильно вернули», по их мнению, «исторические», а на самом деле «весьма невзрачные, ничего не говорящие сегодняшним москвичам» названия.
Обиды и тут высказаны за Пушкина, Грибоедова, Герцена, Вахтангова, Репина – за деятелей, которым стоят памятники, а их имена носят театры. От имени всех москвичей написано, что им ничего не говорят «какие-то Дмитровки, Никитские, Болотные»... Грустно, что и советнички заместителя премьера так плохо знают историю города, даже бравируют своим невежеством, а помогают руководству истинно по-медвежьи. И уже уверены, что правительство вынесет решение о «целесообразности таких переименований».
Артистов же решил державно поддержать сам министр культуры России Е. Сидоров. «Вечерняя Москва» за 7 июня 1993 под кричащим заголовком «Остановите Моссовет!» опубликовала его... правительственную (!) телеграмму главе Москвы Ю. М. Лужкову. В ней министр всемерно поддерживает протест против очередного огульного переименования (подчеркнем слова: очередного и огульного. Раз «очередного», значит, недоволен и предыдущими пакетами!). Дальше лучше дословно:
«Прошу принять все зависящие от вас меры, чтобы не дать совершиться бездумному акту топонимического вандализма, стирающего с карты Москвы имена Пушкина, Чехова, Герцена, Станиславского, Качалова, Вахтангова, Хмелева, Собинова... Надеемся на ваши решительные шаги».
Министр явно пытается играть на противоречиях между мэрией (позже – правительством Москвы) и Моссоветом, не учитывая того, что часть заданий на возврат комиссия получала непосредственно от самого Лужкова! Историкам вообще нелегко будет разобраться, насколько в этих спорах отражались некие внешние тяжбы и перетягиванья канатов. Кто протестует? Демократы? Но статьи за возврат публикуют и демократические газеты, и даже такие авторы, как Ю. Нагибин и Л. Колодный. Национал-патриоты? «Правда» сначала была терпима, а потом дала слово А. Салуцкому, ой какое!
А вот что поведал в «Советской России» за 8 июня 1993 года В. Бушин. Ужель тот самый Бушин, который еще в 1965 году так резко протестовал против появления улицы Тимура Фрунзе в лихом очерке «Кому мешал Теплый переулок?». А сейчас и он опротестовывает возврат имен «под видом русского патриотизма», называет это делом подлым, считает плодом глубочайшего осовения депутатов Моссовета, обыгрывая маяковское «сидите, не совейте в моем Моссовете». По его мнению, в погоне за исконными названиями мы и Красной площади, того и гляди, вернем древнее имя Пожар. А главное, и он негодует, зачем стерты с карты столицы имена классиков и революционных демократов.
А писатель А. Салуцкий в «Правде» за 16 июня того же года сопоставил возврат имен с «дурным политическим нуворишеством». Он поддержал ту группу «демократической интеллигенции» (кавычки автора, не иронические ли? – упомянуты только Г. Бакланов и М. Ульянов), которая «справедливо воспротестовала против решения» заменять имена известных россиян. И при этом ухитрился спросить:
— Неужели Бондарев, Распутин менее заинтересованы в сохранении исторической памяти?
Ну, как тут не спросить в ответ: будто возврат исконных названий не помогает сохранить именно историческую память!
Зато 17 июня «Вечерка» сопоставила два неоднозначных мнения: «Коренной москвич О. Цишевский рад расстаться с одиозными именами вроде Жданова и Суслова, но пырнул Остоженку за стародавние стога и пообещал навсегда считать ее Метростроевской – «такова ее новейшая история». А вся история-то – в одной канаве для открытого заложения рельсового полотна – в 1935 году это сочли достаточным поводом для невежественной замены драгоценного военно-исторического имени. Коровий Вал имя для Цишевского «дурацкое». Он же иронически предложил восстановить Сукино Болото в Солнцеве (перепутал с именем переделкинского поселка Суково), хотя упомянутые им болото и улица с таким милым именем находились за Спасской Заставой и Симоновой слободой. Возвращенные имена считает «царегороховыми» – и ведь не совестно!
Зато в том же номере газеты доктор-палеонтолог О. Дмитров возвратом, напротив, обрадован: не может понять, почему имена Пушкина и Чехова надо сохранять именно за старинными Дмитровками. Не согласен с одним: не вернули имя Мёртвому переулку, в котором он живет. Но не все же счастливы жить в Мёртвом! Все же спасибо доктору-палеонтологу за доброе пожелание Моссовету «стойкости в этом нужном и благородном деле «.
Убедительно и авторитетно поддержали возврат такие знатоки Москвы, как Юрий Нагибин в «Культуре» за 5-е и Лев Колодный в «Московской правде» за 6 июля – Колодный даже по-дружески пожурил Графова и Кутьину, хотя и сам перепутал улицы Чайковского и Чкалова. С развернутым обоснованием осуществленного возврата выступил в «Курантах» B. C. Дормидонтов, а 15 июля в той же газете его горячо поддержал Арутюн Амирханян...
В «Литгазете» за 7 июля артистам хорошо ответил географ Д. Шабалин, высказавшийся за «экологически чистую» топонимию. «Это не переименование, а возвращение награбленного», «мужественное покаяние и осуждение интеллектуального насилия». «Считать это маразматическим антикоммунизмом комиссии Моссовета даже неудобно». Автор призывает скорее принять меры, облегчающие переход к применению возвращенных имен.
А поди, разберись, какие доводы не стеснялись приводить и «крайние правые». Газета «Русский пульс» еще в № 2 за 1991 год дала слово некой Марии Агаповой для протеста против «новоиспеченной Лубянки»: «Зачем ворошить в нашей памяти народные слезы и кровь, пролитые на эшафоте бесчеловечности»? На тогдашнего мэра Г.Х. Попова автор в претензии, что тот не оценил заслуг «Железного Феликса» – скольким беспризорникам тот спас жизнь! Как убедить Агапову, что не меньше чем у Феликса прав было и у его знаменитых преемников – могла бы та же площадь стать и Менжинкой, и Ежовкой, и Бериевкой!
Противники не снижали активности. 12 июля 1993 года дрогнула сессия Моссовета, учла «неоднозначную реакцию» на свое «последнее решение о возвращении исконных имен» и поручила президиуму на ближайшем заседании ввести мораторий на переименование улиц! Не на возврат! Значит, пресекается всякое распалачиванье, остаются на местах все «кровавые Белы Куны» и мародеры Войковы, все Инессы, Клары и Розы. А ведь только что (в «Курантах» за 8 июля) Российский фонд культуры объявил, что пора убрать еще ряд имен, связанных с коммунистической идеологией (Ильича, Ленинский, Халтуринская), и скверные анекдоты вроде 4-й улицы 8 марта. И вот, пожалуйте, мораторий!
Приходится снова каяться – мало мы разъясняли, внушали, что у имен старой Москвы – заслуженные права звучать так, как они звучали уже столетиями. Имена-эфемеры, временщики, даже вошедшие в привычку всего-то за несколько десятилетий, легко облетают как сухие листья и лепестки с ветвей и многовековых цветов московского именословия.
Нас опять упрекают в непродуманности и случайности выбора имен для возврата, в субъективных прихотях и капризах. Так ли вели свою работу москвоведы – историки, краеведы, географы, топонимисты, писатели, – готовившие эти проекты?
Более полугода длилась работа комиссии по подготовке проекта третьего пакета. Спорили о выборе вариантов. Предпочли благозвучный Певческий непривлекательному Свиньинскому. Уточняли обоснования, заранее предвидя возможные недоумения. Ведь и среди членов комиссии были не желавшие расставаться с именами, кто – Собинова, а кто – Станиславского и Качалова. По некоторым названиям остался в меньшинстве и автор этих строк. Настаивал, например, на возврате улице Архипова не последнего ее имени (Большой Спасоглинищевский) – ведь сохранился же как память о церкви Спаса в Глинищах Малый переулок, – а предпоследнего – Алабова Гора, – колоритного, отражающего кручи тамошнего рельефа. Но тут не помогло и мнение председателя комиссии – мы с ним остались в меньшинстве, и Алабова Гора на планы Москвы не вернулась.
По уже примененной схеме подытожим, чего же удалось достичь в третьем пакете возврата прежних имен.
Прежде всего – завершено возвращение имен по Китайгородскому полукольцу. Малопонятный «Исторический проезд» уступил место проезду Воскресенские Ворота (я-то продолжаю считать, что лучше было бы вернуть ему более популярное у москвичей имя Иверские Ворота – по восстановленной здесь часовне с прославленной чудотворной иконой).
Проезду Серова вернули старинное имя Лубянский – избавились от одноименности с улицей Серова в поселке Сокол. Зря приплетал сюда остряк Э. Графов еще и чекиста Серова, намекая на близость проезда к Лубянке, – тут имя на столетия старше любой «чеки».
Самые важные из возвратов в третьем пакете – восстановление имен таких каркасообразующих магистралей, как Большая и Малая Никитские (вместо Герцена и Качалова), Большая и Малая Дмитровки (Пушкинская и Чехова), Садовническая (Осипенко).
Между Китайгородским и Бульварным полукольцами возвращены имена, о которых речь уже шла. Таковы переулки Большой и Малый Златоустинские (Комсомольские), Знаменские и Староваганьковский (улицы Грицевецкая и Маркса с Энгельсом), Трёхсвятительские (Вузовские), Брюсов (улица Неждановой) и Певческий (Астаховский).
Жаль, что Советской площади и наша комиссия, и Моссовет решили вернуть не последнее ее имя – Скобелевская, – а предпоследнее – Тверская. Имя Скобелева площадь носила всего шесть лет, пока стоял его памятник; оно даже не успело войти в дореволюционные справочники и планы города.
Большому и Малому Чернышевским переулкам имя московского генерал-губернатора Чернышёва решили не возвращать (есть переулок Чернышевского). Елисеевский переулок, бывший Малый Чернышевский, уцелел, а к Большому, который в 1922 году был переименован в честь просветителя Н.В. Станкевича (а тут всего-то стоял дом его брата), вернулось предпоследнее имя – Вознесенский (по знаменитой церкви Малого Вознесенья на углу переулка с Большой Никитской).
Неисповедима логика усомнившихся. Заменить громоздкое имя улицы хотя и заслуженного «старшего» маршала Шапошникова были согласны, но почему на Большой Антипьевский? Объяснили им – тут находится замечательная церковь святого Антипия – ценный памятник зодчества...
— Нет, ищите что-нибудь еще. Были же и другие имена...
— Были: Лукинский – по церкви евангелиста Луки, но Лукинские уже есть. Конюшенный – по государеву двору – тоже есть тезки. Часть переулка звалась Колымажным – по соседнему двору, на месте которого вырос Музей изящных искусств...
— Вот это другое дело.
Так появилась в Москве, не уверен, что на радость жителям, Колымажная улица. Хоть бы не связали по созвучию с Колымой! Позже ее резонно «разжаловали» в Колымажный переулок.
Между Бульварным полукольцом и Садовым кольцом возврат части имен также был уже объяснен. Таковы переулки Мамоновский (Садовских), 1-й Зачатьевский (улица Дмитриевского), Большой Патриарший (улица Адама Мицкевича), Малый Ржевский и Ножовый (улица Палиашвили), Большой и Малый Новопесковские (улицы Вахтангова и Федотовой), Пожарский (Савельевский), Болотная площадь (Репина), Яузская улица (Интернациональная), Яковоапостольский (улица Елизаровой), Большой Афанасьевский (улица Мясковского), Малый Власьевский (улица Танеевых), Большой Лёвшинский (улица Щукина), Гагаринский (улица Рылеева), Землянский (Чечеринский).
Возвращены в составе третьего пакета также названия переулков Филипповский (по старинной церкви, улица Аксакова), Гусятников (Большевистский), Глазовский (Луначарского), Старопименовский (улица Медведева), Скарятинский (улица Наташи Качуевской), Большой Кисловский (улица Семашко), Крестовоздвиженский (Янышева), Денежный (улица Веснина).
Попытку вернуть Большой и Малый Курбатовы почему-то отвергли. – А кто они такие? Ответ, что Курбатовы – это потомки бывшего крепостного Шереметевых, самородка-правоведа и дипломата петровских времен, не убедил. Переулки за одно только соседство с Ордынками назвали Большим и Малым Ордынскими. Тогда же отказали неведомому домовладельцу Фокину и купцу-меценату Барышникову, хотя Москва и обязана ему возведением доныне славящихся храмов и зданий, да и барышники вроде перестали считаться ругательством. Отныне имя Стопани уступило место не бывшему Фокину, а переулку Огородная Слобода (имя предложил писатель-москвовед В. Б. Муравьев). Можно бы и проще – Огородники. Но есть уже Огородный проезд на бывшем Бутырском Хуторе...
Возражения вызвала попытка вернуть старинное имя Рещиков. Старый большевик Воеводин жил не здесь, а на Новинском бульваре, но досталось его имя именно этому переулку, до революции Малому Толстовскому. В 1922 году комиссия Сытина, то ли устраняя тезок, то ли чураясь толстовства, вернула переулку имя некоего Рещикова, владение которого находилось тут еще в XVIII веке. В советское же время вернули это старинное имя, а теперь и слушать не захотели! По старым планам удалось увидеть, что тут находилась еще в XVII веке одна из трех Каменных слобод Москвы (две другие известны в районе Таганки – улицы Каменщики, и в Лефортове – Каменнослободский переулок). Предпочли, чтобы и здесь вместо Воеводина и Рещикова появился переулок Каменная Слобода.
Еще одним пунктом преткновения оказалась набережная Максима Горького. Ее слепили из трех существовавших ранее – Краснохолмской, Космодамианской и Комиссариатской. Возвращать все три – значит, менять всю нумерацию зданий. К тому же Краснохолмская набережная существует и на другом берегу Москва-реки – нельзя дублировать! Предлагали восстановить одну Комиссариатскую – столкнулись с сопротивлением – при чем тут комиссариат? Поясняли, что кригскомиссариатом называлось интендантство – ничего плохого! Нет и нет! Решили распространить на всю набережную одно из трех ее бывших имен – Космодамианская. Надеемся, что неудобопроизносимая полутезка – улица Зои и Александра Космодемьянских – уступит, наконец, место более короткому имени, так что угроза дублированья отпадет.
Итак, борьба за совершенство московского именословия продолжалась, принимая все новые, подчас и вовсе неожиданные формы.
Один из моих докладов на эту тему привлек внимание составителя сборника писательских очерков о Москве – именно в нем я выступил с уже упоминавшейся «Поэмой московских имен» и тогда же получил от В. Б. Муравьева приглашение участвовать еще в одном таком сборнике, который Общество «Старая Москва» договорилось публиковать в издательстве «Столица». Чего же еще профильнее!
Первый же очерк для этого сборника, увы, так и не опубликованный, касавшийся «обезбоживанья» имен, москвоведы приветствовали, и уже в 1990—1991 годы я написал в том же жанре целую монографию, которая и стала этой книгой. «Столица» обещала печатать – ее раскупили бы нарасхват. Но издательство разладилось, рукопись с приемом новых пакетов возврата начала неуклонно устаревать, потребовала большой доработки.
Теперь, наконец, она доведена до должной кондиции, отвечающей данным на 1997 год, хотя может и впредь устаревать, если, конечно, не сработает абсурдный «мораторий». Но напрашивается еще несколько обобщающих замечаний вне зависимости от дальнейших судеб страны, Москвы и ее имен.
Надо ли столько пороху тратить на опровержение мнений случайных оппонентов – всех-то все равно не перечислишь и не переспоришь. Но привожу эти выборочные примеры как показатели удручающей некомпетентности самоуверенных невежд, поскольку, увы, и пресса содействует пропаганде их взглядов в составе «общественного мнения».
Страна перешла к многопартийности. Компартия перестала конституционно числиться руководящей, а потом и вовсе прекращала свое действие на территориях «бывшего» Союза и России. Но активисты новых наречений уже примериваются, как отразить эти перемены в именах улиц. А что предложить?
Партийный переулок был так назван когда-то по местоположению райкома партии. Название само по себе звучало наивно – разве сам переулок мог быть партийным или беспартийным? Но не называть же его теперь Многопартийным! Заменять все Большевистские на Меньшевистские? А Советские – на Анти – как в том анекдоте о новой гостинице, выстроенной напротив «Советской»? Или пусть многопартийность хлынет и в уличные названия? Десятки новых партий сочтут себя ущемленными, что не по ним обозваны улицы. Вообразите, если на смену «коммунистическим» или даже наряду с ними возникнут улицы Социалистические, Социал-демократические, Либеральные, Патриотические, Межрегиональные, Демплатформенные – и каких только еще не придумают, дай только волю.
Теперь выплодились такие новоявленные партии, которым и достойных имен не нашлось – ни русских, ни греко-латинских. Они самообозвались ехидно закодированными заклинаньями – ЯБЛоко (по начальным буквам фамилий вождиков), ПРЕС, КЕДР (точнее бы КЭДР – речь-то идет об экологическом движении России, но тогда слышался бы нарочитый акцент). Не загонять же такие клички в уличные адреса! Да нет еще и уверенности, как их носители себя проявят. И имена от них родятся уродливые, и тезок новых не избежать. Не допускали же однозвучия улиц Яблочкова и Яблочкиной, а тут пожалуйте – ЯБЛоко!
Не будем навязывать улицам и названия былых партий – были же и эсеры, и эсдеки, кадеты, анархисты, был и батько Махно с Гуляй-Полем! Кстати, старомосковский Разгуляй нам мил, а как бы шло имя Гуляй-Поле бесчисленным паркам «культуры и отдыха», наводящим тоску одним этим казенным титулом! Нет, в истории Гуляйполе замарано анархистами – но могло бы звучать более краткое – Гуляй-Парк[3].
Напомню и еще одно: имя не страхует от свинств-бесчинств даже на самых священных местах столицы. Не скандальны ли митинги у памятника Пушкину? Не нашли места святее для тусовок и самовыражений! А кощунственные шоу у стен Кремля, даже перед чтимыми могилами, да и в самом Кремле, где «на всю Ивановскую» (площадь) святыня намеренно осквернялась ханукой! Такое кощунство планомерно воспитывалось. Маяковский безо всякого стеснения писал, уверенный в своей правоте:
Храпит Москва деревнею,
А в небе цвета крем
Глухой старухой древнею
Никчемный черный Кремль...
Примеры нелепых наречений привожу как доказательства от противного, даже отвратительного. Чтобы не удумали гнаться за воплями моды, попробуйте на язык такие адреса, как улица Перестройки или Ускорения, Плюрализма, Консенсуса. Неплохим делом был НЭП, но не называли же улицы Нэповскими. Так и сейчас не нужны Рыночные, Аукционные, Акционерские, Коммерческие, какими бы актуальными такие названия ни казались. Да и за последними стонами технического прогресса лучше не спешить – не плодить улиц Дискотечных, Видеотечных и Аудиовизуальных – это было бы похуже улицы Телевидения, имя которой, к счастью, оказалось эфемерным.
А вдруг в порядке гласности кто захочет отражать и негативное, все, чтобы без лакировки? Представьте, как бы звучали адреса в память расказачиванья, раскулачиванья, раскрестьяниванья. Имя улицы – Неперспективных деревень – чем не мемориал?! Или такие сверхсовременные имена как Одноразовая, Спидоносная, Экстрасенсорная, Криминальная...
В Копенгагене есть благопристойная с виду улица, да и с именем вроде приличным, забыл каким. Она на десятилетия раньше нашего Арбата стала пешеходной, но тоже приобрела известность лавками, где торгуют всяческим непотребством. Не навело же это отцов города на мысль назвать ее улицей Порнобизнеса или Зоной Риска! Хороши стихи и картина под названием «Незнакомка», но и это – не имя для улицы.
Хочется предупредить торопящихся сексуал-демократов, чтобы они не вздумали переназвать, скажем, тот же Арбат в улицу Свободы Слова. Не лишайте Москву колоритнейшего ее имени, но и не оскорбляйте священного понятия. Давненько, но безрезультатно я советовал:
Призвать нигилистика злого,
При всей бородатой басовости,
Не счесть за свободу слова
Свободу отсутствия совести.
Нельзя превращать и присвоение имен в биржевую игру, поспешно отвечая на конъюнктурные повышения или падения курса чьих-то акций. Тут не место показным жестам политиканов, стремящихся хоть таким путем завоевать популярность. Имянаречение – дело ответственное, и ответ приходится держать как перед собственной совестью, так и перед историей и культурой страны.
А ведь наряду с ожиданием казенных решений существует и иной путь. Бывает, что указы о возврате имен тягостно задерживаются – то по привычной инертности, то из-за чьих-то перестраховок и малодушия. А можно просто, не дожидаясь вышних словес, самим все шире и чаще применять желанные имена – и не митингуя, и не объявляя кампаний. Так и делали – назначали встречи не на «Свердлова», а на Театральной, шли к ГУМу не по «25 Октября», а по Никольской, говорили о старом университете на Моховой, а не на проспекте Маркса.
Таким же явочным порядком возвращались в свои еще не переименованные города имена: Нижегородских улицы и гостиницы в тогдашний Горький, гостиницы «Тверь» в Калинин, а гостиницы «Владикавказ» в город, который еще полагалось называть то Орджоникидзе, то Дзауджикау. Давайте почаще говорить, что ехали через Вятку, а не через Киров – звучат же и река Вятка, и Волго-Вятский регион в сводках погоды, и город Вятские Поляны, и возвышенность Вятский увал, и вятские породы овец и лошадей. Вятскую землю осваивали еще новгородцы, да как не уважать и предков наших вятичей? Но сегодняшние вятичи-кировцы все еще раздваиваются, никак не расстанутся с псевдонимом своего земляка Мироныча... Помочь бы им!
И ещё одно. Не будем растрачивать имена по мелочам и занимать все плацкарты под текущее, сиюминутное. Не будем грабить и будущее – не надо недооценивать значительности событий, которые нам еще предстоят, и грядущих героев – они тоже могут оказаться достойными увековеченья.
Годы крутых поворотов
1993-й, 1994-й... Все ближе конец века, удобный повод нагнетать мистические страхи и прорицать. Напомню, что даже к приходу просто очередного столетия – двадцатого – сулили: кто попроще – конец света, кто поученее – столкновение Земли с ядовитой кометой (в спектре хвоста у нее обнаружен циан!). Пугали и желтой опасностью, веровали в пророческие заклинания Владимира Соловьёва. Даже зловещий протыкатель старух показался Андрею Белому знаменьем времени.
Но сейчас-то рубеж не просто двух столетий, а двух тысячелетий, и встречать мы будем не только XXI век – ночь на 1 января 2001 года обозначит собою начало третьего тысячелетия! Не потому ли, словно джинны из бутылей, выпущены новые абсурдные бреды мистицизма, сатанизма, каких только можно извращений, обескураживающих предсказаний. Печальнее всего то, что часть из них оказывается сбывчивой – ведь среди напророченных событий обнаруживаются и заранее запрограммированные.
Встречая Новый 1993-й, обольщались привычными новогодними надеждами на лучшее будущее и обоюдными посулами поворотов к этому лучшему. А в чьих-то мозгах, мыслящих с опережением, созревали сценарии совсем других поворотов. В сентябре—октябре 1993-го они обернулись трагедиями, неслыханными даже в нашей непростой истории.
На этом фоне и в таких условиях – кому, казалось, было дело до каких-то именословий: не все ли равно, как что называть?
Моссоветская комиссия по улицам настойчиво продолжала действовать, хоть и ощущала, что при нараставшей политической напряженности не всегда и не всем была угодна. Мы понимали, что в основе споров лежат вовсе не топонимические расхождения во мнениях лидеров, а противоречия по куда более общим вопросам между Моссоветом (Н. Н. Гончар) и администрацией Москвы (Г. Х. Попов, позднее Ю. М. Лужков). А в наш адрес устремлялись упреки, скорее напоминавшие «поиск врага», козла отпущения, на которого легче легкого свалить вину за куда более огорчительные нелады в положении столицы.
И все же всю первую половину 1993-го комиссия регулярно, в последний четверг каждого месяца, собиралась в бывшем дворце С. М. Третьякова, подновленного П. Рябушинским, на Гоголевском бульваре, где размещался Фонд культуры, нас поддерживавший (возглавлял его академик Д. С. Лихачев). Собирались то в торжественных залах бельэтажа, то в скромных каморках первого этажа. Именно на этих собраниях обкатывалось содержание всех трех пакетов с возвращаемыми именами, шли споры о названиях переулков Романова и Пожарского, Колымажного и Яковоапостольского, о Каменной и Огородной Слободах, о продлении Яузской в сторону Швивой Горки. B.C. Дормидонтов внимательно взвешивал каждое мнение, запрашивал у членов комиссии письменные справки, требовал ссылок на архивные документы...
Летом наша комиссия понесла тяжелую утрату – скончался один из ее ветеранов и компетентнейших экспертов по вопросам истории Москвы профессор Владимир Евгеньевич Полетаев.
Утверждение Моссоветом 13 мая 1993 года возврата названий, содержавшихся в третьем пакете, послужило сигналом к новому всплеску протестов. Хотя в то же лето прозвучали авторитетные голоса и в поддержку принятых решений, Моссовет все-таки дрогнул: его 16-я сессия 12 июля поручила президиуму Совета объявить упоминавшийся мораторий на дальнейшие «переименования».
Хоть дни становились все более драматичными, но для судеб именословия Москвы не было и худа без добра. Вскоре властям стало уже ни до каких мораториев – обещанный так и остался на бумаге. После разгона в сентябре Верховного Совета России и трагического расстрела «Белого Дома» 5 октября был распущен и сам Моссовет, так что и состоявшая «при нем» комиссия оказалась как бы подвешенной в воздухе.
Но жизнь продолжалась, необходимость надзора за адресами, особенно в обстановке всяческих жилищно-коммунальных и финансовых новаций, ощущалась очень остро. Уже с конца октября зашла речь, что комиссия, подобная бывшей нашей, должна существовать при мэре, а что возглавлять ее сможет один из вице-мэров нефтяник Бакиров, в свое время сочувственно выслушавший мою лекцию о возврате названий в его же Нефтяном институте, значит, человек, уже ориентированный. Но вскоре передумали и комиссию создали при другом заместителе мэра – Анатолии Валентиновиче Петрове, который был влиятельной фигурой и в прежнем Моссовете и помнил нашу тогдашнюю работу. Нам повезло – помогать А. В. Петрову ревностно взялась и прежняя, моссоветских времен, «сестра-хозяйка» – Майя Федоровна Симонова, в течение ряда лет отлично курировавшая деятельность комиссии, способствуя очередным нашим инициативам – подготовке «Красной книги» неприкосновенных названий, предотвращению одноименности, устранению номерных и некомплектных имен. Она уверенно держала в руках связи с районными властями, а главное, что особенно важно, – с районными архитекторами. Восстановление такой управляемой системы и теперь стало одной из первоочередных ее забот.
Мы с B. C. Дормидонтовым помогли доукомплектовать личный состав комиссии, отсеять некоторых почетно-мертвых душ, присоветовали ввести в нее новых видных специалистов – знатоков истории города, краеведов, филологов, топонимистов.
9 ноября 1993 года в московской прессе был опубликован полный список адресов избирательных участков – было приятно видеть в нем все уже возвращенные названия. Вопреки какофонии продолжавшихся протестов они приобретали юридическую силу!
А вот и 1994-й – год, казалось, не суливший работе комиссии никаких осложнений. Уже в феврале—марте начались ее нормальные деловые собрания для решения текущих задач – надо было нарекать улицы и проезды во вновь возникших кварталах южного Бутова, Жулебина, Митина. Осенью пошла речь и о Марьинском Парке – районе бывших Люблинских полей орошения. Приходилось обсуждать и «самотечные» предложения, в их числе и вовсе неожиданные: так, от имени Кабардино-Балкарской республики поступила просьба переименовать таганскую Большую Коммунистическую в улицу... Нальчика!.. Пришлось переутверждать список уже возвращенных названий, чтобы пресечь сомнения в неправоспособности решений, принятых бывшим Моссоветом. Ведь в адресах множились раздвоения и противоречия, затягивалась замена угловых указателей улиц, возникали нотариальные и финансовые сложности в случаях приватизации, жилищных тяжб...
К середине июля эта канительная работа была завершена, и тут нежданно-негаданно все содеянное было поставлено... под сомнение!
Проявив чуткость и снисхождение к моему возрасту и здоровью, Майя Федоровна решила даже не приглашать меня – не вырывать с неблизкой дачи – ради присутствия на заседании правительства Москвы, где должно было состояться окончательное утверждение подготовленных материалов – настолько она была уверена в их убедительности и бесспорности. Видимо, так же их оценивал и председатель комиссии А. В. Петров, не посчитавший нужным предварительно и подготовить руководство в нужном направлении.
Каково же было ошеломление и Анатолия Валентиновича, и Майи Федоровны, и всего двух членов комиссии, которых удалось летом пригласить (это были В. Б. Муравьёв и историк-краевед А. В. Иванова), когда уже в сообщении мэра о представленном проекте прозвучало не то чтобы не совсем полное его приятие, а скорее полное неприятие! Что могло быть в основе такого поворота? Доводы напоминали те, что приводил в своих протестах министр культуры Евгений Сидоров. Мэра, словно сговорившись, поддержали и его первейшие замы – Ресин и Никольский, при этом сомнения высказывали даже по давно одобренным и уже вошедшим в быт названиям. Передаю со слов очевидцев, что и сам адрес мэрии (Тверская, 13) кому-то из них оказался не мил: «Ходили по Горького и впредь так хотим ходить». Член правительства Москвы В. В. Парфенов взял быка за рога: «Постановление Президиума Моссовета ОТМЕНИТЬ. Может быть, ПЕРЕСМОТРЕТЬ состав комиссии по переименованиям». Другой член правительства (В. Г. Систер) высказался помягче, предложив переносить старые названия в районы новостроек. Такую передвижку, словно это не имена, а мебель, никто не поддержал.
Членам нашей комиссии слова не дали вовсе. Однако вскоре выяснилось, что и в правительстве Москвы ожидаемого единодушия не было. В оппозиции оказался прежде всего даже префект центра столицы А. И. Музыкантский. Он давно был в курсе уже сделанного и понимал, каким удесятерением и так уже немалой путаницы грозил бы поворот и откат вспять с разыменованием... Тверской и Театральной! И куда же возвращаться? Не воскрешать же призрак проспекта Маркса, архитектурно так и не возникшего.
Часть выступления Музыкантского увидела свет в прессе. Он сказал, в частности: «Среда города – это тоже элемент культуры. Приятнее жить в городе, где названия старые, истинные, московские, которых нет ни в одном другом городе. Такие, как Маросейка, Воздвиженка и прочие... Что касается памяти деятелей культуры, о которых говорили, что обижаем, или еще что-то, можно решить достаточно просто: можно среди табличек с новыми названиями предусмотреть и таблички очень простого содержания, например «с 1934 по 1991 год данная улица носила имя Герцена»[4].
Вслед за Музыкантским сомнения высказали и еще некоторые члены правительства. Мэр сумел проявить гибкость (или на такую перестраховку и был рассчитан сценарий?) – сказал, что имеет свою позицию, которую не хочет разглашать «для чистоты опроса», и предложил «поосновательнее посмотреть все варианты», «посоветоваться с москвичами», в течение месяца шире и точнее учесть общественное мнение, а потом уже и принимать решение.
Были ли у Ю. М. Лужкова основания хранить в резерве какое-то свое мнение? Конечно, были! Ведь еще 15 октября 1990 года было подписано совместное решение президиума Моссовета и его исполкома, подписанное Г. Х. Поповым и Ю. М. Лужковым, где были приняты «Основные принципы наименований», что обеспечивало полную преемственность в использованье наших принципов. Тут было сказано о наречении новыми названиями только новых улиц, и дан совет избегать применения одних личных имен, был и призыв уважать личную и общественную память жителей. На комиссию возлагались обеспеченье охраны заповедных названий и восстановление ранее упраздненных. Окончательное утверждение всех этих предложений было возложено на Моссовет! Таково было согласие Совета и молодой городской администрации. Вот под чем стояла подпись Ю. М. Лужкова! Его же распоряжения от 13 января 1992-го (№ 65-РП) и 8 апреля 1993-го (№ 95-РП) обязывали выполнять принятые решения о возврате, заменять угловые таблички и дорожные знаки...
А теперь своим неожиданным демаршем и ставкой на опрос он, видимо, надеялся подкрепить и прежние свои позиции: поддержит народ – значит, мэр и тогда, еще в 1990 году, был прав; не поддержит – такова его вышняя воля, а заблуждался, дескать, вместе с Моссоветом...
Слух о том, что в мэрии нашлись активные противники возврата имен, быстро распространился по столице. Нашлись усердные почтари, не доставившие вовремя письмо с адресом в Брюсов переулок, уже решив, что его по-прежнему будут считать за Неждановой.
Кто-то успел подстраховаться и на хозяйственном фронте. Мне позвонил огорченный Василий Александрович Чаянов – сын гениального агроэкономиста и знатока Москвы А. В. Чаянова – нашлись завхозы, уже распорядившиеся заменить угловые указатели с «улицей» Чаянова на прежние – с «улицей Готвальда»! Ведь, поди, и письменное распоряжение о таком деле сочиняли? Отыскать бы мотивировочку!
Опрос населения с целью выявить общественное мнение – дело тонкое. Многое зависит от представительности контингента опрашиваемых (респондентов), а многое и от четкости и однозначности поставленных вопросов.
Позже выяснилось, что опросы были проведены в двух параллельно действовавших фирмах. Одна из них, громко именуемая Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ), провела свои исследования 15 и 16 августа 1994 года по прямому заказу Департамента печати и информации правительства Москвы; вторая – социологи некой «независимой» службы «Мнение». Полные итоги первого опроса были официально опубликованы в бюллетене ВЦИОМ; по второму газета «Советская Россия» обнародовала только сокращенный обзор результатов.
Первый «блиц-опрос» охватил 1746 москвичей в 29 муниципальных округах, отобранных по специальной методике. Сводка подчеркивает, что и отбор респондентов по полу, возрасту и образованию был проведен так, чтобы обеспечить должную представительность мнений взрослых москвичей. Даже неизбежные статистические погрешности предусмотрели и обещали, что они не превысят 3,5 %.
Какие же вопросы были поставлены? Первые два из них уже содержали в себе провоцирующую подковырку для колеблющихся: «Как вы думаете, в принципе, следует ли возвращать московским улицам их прежние названия, утраченные в годы советской власти, или лучше оставить названия улиц такими, какие они есть сейчас? «
За то, что следует возвращать, высказались 41 % опрошенных, а «лучше оставить» посоветовали чуть больше 46 %. Остальные 13% предпочли «затрудниться с ответом». Подсчитали, кто был «за»: преимущественно гуманитарии и вообще лица с дипломами вузов. «За» были и работники коммерческих структур, учащиеся, просто молодежь возрастом до 25 лет, особенно же старые москвичи с дореволюционной родословной.
Что же, мы потерпели поражение? Нет, выручил второй блок вопросов: «Вы бы поддержали или не поддержали решение о том, чтобы вернуть старомосковские названия всем улицам историко-культурного центра города (в пределах Садового кольца?)» и «А решение о том, чтобы вернуть исторические названия улицам за пределами Садового кольца?» Тут-то за возврат названий и проголосовали 58%, «не поддержали бы» – 28%, а затруднились ответить – 14%. Так даже в сумме противники и нейтралы уступили сторонникам. С этим-то успехом и поздравляли друг друга патриоты Москвы.
А что дал вопрос насчет «вне кольца»? Тут возврат поддержали бы всего 28% против оказались 53% при 22% затруднившихся.
Что ж, придется пока сдержать страсти, но уверен, что весомость нашего черного списка с Белой Куном, Войковым и Магистральными тупиками не оставит в покое прессу – через нее же потом массы жителей все равно возопиют: «Не хотим жить на Нэсси, на Беле Куне, на Люксембурге и Цеткиной».
Был еще блок из двух вопросов, поставленных так каверзно, что как бы провоцировал на неодобрение возврата. Спрошено было вот как: «Одни считают, что названия улиц являются памятниками истории и поэтому большинству из них должны быть возвращены исторические названия, другие – нужно учитывать удобства жителей и благозвучность этих названий. Какая из этих точек зрения вам ближе?»
Надо ли было говорить, как о памятниках истории, о большинстве возвращаемых названий? Вернемся к тому же Лаврушинскому. Не купчихина же фамилия тут памятник, а адреса современной Третьяковки и жилого дома писателей! А контрвопрос заранее нацелен еще и на ответ насчет желательности удобства и благозвучности.
Что, Петроградское шоссе было бы менее благозвучно, чем Ленинградское? Пименовская звучит «труднее», чем Краснопролетарская? Гороховая менее «удобна», чем Казакова? Кому-то не по душе имена переулков – Ащеулова, Выползова, а они – от чьих-то старомосковских фамилий...
Вопрос поставлен неверно еще и потому, что рассчитан на выражение чисто субъективных представлений (удобство, благозвучие) – но разве этого достаточно для оценки происходящего? Вкусовые суждения не учитывают других мотивировок замены имен – ликвидации одноименности, искоренения идейно ущербных кличек, целесообразности возврата имен незаслуженно разжалованных деятелей – Мейера, Мочальского, Якунчиковых...
Второй канал опроса, проведенного фирмой «Мнение», построил анкеты так, чтобы ответы были на руку читателям «Советской России». Как были поставлены вопросы, не сказано. 44% оказались активными противниками вмешательства в городскую топонимику. Если вопрос говорил именно о вмешательстве, а не о восстановлении исторической справедливости, чего же ждать от опрашиваемых? Только каждый пятый из них, сиречь 20%, был категорически «за», то есть за «вмешательство». Более трети (36%!) ответить затруднились. Был вопрос и об «удобствах» – каждый четвертый пожаловался, что часто путается со сменой имен станций метро, а еще 36% – что путаются лишь иногда и только 21% легко оперируют обновленными именами. Периодически путаются в улицах менее трети, изредка – 38%, зато 34% уже привыкли к новым адресам. Убеждает?
Были вопросы и по персоналиям. 68% против смены имен Ленинского проспекта и 72% – Ленинградского. Не хотят расставаться с именами Чехова 64%, Грибоедова – 62%, Чкалова и Аркадия Гайдара – по 51%, а за возврат к предшествовавшим именам этих улиц высказались соответственно 24%, 21%, 36% и 32%.
Какую ценность имеют такие ответы? Знали ли опрашиваемые, что Грибоедов не имел никакого отношения к улице своего имени, что Чехов, часто менявший в Москве квартиры, имел главную из них совсем не тут, а на Садовой-Кудринской (там теперь и его дом-музей); что Аркадий Гайдар, хоть и жил в будущем «своем» переулке и был популярным детским писателем, но в историю-то вошел и как патологически жестокий палач времен Гражданской войны... Не иначе как преднамеренной фальсификацией можно назвать проведение «опросов» такого рода.
В эти дни сторонники возврата не дремали и сами. В нескольких общественных коллективах – у топонимистов Географического общества, на собраниях при Московском городском архиве, в обществе «Старая Москва» была развернута не просто пропаганда справедливости принятых решений, но рекомендована и тактика: засыпать мэрию письмами в поддержку возврата, причем не групповыми, а индивидуальными. Известны же были случаи, когда при подсчете таких писем учитывалось число самих корреспонденции, а не количество подписей. Пятьдесят отдельных открыток весят больше, чем одна «коллективка» с пятьюдесятью подписями! Был приведен в движение и такой механизм, и он тоже принес свои плоды.
Большое впечатление в мэрии произвело обнародованье письма в защиту возврата, подписанного самим академиком Д. С. Лихачевым. Ведь именно он, когда еще возглавлял Фонд культуры, не только поддержал идею возврата, но нашел и средства для осуществления предложений первого пакета возвращаемых имен. Теперь письмо с его подписью, появившееся в «Вечерней Москве» 16 августа, было подписано не только единомышленниками комиссии, такими, как Ю. Нагибин, но и еще недавно завзятыми противниками возврата – Олегом Ефремовым, Марком Захаровым, рядом с ними красовались подписи и Беллы Ахмадулиной, и всей королевской рати, еще недавно выступавшей с позиций противоположного лагеря... А кроме того – С. С. Аверинцев! С. П. Залыгин! С. О. Шмидт, Б. В. Раушенбах... Даже Зураб Церетели! А всего – 37 подписей! И смотрите, что они подписали в обращении к мэру Москвы:
«Не сомневаемся, что, несмотря на все трудности, у вас хватит воли и мудрости довести до конца это благое дело, ибо возрождение своей истории, в том числе и в названиях, определяющее условие сохранения нашей культуры, а значит, и надежды на выживание».
Какая добрая муха их укусила? Неужели так сразу, словно по щучьему веленью, сумели переубедиться даже крайние противники возврата имен ? Ларчик открывался проще.
Выяснилось, что письмо это было получено в комиссии еще в ее моссоветские времена как реакция на уже проведенные замены наиболее одиозных имен вроде проспекта Маркса на Охотный Ряд и Свердлова на Театральную. Тогда-то наши будущие оппоненты и поставили свои подписи на лихачевской «коллективке», доверяя и его авторитету и здравости доводов. Но первые пакеты удалось утвердить и без публикации этого письма. Не пущенное в ход, оно пролежало в архиве комиссии, сохранив убедительность и к новым тревожным дням. В мэрии были поражены, что этот «документ замедленного действия» так противоречил недавним протестам его же подписанцев. Ну не детективный ли сюжетик?!
Сведенья о том, что «наш дальновидный мэр Юрий Лужков не склонен пороть горячку с возвращением улицам и площадям столицы прежних названий», дошел и до литератора Ильи Окунева. Тот встрепенулся и, не дождавшись итогов опроса жителей, выступил в «Московской правде» за 6 сентября 1994 года с нравоучительной статьей, воинственно озаглавленной «Назывной произвол». Уже одним этим заголовком автор лихо перечеркивал и многолетнюю работу авторитетных специалистов, знатоков и ценителей истории Москвы, и мнение общественности. Комиссия, по его мнению, затеяла «новую кампанию по изменению топонимики», а для чего затеяла? Да для того, чтобы создавать «видимость бурной деятельности».
Судить нас И. Окунев взялся самоуверенно и безапелляционно, не заботясь о достоверности доводов. Обиделся за Наташу Качуевскую, соседку, с которой учился в школе, а когда-то обнаружил, что один из нескольких домовладельцев – «однофамильцев» переулка, не важно, что не москвич, а петербуржец, был бякой-реакционером. Сообщая о таком «открытии», автор даже хвастался своей инициативой в замене имени мракобеса Наташей Качуевской. (А у нас в комиссии сохранилось в памяти, как активно пробивала наименование переулка в честь дочери ее родная мама.)
Окунев критикует метания городских властей из одной крайности в другую, считает, что у них нет принципиальной позиции (значит, не читал никаких наших обоснований и принципов, выработанных за десятилетия деятельности), упрекает «в отсутствии четких представлений, что такое топонимика и каково ее значение в истории народа и место в повседневной жизни».
Автор все же счел, что «восстановление исконных названий, утраченных в последние десятилетия в результате чаще всего неоправданных конъюнктурных переименований, безусловно необходимо», но достойны возврата только «действительно ценные, проливающие свет на прошлое и обогащающие национальное самосознание россиян», цитирует хорошие слова Паустовского по этому поводу. А дальше начинается критика: имя Болотной площади будто бы никак не проливает свет на прошлое, хотя именно на ней, а не на «площади Репина» был казнен Емельян Пугачев. Не дышат прошлым и фамилии домовладельцев, в их числе, конечно, и такие одиозные как все те же Лаврушинский и Кулаков переулки – нечего и им засорять историю города...
Старый москвич, театровед и публицист Борис Поюровский поведал в «Вечерней Москве» 28 октября 1995 года о том, как проходила встреча правительства Москвы с творческой интеллигенцией в филиале Малого театра. Выступая на этой встрече, мэр Москвы Ю. М. Лужков согласился с теми, кто счел решение Моссовета осенью 1991 года о возврате названий поспешным и даже «необольшевистским», но сказал, что восстанавливать отмененные тогда названия считает делом бессмысленным. Признание многозначительное!
19 октября 1994 года мэр Ю.М. Лужков скрепил своей подписью весь документ об уже произведенных возвратах имен. Днем позже об этом был извещен актив комиссии. Попытки некоторых ее членов оспорить единичные позиции были отклонены, ибо вынуждали говорить не об утверждении уже существующих решений, а о их пересмотре. Это грозило затяжками сроков, жизнь же требовала скорейшего разрубания гордиева узла. Приложения к решению мэра были тщательно вычитаны, подписаны всеми членами правительства и вскоре начали появляться в печати уже от имени мэрии.
Впрочем, не дождавшись более медлительных официозов, 20 сентября 1994 года об одержанном успехе сообщил оказавшийся прытче всех «Московский комсомолец». Газеты этой я не выписываю, но, услыхав о состоявшейся публикации, купил ее в метро с рук за какую-то внушительную сумму. Перелистываю, ищу – ничего похожего. Неужели надули? Или некая сила смыла обещанное в последний момент – бывало же и со мной, когда на газетной полосе исчезал уже набранный и вычитанный в гранках текст.
Дома еще раз просматриваю газету и в числе завлекательно озаглавленных «клубничек» замечаю занимающую чуть не треть полосы статью неведомого мне Сергея Рогожина, оттолкнувшую меня зазывным заголовком «Право на аборт». Читать ее не собирался, но споткнулся о подзаголовок: «Улицы, на которых мы живем, мученицы». Оказалось, что это и есть обещанный материал.
Читаю с интересом, написано лихо, не без юмора. Сначала и не понял, чью сторону держит очеркист, – ведь вот как начал:
«Улицам при рождении дают имена. Потом отнимают. Представьте, у вас отняли имя. Улицы не могут кричать. Улицы молчат».
Нет, кажется, автор «за нас», ведь говорит об именах, данных при рождении улиц. Он называет необычным июльское заседание правительства Москвы, не принявшее никакого решения, то есть тем самым не исключившее возможность приостановки работы по возврату названий. Упомянуто, что «более того: некоторые члены правительства предлагали отменить ранее принятые Моссоветом решения».
Дальше следовал параграф, приближающий нас к «абортному» заголовку, – у него свой подзаголовок: «Отцовство сомнений не вызывает», – и сказано, что отцом программы возврата является Моссовет «поповского созыва» (по имени тогдашнего председателя Совета Г. Х. Попова).
Возврат 79 имен третьего пакета Рогожин оценил справедливо: «Это был поступок. Не забудем: еще властвовала КПСС, заявлявшая себя единственным гарантом перестройки». Приведены слова B. C. Дормидонтова о неоднозначных, мягко говоря, реакциях жителей на замену имен – от восторгов и приветствий до угроз расправ с зачинщиками – «жидами, выродками, агентами ЦРУ и разрушителями страны» – вот, оказывается, мы кто! Упомянуты обструкции на Мясницкой и Знаменке со сбиванием угловых табличек, обвинения в контрреволюции... Из беседы с нашей Л. В. Ивановой выбрана убедительная статистика: из 600 улиц внутри Садового кольца за годы советской власти переименовано 400, то есть две трети. Уничтожено создававшееся 770 лет, а стерто с карты города за 77 лет! А речь-то идет всего о полутораста отнятых досоветских именах!
Сочувственно говорит Рогожин о работе комиссии, о ее поддержке со стороны научных институтов и обществ; приведен даже текст телеграмм от академика Д. С. Лихачева Н. Н. Гончару (главе Моссовета) и Ю. М. Лужкову: «Поздравляю с завершением возвращения центральной части Москвы заповедных исторических наименований ее улиц и площадей». Указано, что против возврата выступили «Трудовая Москва» и Московский исполком Российской коммунистической партии...
Но Рогожин справедливо критикует и медлительность в выполнении принятых решений – из 148 адресов, подлежащих замене, изменения проведены только по сорока двум... Приведены примеры конфузов с неполной заменой табличек на углах улиц и еще разными несуразностями. В этом же очерке дана статистика учета общественного мнения москвичей...
Полный текст Постановления правительства Москвы от 25 октября 1994 года за № 968 «О возвращении исторических наименований и переименовании московских улиц» с упоминанием, что он преемствен по отношению к Постановлению № 379 от 13 апреля 1993 года, опубликован для использования в качестве официального документа в газете мэрии «Тверская, 13» за 24–30 ноября 1994 года. Тот же документ изложен и во вкладке-приложении к «Вечерней Москве» – в деловой папке «Градских вестей» за 30 ноября под заголовком «Возвращаются имена исконные». Полные перечни возвращенных названий (внутри Садового кольца и за его пределами) даны в виде двух приложений, которые для удобства читателей приведены и в данной книге.
Тем не менее всплески все той же мути возражений продолжаются. Появилась целая книга фанатичного противника не только возврата имен, а и других путей защиты старины. Алексей Владимирович Рогачёв сочинил «учебное пособие», претенциозно озаглавленное «Москвоведенье. Город – человек – природа», а обнародовать ее не постыдилось в 1994 году издательство «МИРОС» – так закодирован Институт развития социальных систем!
Глава о возврате имен издевательски повествует о ненужности восстановления Пятисобачьих (пяти Собачьих? Со временем уточним по рукописи. – Прим. ред.) переулков, примерещившихся автору. Даже Тверскую вернули, по его мнению, зря – заново проложенная, она никому не напоминает былую. Да и Театральные есть во скольких еще городах. Оплеваны как ненужные столице Варварки и Знаменки, упомянута и дороговизна – полный набор давних возражений.
Общество «Старая Москва» с негодованием обсудило и осудило злобную книгу на заседании 27 октября 1994 года, а присутствовавший при сем автор угостил оппонентов утверждением, что современную молодежь не развратишь, ей даже канализация привлекательнее церковного старья!
Да, памяти в черной книге столицы заслуживают и такие персоны, они тоже немало наследили в московском именословии!
На уличных лотках появились пиратские издания справочников по истории имен и «переименований « московских улиц – предприимчивые ловчилы дерут с наших «Имен московских улиц» как мародеры с мертвых, невежественно перевирают и «дополняют» текст. И за руку не схватишь.
Издательство «Московский рабочий», выпустившее в свое время все пять изданий наших «Имен», обеспокоилось – надо бы поскорее и нам перехватить инициативу у пиратов. Обратилось к авторскому коллективу с просьбой поспешить и подготовить новое переиздание, конечно, серьезно его доработав.
Как титульный редактор последнего (пятого) издания «Имен» я вынужден был возразить. Изменения в московском именословии, происшедшие с 1988 года, как и обновление многих оценок и толкований событий, связанное с коренной сменой строя, вынудят авторов не к доработке, а к коренной переработке книги – точнее говоря, придется писать совсем новую книгу. Пока не уплещется окончательно общая картина, пока мы не расстанемся со все еще черным списком, не распалачим и не раздурачим московское именословие, то есть еще год-два нельзя и приниматься за такую работу во избежание заведомо напрасного труда.
* * *
Плодотворную деятельность развернула регулярно собирающаяся в академическом Институте истории общественная комиссия, которая по материалам своих разысканий издает серию «Энциклопедия сел и деревень Подмосковья» и дает ценные обзоры истории селений, уже включённых в состав Москвы, – тут Бескудниково, Бусиново, Измайлово, Ростокино, Ховрино, Михалково, Мневники, Покровское-Стрешнево, Коровино и множество других. В очерках мелькает изрядное количество старинных названий – жаль, что мы о них не знали при обновлении имен улиц. Деревня и пустошь Орехово в документах 1589 и 1686 годов имела синоним «Алмазниково тож» – вот бы и предложить Алмазникову улицу на место заблудившейся Ясеневой!
Будем надеяться, что контакт с этой группой историков и краеведов поможет впредь более существенно использовать топонимическое наследие прошлого бывших подмосковных селений.
Что еще неладно с именами
В уже упоминавшемся очерке «Поэма московских имен» (1988) был авансом обнародован как бы проспект этой прочитанной вами книги. Ее программа проступала в самих названиях глав: «Хобби, призвание или обязанность», «Как управлять именами», «Что сохранять» и «Что возвращать». Но были в этом очерке еще две главки, которые в текст этого воспоминания-исследованья не вошли или отразились в нем лишь частично, сведениями же, в них содержащимися, автору все же хотелось бы поделиться.
В первой из них речь идет не столько об именах улиц, сколько о нарушениях связи многих имен с улицами, а это – тоже тема, достойная внимания топонимистов. Итак, – «что еще неладно с именами?» Приведу эту главку почти целиком, внеся в ранее опубликованный текст только необходимые «дежурные» уточнения.
Список улиц – не просто справочный каталог. Это и как бы хозяйство, арена оперативно-административных работ. Тут еще много неупорядоченного – даже в учете существующих и упраздненных улиц есть противоречия между данными справочных ведомств, районных архитекторов, милиции и органов связи.
Улицы – не только адреса, учитываемые при прописке. А из справочников до сих пор выпадают проезды, по которым дома «не числятся», потому что «расписаны» по соседним улицам, например Красноворотский у Лермонтовского сквера, или вообще лишены домов – как Южный у Казанского вокзала. Но даже в интересах автоинспекции не следовало бы допускать безыменность – мало ли какие уличные происшествия могут тут происходить? Не назовешь и адреса, на какой улице кто на кого наехал. Особенные неудобства связаны с безыменностью так называемых «внутриквартальных» проездов. Да, у них свои нормы благоустройства, режимы уборки и т.п. дел, но топографически-то они существуют, и сколько же по ним приходится петлять в поисках адреса то машинам скорой помощи, то угрозыску и пожарникам...
А есть и еще беда: разбежались по Москве, кто в лес, кто по дрова, географические имена не улиц, а других объектов. Куда меньше примеров добрых, случаев увязки их в пространстве.
Удобно, что гостиница «Ярославль» расположена на Ярославском же шоссе, «Останкино» – в Останкине, а «Украина» и «Ленинград» – у Киевского и Ленинградского вокзалов (хотя кафе «Ленинград» почему-то оказалось на Арбате!). Неплохо смотрятся рестораны «Азов» на Азовской улице, «Днепр» у Киевского вокзала; кафе «Славянское», «Тверь» и «Эльбрус» на Славянском, Тверском и Кавказском бульварах, гостиницы «Каширская» на Каширском шоссе, «Керченская» на Керченской, а «Крылатское» на Крылатской улице. Уместны кафе «Фили» на Малой Филёвской, «Щелковское» на Щелковском шоссе, «Столешники» в Столешниковом переулке, «Таллин» на Таллинской, а «Яхрома» на Яхромской улицах, «Ялта» на юге, а «Арктика» на севере города.
Пусть и заблудилось кино «Ереван» на Дмитровском шоссе, но хоть ресторан «Эребуни» возник достойно – на Ереванской улице. А ресторан «Ханой» сочетается с площадью Хо Ши Мина.
Кафе «Стромынка» соседствует со Стромынкой близ Сокольнической площади, а ресторан «Лефортово» вполне приемлем на Краснокурсантском проезде. Как хорошо выглядят вывески кафе «Остоженка» и «Маросейка» на улицах, которым возвращены эти исконные имена! Но было еще трогательнее, пока улица числилась за Богданом Хмельницким, а кафе уже светилось именем Маросейки вопреки демагогическому рычанию щирых русофобов.
Но к лицу ли ресторанам называться «Ригой» на Волгоградском проспекте и «Иртышом» на Зацепском Валу, когда Иртышские проезды расположены в далеком Калошине? Почему «Алма-Ата» «на Швернике», а не на Алма-Атинской...
И грустно, что подобные «заблуждения» имен продолжаются. В середине января 1995 года газета «Тверская, 13» выдала заметку о «Татарстане» в Москве. Ресторан с таким именем открыли не на Татарских или Казанских улицах, а на «крымском» юге – на Большой Юшуньской у станций метро «Севастопольская» и «Каховская». Этак, глядишь, и крымские татары подумают, не причислили ли и их к Татарстану. Почему «Тёплым Станом» назвали ресторан не в самом Тёплом Стане, а в начале Новочерёмушкинской улицы? Кафе «Сенеж» на юго-востоке (на Симоновском Валу!) аукается через всю Москву с Сенежской улицей на ее северо-западе. Гостиница «Алтай» угодила не на Алтайскую улицу северо-востока (Гольяново), а на север Москвы, кинотеатр «Алтай» – на Кубанскую улицу юга столицы.
Севернее Щёлковского шоссе есть улица Бирюсинка. Она названа так по сибирской реке Бирюсе, воспетой в популярной песне. Неподалеку на Уральской улице есть и магазин «Бирюса». Однако кинотеатр с этим именем обитает на другом конце города – на Булатниковской улице в Бирюлёве, а кафе с таким же именем на Новом Арбате. Эта магистраль вообще оказалась средоточием таких заблудившихся названий – тут можно встретить имена и валдайские, и печорские, и ангарские, хотя улицы с соответствующими названиями находятся отсюда за многие километры.
Не далековато ли от гостиницы и ресторана «Минск», что на Тверской, до Минской улицы на западе, до кинотеатра «Минск» на Можайском шоссе и универмага с тем же именем на Славянском бульваре? Варшавское шоссе на юге, а гостиницу назвали «Варшавой» на Калужской площади, а кинотеатр – на Ленинградском шоссе.
Блуждают и другие кинотеатры. Керченская улица проходит близ Каховки, а кино «Керчь» оказалось в Бирюлёве. Перекопская лежит на «крымском» юге, а кино и кафе «Перекоп» – на Каланчёвской. «Байкал» попал на Михалковскую, а не на Байкальскую, а гостиница с именем озера – на Сельскохозяйственную улицу за Останкином. Кино «Волга» почему-то ютится на Дмитровском шоссе, а не на Волжской улице, а кафе с этим именем – на Ленинградском шоссе. У гостиницы «Волга» адреса даже раздвоились: Докучаев переулок и Большая Спасская. Такое же раздвоение у гостиничного комплекса «Свиблово» – улицы Кольская и Машкова, а при чем тут Свиблово? Место ли кинотеатру «Таллин» на Севастопольском про¬спекте, а «Севастополю» в Черкизове?
Почему на Крымском Валу были посажены кафе «Кавказ» и «Фестивальное», когда Кавказский бульвар и Фестивальная улица находятся совсем в других местах? Перечислим, не повторяя удивлений, – почему: прижились ресторан «Мещёра» на улице Обручева, кафе «Молдавия»— на Большой Черкизовской, а не на Молдавской (а кафе «Молдаванка» – на Ленинском проспекте), кафе «Северянин» – на Ангарской, закусочная «Севан» – на Лубянском проезде, кафе «Истра» – на Сретенке, а не на Истринской, кафе «Гжель» – на улице Шухова, а не у Гжельского переулка, что близ Андроньевского монастыря... ресторан «Вильнюс» не на Вильнюсской улице, что в Ясеневе, а намного севернее – на улице Бутлерова в Беляеве-Богородском.
Кафе «Апшерон» устрелило на далекий север города и приземлилось на улице Амундсена... Гостиница и ресторан с именем «Урал» издавна известны на Покровке, а улицу нарекли на северо-востоке. Пельменная «Сибирь»— понятно, в Сибири умеют и любят готовить пельмени, но место ей нашлось не в Сибирском проезде, а на Большой Дорогомиловской. Легко ли гостю Москвы догадаться, что отель «Восток» надо искать не на востоке, а на севере города?
Причиной такого разнобоя и хаоса были не только безалаберность, равнодушие, но и ведомственная разобщенность внутри Моссовета. Комиссию по наименованию улиц не привлекали к подбору имен других объектов – гостиниц, кафе, ресторанов и магазинов – у них свои хозяева, а значит, и крестные. Скажем, кавказские имена у шашлычных возникали безо всякой географии – просто потому, что их крестными оказывались хозяева, как теперь вошло в обычай говорить, «кавказской национальности».
И подобные абсурды все еще продолжают множиться. Чего стоила вывеска на супермаркете, украсившая «Дом на набережной» у Большого Каменного моста: Садовое кольцо! Позже ее заменили... английским переводом того же названия и дали его русскими буквами: «Гарден Ринг»?!
Еще одна «исповедь крёстного»
Коротко коснусь и заключительной главки «Поэмы московских имен» с таким именно названием. «Еще одна», потому что так же у меня были озаглавлены стихи в сборнике «Поэзия пространства» (1973) о том, как мне посчастливилось оказаться инициатором смены географических названий на юге Сахалина и Курилах в 1946 году. Тогда удалось помочь восстановлению исторической справедливости с помощью возврата дояпонских имен и дополнения их новой русской сетью названий. А до этого был грешен и в восстановлении именословия в горах Западного Кавказа – адыгейских, абхазских – о чем немало сказано в книге «Тропами Горного Черноморья» (1963).
Похозяйничал и на более обширных пространствах в страноведческих сводках по географии своей страны и некоторых зарубежных, где удалось тоже многое упорядочить, устранить разные нестыковки и противоречия. Испытываю авторское удовлетворение, когда вижу и слышу, что ввел и в науку, и в картографию, и в общее пользованье понятия о Передне-Азиатских нагорьях, о Средне- и Восточно-Иранских горах, устранил путаницу в толкованиях пределов Маньчжуро-Корейских гор, Тавра, Загроса, Эльбурса, Паропамиза, а в своей стране застолбил понятия о Высокой Сибири, о Западно- и Восточно-Сахалинских горах и о многом другом.
К сожалению, авторские свидетельства и патенты на такие изобретения выдавать не принято, да и авторские права на имена законодательством не предусмотрены. По ничего – сам ввод имени в употребление означает признание. Слышать, как входят или уже вошли в быт предложенные тобой имена, да еще удачно легшие «на местность», приносит удовлетворение – город говорит твоим голосом – ну и что ж, что звучащим анонимно!
Нет, все-таки нужно авторское право на имена – право избравших и первыми их предложивших – право крёстных. И это не ради самоутверждения или хвастовства авторов, а для повышения их ответственности. Пусть знают, кто виноват и в Москве, если названия Снежной или Криворожской оказались неудачными, – не к лицу и автору скрывать свои ошибки.
Не буду повторять и тем более перечислять все упоминаемые в «Поэме» примеры – их много в предшествующем тексте. Но в общей форме признаюсь, что многими крестниками откровенно горжусь. Не раскаиваюсь, что мое географическое мышление помогло насытить столицу пространственно ориентированными именами – как бы розой ветров. Наплодили гибридов «истории с географией», которые слышны в именах Нахимовского и Балаклавского проспектов, Каховки, улиц с именами Перекопа и Сиваша, мест сражений в Великую Отечественную...
«Виноват» и во многих персоналиях, хотя сам же и критиковал «поминальник». Вписал в московские адреса Пришвина с Конёнковым, Твардовского и Есенина, Бажова и Новикова-Прибоя, Коперника и Миклухо-Маклая, десятки первопроходцев и исследователей Севера. Подсказал имена нескольких морей и озер, гор и рек, городов и народов – многие из них перечислены в главе о пространстве.
Словом, автору сотен московских имен не уйти от ответственности и за удачные, и за неудачные предложения и решения.
Как писатель-землевед привык, что числюсь прежде всего певцом и защитником природы. Однако отдал дань и такой урбанистике, как имена в городах. И написал об этом даже в стихах, уже не раз опубликованных, воспевающих геометрию горожанина.
Мне как милость судьбой пожалована
И пристрастий многих огромнее
Геометрия горожанина,
Обернувшаяся гармонией.
Мне кварталы города – ритмами,
Музыкальны углы и улицы.
Переулки им служат рифмами,
И бульвары в пары рифмуются.
Паутинных нитей наитие,
Вить лучистую сеть зовущее...
Перекресток – счастье, событие,
Параллельность – чудо-созвучие.
Я, как гимну, площади радуюсь.
Развороты звучат аккордами.
Рад, что долог певучий радиус,
Рад, что дуги стянуты хордами,
Что проспект, как песнь полноводная,
Как симфония беспредельная.
Пой, кольцо мое хороводное,
Колесо мое карусельное.
Всею жизнью пространство славящий,
Не отдам ни на что взамен
Гулких улиц лады и клавиши,
Мой родной аккомпанемент.
Вот сколько сложного скрыто в «Поэме имен». Наряду с гармонией, мудрой красотой и пластами неподкупной памяти в ней немало пробелов, шлака, невыправленных ошибок и опечаток, противоречий, вплоть до прямых глупостей, прорастающих как бурьян на самых, казалось, возделанных и ухоженных землях.
Население любого города – коллективный соавтор таких поэм, и никакие формальные или управленческие силы не вправе отчуждать его от активного участия в судьбе именословия улиц и площадей, в выправлении и устранении огрехов и недоразумений. Широкая гласность окажется залогом достойного продолжения и совершенствованья таких поэм и позволит достичь их безупречности в будущем.
Книга, не имеющая конца
История – наука, обреченная существовать вечно да еще и удлиняться с каждым днем на день, с каждым Новым годом на год и с веком на столетие. Неминуем поэтому и постоянный пересмотр программ преподавания – нельзя же до бесконечности увеличивать объем учебников и число часов на историю с каждым новым сроком и событием, хоть будь то очередная война или путч.
Подобно этому, нет конца и у книги о судьбах московского именословия. Оно и впредь будет развиваться – то в соответствии с ходом событий, то входя с ними в противоречия. Для сводки такого рода, публикуемой впервые, да еще к 850-летию столицы, покуда нет необходимости в смене пропорций для освещения прежних отрезков времени, можно понемногу с годами наращивать текст, что и сделано, – ведь именно на 80—90-е годы пришлись особенно важные повороты и в судьбах страны, и в московском именословии. К тому же и близящийся конец тысячелетия располагает к подробному подведению итогов. Но для повторных изданий, если не превратить такую сводку в многотомник, конечно, неизбежными окажутся и уплотнения структуры, и перемены в отборе сведений, достойных оставаться в тексте.
Жизнь продолжается, очередные события, даже не ахти как значимые, все же заслуживают упоминания, особенно если они высвечивают продолжающиеся несообразности, непреодоленную инерцию традиционных привычек и подходов, а это помогает учитывать и опасность новых зигзагов, и попыток пересмотра уже принятых решений.
Газета «Тверская, 13» в № 3 за 1995 год обнародовала Постановление правительства Москвы от 6 декабря 1994 года за № 1097, подписанное Ю.М. Лужковым, где утверждается статус территории бывшего Братского воинского кладбища (героев Первой мировой войны) как памятника истории. В приложении дано описание границ охраняемого памятника, а среди улиц, его ограничивающих, дважды упомянут никогда не существовавший «бульвар Вальтера Ульбрихта» да еще указан и некий дом № 14 на сем мифическом бульваре. Откуда такое и что означает?
Звоню «живому справочному бюро» – составителю инвентарей «Улицы Москвы» – Сергею Ивановичу Лапекину, помнящему в столице каждый переулок, а в них и порядок нумерации домов. Он негодует, что даже в таком документе игнорируют еще в 1990 году восстановленное имя Новопесчаной и упразднение «Ульбрихта». Но откуда же «бульвар»? Видимо, составители проекта постановления сочли бульваром какие-то деревья, примыкавшие к границе памятника. Значит, и в правительственных декретах продолжаются случаи топонимической безалаберности, не уступающие описанному превращению Остафьева в Останкино из-за машинисткиной опечатки. Придется и впредь, читая документы любого уровня, быть настороже!
* * *
20 января 1995 года очередное, вполне будничное, нисколько не судьбоносное заседание комиссии у А. В. Петрова в мэрии. Досадная накладка – в этот же день заседает градостроительный совет Москвы, поэтому среди нас нет В. Б. Муравьева, Л. В. Ивановой, М. В. Горбаневского и Н. М. Молевой... Там им быть важнее. А мы собрались обсудить два потока ходатайств, поступивших как прямо в адрес комиссии, так и спущенных ей сверху, – некоторые просители по привычке обращаются выше, кто прямо в правительство, кто почему-то в Думу, считая, что так будет результативнее...
Один поток просьб связан с приближающимся праздником 50-летия Победы в Великой Отечественной войне. Здесь особенно большую активность, как это бывало и в прошлом, проявили Московский комитет ветеранов войны и советы ветеранов отдельных соединений. Сколько им ни внушали, что имена улиц – не лучший способ увековеченья, ветераны все-таки сумели настоять, и комиссия согласилась рекомендовать несколько новых персональных названий в честь героев войны – генерала Белобородова в Митине – как героя сражений у Дедовска, Истры и далее на Волоколамском направлении – и двух военачальников в Жулебине – генерала Кузнецова и маршала (танковых войск) Полубоярова.
Возвращались к старым спорам: зачем писать «генерала»? В скольких именах обходились без упоминания чинов и званий. Нет, решили, что сегодняшнему поколению уже надо напоминать, о каком Белобородове идет речь. Тем более нельзя было избежать «генеральских лампасов» для генерала Кузнецова, имеющего особые заслуги в обороне Москвы, ибо тезок Кузнецовых множество (среди них и еще не один генерал!). П. П. Полубояров – маршал-танкист – фигура тоже не всенародно известная, решили, что без чина и тут не обойтись.
Зато единодушно не согласились с ветеранами, предлагавшими назвать улицы именами Морской Пехоты и 18-й Стрелковой Дивизии Народного Ополчения. Как бы ни были значительны заслуги и тех и других в обороне Москвы и в войне в целом, невозможно же перегружать адреса номерами частей и соединений, да к тому же еще и многоэтажными, как и названиями родов войск. Почему только Морской Пехоты? Тогда нужными окажутся и улица Военно-воздушных сил, и улица Войск связи. Не хватало бы еще Спецназовской и Омоновской! К тому же улица Народного ополчения и так уже есть в Москве.
В 1976 году по слабости характера мы уступили напору ветеранов и согласились назвать площадь у станции метро «Филёвский парк» именем Московско-Минской дивизии – в ознаменование 50-летия ее формирования и подвигов в войну. Но нельзя же заменять имена улиц столицы номерами всех дивизий, ее защищавших! Сколько раз ругнется водитель троллейбуса, выговаривая: «Следующая остановка – площадь Гвардейской дивизии номер такой-то...» Да и поток предстоящих круглых дат неисчерпаем. Годом позже тут воздвигли памятный знак – насколько же это почетнее, чем присвоение имени этой дивизии площади.
Результатом досадного недоразумения сочли ходатайство семьи только что скончавшегося чкаловского сподвижника генерал-полковника Г. Ф. Байдукова – отвести и ему «одну из улиц». Просьбу пришлось отвергнуть, даже не упоминая о выдерживаньи «посмертной паузы» в сроках наречения, напомнив, что имя героя было уже прижизненно присвоено улице в Лианозове, существующей и по сей день. Не удваивать же!
Второй поток просьб – научно-академический. Есть и повторные.
Уже не с первого захода просят присвоить имя конструктора всемирно известных вертолетов «Ми» М. Л. Миля одной из улиц в Жулебине, поблизости от арены его деятельности. «Посмертная пауза» здесь выдержана, конструктор умер в 1970-м – 25 лет назад – и испытание временем выдержал вне всяких сомнений. В свое время мы воздерживались от присвоения этого имени улице из-за возможных двусмысленных толкований – фельетонисты будут высмеивать улицу Миля и утверждать, что это звучит столь же нелепо, как звучало бы «улица Верста» или «Сажень». Отвергали и Мильскую. Вспомнили об этом и все же согласились на двухэтажное громоздковатое название – улица Авиаконструктора Миля.
Так – уступка за уступкой – отступаем от своих же установок, опять наращиваем поминальник, да еще с двухэтажной божбой чинами и специальностями. Легко ли оста¬ваться несгибаемыми!
А вот уже и сверхвысокое ходатайство – сам президент большой Академии Ю. С. Осипов и один из главных ядерщиков страны академик Е. П. Велихов вместе с российским научным центром «Курчатовский институт» попросили о присвоении части 1-го Пехотного переулка имени академика А. П. Александрова, бывшего президента Академии наук СССР. При всем авторитете ходатаев решаем их просьбу не поддерживать. Формальный повод – опять «пауза», но в ходе обсуждения прозвучали призывы и к большей непримиримости, даже вопреки древнелатинскому – о мертвых либо хорошее, либо ничего (aut bene, aut nigil). Мало того, что у фамилии «Александров» несчетны тезки, в их числе и математик академик П. С. Александров погениальнее, чем Анатолий Петрович. Но главное – сомнительна сама фигура, хоть в прошлом и президентская. Нужна ли сегодня еще одна капля яда в отношении России с Украиной и Белоруссией – с их точки зрения это один из главных виновников чудовищной трагедии Чернобыля, соавтор и пропагандист скомпрометированного типа ядерного реактора. Суда избежал, подставил других – и такого увековечивать?
А как активно глава науки боролся с противниками переброски рек! Тут автор этих строк может выступать и сам как живой свидетель и участник движения сопротивления переброске.
Ладно, решили не ворошить такое досье. Есть формальный повод для отказа – и достаточно...
А вот и еще одно академическое ходатайство – дать одной из улиц имя академика Понтрягина. Узнаю об этой просьбе со смущением. Гениальный математик, ученый с мировым именем, сотворивший в своей науке немало великих открытий вопреки полной слепоте, постигшей его с отроческих лет. И в отличие от А. П. Александрова активный противник переброски рек, доказавший тогда именно математическую несостоятельность прожектерской гигантомании! И какой убежденный патриот России! Но скончался всего семь лет назад. В аппарате А. В. Петрова был уже подготовлен тоже формально обоснованный отказ со ссылкой на «посмертную паузу».
Неожиданно такое обоснование вызвало несогласие самого мэра Ю. М. Лужкова – в его резолюции было сказано, что в случае с Понтрягиным можно пойти и на исключение из правила, учитывая его всемирно признанные заслуги в разработке принципов оптимизации управления и вариационного исчисления... Решили все же хоть временно воздержаться, чтобы не противоречить самим себе в рекомендации по поводу А. П. Александрова[5].
Список «усадебных» имен пополнила Остафьевская (в честь того самого Остафьева, пушкинско-вяземского), а список «речных» – Чечорская – по речке Чечоре.
Неожиданной оказалась просьба одной из префектур – устранить одноименность двух проездов с именем штурмана-героини Марины Расковой. Площадь ее же имени, бывшую Отцовскую, трогать не предлагали. Улицу (бывшую Старую Башиловку) и переулок Расковой (бывший Шайкин) и почта, и другие коммунальные службы часто путали... вот и попросили расстаться с именем переулка. Но не возвращать же прежнее Шайкин – то ли по домовладельцу, то ли как напоминание о какой-то шайке, не важно, банной или уголовной, – только этого не хватало бы в наше криминогенное время!
Ходатаи предложили имя Правдолюбский, смутившее часть комиссии, – одним оно показалось претенциозно слащавым, другие усмотрели в нем намек на соседство переулка с издательством и редакцией газеты «Правда». Пытался вступиться – правдолюбие нисколько не слащавое понятие, а в шкале общечеловеческих ценностей достоинство бесспорное, и нет ничего дурного в имени Правдолюбский. Плохо ли, что в отличие от улицы «Правды» тут будет звучать правда без иронических кавычек. Нет, остался в меньшинстве, решили пред¬ложить префектуре еще раз подумать. Отвергли и инициативу университетского картографа B. C. Кусова, знатока древних карт и планов Москвы, использовать тут имя старого урочища Мататьин Стан...
Этот эпизод имел неожиданное продолжение. Жители не угомонились и удивили комиссию еще одним предложением. Весной 1993 года скончалась знаменитая Валентина Гризодубова, старшая из тройки летчиц, прославившихся своим перелетом из Москвы на Дальний Восток, в числе которых была и Раскова. Вот жители переулка Расковой и додумались предложить сменить ее имя на «Гризодубовой». Уместен ли такой обмен «баш на баш»? Защитим и старшую летчицу, не позволим, чтобы кто-то ездил «по Гризодубовой»!
А вот и вовсе будничная текущая работа. Понадобилось утверждение нескольких ранее (еще в 1990 г.) произведенных Моссоветом наименований в Митине (Барышиха, Ангелов и др.). Оказывается, префектура тогда почти все приняла и утвердила своей властью, кроме одного Волоцкого переулка, убоявшись, что его будут путать с Волоколамскими, и назвала очередным номерным именем – Третьим Митинским. Жаль, лишились хорошего названия, но играть назад уже поздно – жильцы вселены и прописаны. Пришлось представить и 3-й Митинский к утверждению уже в новой, общемосковской инстанции[6].
Своим чередом движется и новое обустройство уличного хозяйства – тут и учет финансов, и реально осуществимых сроков, а в итоге уже принято и обнародовано Распоряжение премьера правительства Москвы Ю.М. Лужкова от 16 ноября 1994 года за № 12216-РП «О внедрении новых видов номерных знаков и указателей улиц», в приложении к которому перечислены и типы этих знаков, и первоочередные адреса обустраиваемых объектов.
Назрели изменения и в территориальном членении города. В составе прежних десяти административных округов намечено создать 128 районов (слово, ставшее русской речи куда роднее, чем муниципалитет!) и зоны с особым управлением – промышленные, лесопарковые.) При этом не избежать еще одной шлифовки имен этих районов и зон. Для вывески и согласования уточнений уже привлечены и члены нашей комиссии.
Близился знаменательный юбилей, торжественно отпразднованный во всем мире, для нас называемый 50-летием Победы. И государственных, и общественных забот по проведению празднества не перечислить. Но привычные указания увековечить в именах улиц к юбилею то-то и то-то отсутствовали – властям было не до того, да и «поддатые» наречения были к этому времени скомпрометированы. Только в общественном сознании прежние стереотипы оказались куда более живучими – наречение улиц к датам ожидалось как часть некоего юбилейного ритуала.
Вот и всколыхнулись – не массово, а поодиночке, неукротимые ветераны. Один из них подкрепил свое ходатайство таким количеством высокоавторитетных поддержек, что и отказать ему было не просто. 27 апреля 1995 года пригласили ходатая на комиссию. Почтенный ветеран промышленности вооружений просил наименовать в связи с предстоящим юбилеем Победы одну из улиц именем знаменитого оружейника Сергея Гавриловича Симонова, изобретателя автоматической винтовки, самозарядного противотанкового ружья и карабина... Ходатай пропел ему панегирик – в какие краткие сроки было изобретено замечательное бронебойное оружие, какие успехи достигнуты с его применением уже в первые месяцы войны. Дважды Герой Социалистического Труда. Прижизненной славы хватало, прожил за 90 лет, так нет, давай под него еще и улицу. Не легко, но решаюсь сказать:
– Перед заслугами оружейника Симонова преклоняюсь, но считаю нашим долгом защитить его от такой недостойной формы увековеченья, как наименование улицы. Неужели недавние разыменования, когда улицы Москвы расстались с именами Маркса и Горького, Герцена и Чайковского, не убедили вас, что уличные клички – никакое не увековеченье, а всего лишь временно действующие ярлычки? В Москве и без того полно «симоновских» имен – и набережная, и Симоновский Вал, и проезды, и улица Константина Симонова, а под Чухлинкой даже тупик! Нельзя допускать появления новой улицы-тезки, каким бы довеском имени или звания ни утяжелялось название. Проклинать нас будут за новые ошибки в доставке почты, с конфузами при вызовах разных служб... Вместо искомой славы ваш достославный оружейник будет вызывать у жителей лишь досаду и раздражение. Убережем же его от такой «славы».
Товарищи по комиссии поддержали это возражение, но попытались его смягчить. Хорошо бы могучей военно-промышленной корпорации, от имени которой выступал ходатай, создать в Москве особый парк в честь знаменитых оружейников, где рядом с Симоновым удостоились бы стел, бюстов, барельефов или даже именных аллей и другие славные наши мастера оружия – Дегтярев, Токарев, Шпитальный, ныне здравствующий Калашников... На том и порешили, а ветерана-просителя, как могли, утешили и обласкали словами.
Новые времена помогают возникать и новым тенденциям в имянаречении. Хозяева новорожденного района Марьинский Парк поторопились предложить для новопроложенных улиц букет церковных и других православно-мировоззренческих имен, велеречиво торжественных. Среди них комиссия отвергла улицу Благодарения с ее родительным падежом и Благовестную – ей наверняка не повезет с ударением: уже сейчас и теле- и радиодикторы ухитряются произносить «благовест», а пятисложную Благовестную жители непременно переделают в Благовестную. Забраковали и Певческую – это имя уже дано переулку у Яузских Ворот. Вышестоящие инстанции в мэрии отклонили еще несколько претенциозных предложений.
Летом 1995 года в управлении метрополитена снова нашлись сторонники упорядочения имен сети станций, но, не познакомившись с уже проделанной работой, занялись «изобретением велосипеда» – повторяя многие из наших предложений. Хотелось предупредить их – не тратить время на напрасный труд – банкротство метро перечеркнуло несколько лет нашей работы. Не надо и теперь расходовать силы на новые импровизации, не заручившись наличием отчетливой правовой и финансовой базы.
«Московская правда» за 22 июня 1996 года сообщала, что обсуждаются предложения не только Метрогипротранса, но якобы и комиссии по переименованиям, хотя под таким названием комиссии в столице нет.
В заметке Константина Черкасского, озаглавленной «Проедусь до «Братеева», сверну на «Братиславскую»« с подзаголовком «Волна переименований опять накрыла московское метро» сказано, что «несколько строящихся и вступающих в эксплуатацию станций... переименовывается в соответствии с местной топонимикой». «Краснодонская» Люблинской линии становится «Братиславской» по только что названной соседней улице (и тут есть политико-дипломатический подтекст – после распада Чехословакии сочтено неудобным, что в Москве есть только «Пражская» – пусть будет имя и другой столицы!). Строящуюся «Братеево» переназвали в «Борисово», а прежнюю «Борисово» – в «Шипиловскую» (по улице). Имя «Зябликово» присвоено доныне безыменной станции после «Шипиловской», а бывшей «Промзоне» – «Братеево». Уточнили написание станции «Анино» – теперь будет «Аннино». Боюсь нового всплеска путаницы и на сей раз справедливых недоумений.
Новая сводка
Июнь 1995 года. Вернувшийся к активной деятельности после тяжелой автомобильной травмы Сергей Иванович Лапекин по праву гордится тем, что и перенесенная беда не остановила его усилий выпустить очередной (который уже?) справочник «Улицы Москвы».
Появление этой книги прежде всего радует. Ее содержание существенно обновлено, учтены уже произведенный возврат названий и множество других «перестроечных» и «постперестроечных» перемен. Но отражена и временная неуверенность, возникавшая летом 1994 года, когда часть возврата имен была опротестована министром культуры и группой известных артистов. А когда весь возврат был утвержден правительством Москвы, книга была уже сверстана, но ее решили не переверстывать, названия, вызывавшие сомнение, отметили звездочками, а полный перечень дали в виде приложения.
Справочный материал опирается на действующее в 1995 году административно-территориальное деление столицы на административные и муниципальные округа, принадлежность к которым указана для каждой улицы. Обновлены почтовые индексы для любого отрезка улиц и случаи различной почтовой принадлежности для четной и нечетной сторон. Даны словесные определения протяженности проезжих артерий (от – до) и географического положения площадей, парков, внутригородских поселков и урочищ. Указано, на чем удобнее всего подъехать к описываемому объекту или отдельному его отрезку.
Труд в обновление сборника вложен огромный. Членов комиссии очень тронуло, что некоторым из них С. И. Лапекин, превозмогая тяжелую хромоту, счел своим долгом вручить книгу лично как дар, нанося нелегкие для него визиты. От всей души я поздравил его и благодарил – с его помощью внесены некоторые уточнения и в эту книгу.
В частности, было приятно узнать, что уже возрождены исчезавшие имена площадей у Дорогомиловской и Сокольнической Застав – это сделали местные администраторы. Спасен от забвения разысканный С. И. Лапекиным остаток давнего Новоселенского переулка. Приведены многие названия, еще не прошедшие общемосковского утверждения, но практически используемые многими службами – связи, милиции, коммунальными... Так, упомянута пропущенная нами улица Заречье – фактически существующий, хотя и тупиковый, проезд от Ставропольской улицы в сторону Кузьминского парка, унаследовавший имя внутригородского поселка.
У Калужской площади назван Апаковский проезд, когда-то нареченный именем товарища Апакова по соседнему трамвайному парку его же имени. После ликвидации трампарка и полной перестройки района Моссовет этого названия утверждать не стал, а нового не принимал, в городских службах оно так и застряло – вот и угодило с завидной живучестью в новый справочник. А звучать бы тут – уж если имени – так писателя Ивана Шмелева – чудесного певца этого уголка Москвы!
От Ленинского проспекта вглубь Парка культуры ведет, оказывается, Титовский проезд, в сущности, тоже тупик. Это имя, по словам Лапекина, связано с долговой ямой для недоимщиков – Титовкой, к которой он вел. Так что ни к маршалу Тито, ни к композиторам, ни к космонавтам Титовым это имя отношения не имеет.
В Люблине обнаружили не разыменованный при корчевке тезок проездик Кирова – уцелел один из многих. Пусть остается?
А есть имена и новых выродков бюрократии: «проездом Комсомольской площади» нарекли длинную тупиковую трассу между полосами железных дорог – Петербургского и Ярославского направлений. Адрес тут, конечно, был нужен, но не такой же!
Иногда и Лапекин грешил педантизмом. В списке есть НиколоямскИй переулок (бывший НиколоямскОй), а рядом – НиколоямскОй тупик! Так ведь тупик-то назван правильно, слобода-то была Ямская, а не Ямская! Почему же Ямской переулок угодил в бывшие? Лапекин сам видел и на угловых дощечках, и на номерных знаках переулка имя НиколоямскИй, как и в паспорте каждого жителя. Значит, уточнение всем грозит перепропиской! Что ж, пусть так и живут с опечаткой?
Почему в тексте справочника и на планах проспект Академика Сахарова помещен «между Тургеневской площадью и Садовым кольцом»? Мы же помним, как это имя еще в моссоветские времена было волевым порядком, вопреки решениям о временном карантине придано новопроломленному проспекту, заменившему уже отданную на слом улицу Маши Порываевой и никем не утвержденное имя Новокировский проспект, значившееся только на проектных чертежах. Почему же в справочнике Лапекина опять воскресла «Маша Порываева»?
Оказывается, этим была уже обеспокоена и мэрия. Выяснилось, что решение Моссовета якобы не дошло до исполнителей, а крупные банки, уже тогда обосновавшиеся на проспекте, разослали, несмотря на предупреждение B. C. Дормидонтова, свои бланки с давно фактически не существующей «Порываевой» в разные страны мира. Так конфуз вышел даже на международную финансовую арену – из него сразу и не выпутаешься!
А где же оказался Сахаров? Его имя ухитрились прилепить к продолжению улицы Порываевой в сторону Бульварного полукольца (к Тургеневской площади), параллельно Уланскому переулку, согласно давно отвергнутому варианту. Вот какой букет недоразумений!
Еще сюрприз: в Строгине вдоль набережной Москва-реки написано: аллея Дорога Жизни. Такого мы и не придумывали, и не утверждали. Но так решил муниципалитет и даже остановку автобусов уже переназвал по имени аллеи – вот и попало оно в справочник. А появилось в честь трагически памятной ладожской Дороги Жизни – в ее честь тут был проведен некий митинг, где и решили присвоить аллее такое имя, не обращаясь ни в какую мэрию. А вдруг придется читать о чьей-нибудь гибели на Дороге Жизни?
Есть в последнем издании «Улицы Москвы» и больший сюрприз, на графические планы, правда, не угодивший, но в тексте упомянутый с указанием квадрата на чертежах. Можно догадаться, что площадь с нагло пошлым названием «Звёзд Эстрады» «прописана» на части газонного партера по южному скату от бывшего Дворца Труда к Москворецкой набережной, Лапекин пояснил, что тут состоялось некое шоу в память столетия Леонида Утесова, где его провозгласили «звездой № 1», а выступавшие тут же живые «звезды» были записаны в очередь претендентов на это звание. Тогда-то, изнемогая от ощущения значительности события, кто-то и предложил обозвать площадку, где происходила тусовка, площадью Звёзд. Конечно, и такого имени никакая инстанция не утверждала. С. И. Лапекину показалось достаточным, что сообщение об этом поспешили дать некоторые газеты. Но мало ли что еще способны придумать самодеятельные фантазеры и любители похозяйничать в московском именословии! Почитатели Виктора Цоя, пусть человека талантливого и трагически погибшего, считают возможным самовольно присвоить его имя старинному Кривоарбатскому переулку, даже не побеспокоившись подумать, не дорого ли это имя Москве чем-либо другим. Напористые спортивные болельщики-фанаты могут начать пропагандировать увековеченье в именах улиц своих любимых вратарей и забивателей голов головами.
Этак найдутся, пожалуй, и лица «кавказской национальности», которым захочется увидать в Москве улицы с именами чеченских террористов! Грозились же эти рыцари, что им хватит и полкило урана, чтобы стереть столицу с лица земли!
На какой бы междусобойчик и где бы еще раз ни сходились пусть самые прославленные «звезды», не надо измышлять их права на общемосковскую память. Мало ли какие звезды выступали с эстрад садов «Эрмитаж» и «Аквариум» – среди них были и Шаляпин, и Собинов, и Козловский с Лемешевым, и Нежданова, но никому не взбредало присвоить этим садам имя «Звёзды Опер»!
Впрочем, С. И. Лапекин привел и такой довод в оправдание включения в справочник столь пикантных имен: щедрый спонсор заинтересован в подобных клубничках – они делают книгу более «покупабельной». Ох, скользкая же это дорожка!
Увы, и в таком добром деле, как бурьян, несуразности прорастают еще и по вине издателей. Спасибо им, конечно, что обнародовали такую книгу, но могли бы сделать это и получше.
Кто издал? ТОО «Вся Москва-информ». ТОО расшифровывается как «товарищество с ограниченной ответственностью». Не прикрывает ли такая дипломатическая хитрость ничем не ограниченную безответственность? Особенно сильно согрешила фирма «Вектор», помогшая этому ТОО сопроводить книгу атласом крупномасштабных планов города с множеством безобразных опечаток и случаев графического брака. На картосхемах – уйма противоречий с текстом этой же книги. Кстати, тем же грешат и многие «пиратские» издания разных брошюр и планов города, которыми промышляют предприимчивые жучки... Тут бы нужны были буквально «санитарно-эпидемиологический» надзор и контроль. Какой службе мэрии это по силам?
Итог – чтобы легче запомнилось
Много всего наговорено, а есть устройство, которое помогает отсеять и коротко изложить главное. В математике этому служат формулы, а в словесном изложении – сочетания слов, подобные заклинаниям; их точность и краткость в содружестве с ритмом и созвучиями облегчают и запоминание сути. Это устройство – стихи. И вот как сложилось что-то вроде манифеста об именословии – пусть он будет нетрадиционной формой заключительного резюме – послесловия к прочитанной Вами книге. Итак – ИМЕНА.
Слава имени – что есть бесплодней и проще?
Кто безвестней и кто популярней, чем Вы,
Пресловутая Марья, владелица «Рощи»,
Нежный шеф озорного района Москвы?
Не звезда и не саморекламная лжица,
Только именем бабьим в былом надымив,
В документы и в быт ухитряется вжиться
И сопутствует нам тетка-призрак и миф.
Что есть имя? Гипноза его не прервать.
Будет вечно со мной неизбывный, бессменный,
С атавизмом тождественный зуд – называть,
Словно все мы живем в пустоте безыменной.
Мне назвать – драгоценно, почти как познать.
Полноту с глубиной этих слов соизмерьте.
Называть – подменять, называть – заклинать,
Крестным в крестниках возобновляться в бессмертье.
* * *
В детстве – клички искал для телят-жеребят,
Чтобы их родословным не быть без призора.
А теперь – поименно вулканы дымят,
Славны крестники – реки, мысы и озера.
Осенило назвать – и уже говорим,
И привыкли, как будто всегда так и было,
Что на юге Москвы – согревающий Крым,
А на севере – Арктика нахолодила.
Нарекаем весь мир, как читаем с азов.
Имя – паспорт, казенней тарифа и грифа.
Имя – рифма к лицу или к улице рифма.
Имена – как стихи, в них и память, и зов!
Кто же тщится для улиц и для городов
Штамповать поминальных надгробий обоймы?
Почему так безлики и недальнобойны
Трафаретные клички машин и судов?
Как привычно готово, увы, большинство
С небреженьем к родным оборотам и нормам
Нафранцузить, у ущерб притяжательным формам,
В именах «рю дэ этого», «пляс дэ того»...
Чем нас дарят слепых подражаний рабы?
Лучше б улица шла безымянно немая.
Люди ходят «по Герцена», не понимая,
Что ногами пристойней шагать по грибы.
Как изъять из имен басурманский дефект,
Чтобы русский язык на Руси раздавался,
Чтоб не «Чехова» набок проезд назывался,
Чтоб не «Бунина» – Бунинским звался проспект!
* * *
Кто спешит имена так бездарно менять?
Кто темнит старину хлестаковщиной злостной?
Может, бухта Абсурд нам поможет понять,
Что дошел до абсурда и сам ее крестный?
А бывает такой оптимизм нагнетен,
Будто не было в мире ни бед, ни ненастья,
И читаем «Убийство на улице Счастья»
«Панихиде на площади Радости» в тон.
* * *
Жизнь – как гимн многозвучна и многоименна.
Познавать, сберегать, не менять имена,
Имена – пламенеющие как знамена,
Имена – племена, имена – времена.
1976
Под занавес
Закончив это «воспоминание-исследованье», ощущаю смущение – чувствую, что был и не всегда последователен, и что не избежал повторений. Протестовал против персоналий в родительном падеже, а и сам напредлагал их порядочно. Ворчал против генеральских лампасов на именах, а старался назвать улицу именем генерала Лукина...
Во всех пяти изданиях «Имен московских улиц» был соавтором, а в пятом значился и ответственным редактором, то есть отвечал и за фактографию, и за идеологию опубликованного. Теперь не скроешь неловкости, видя такой свой «автопортрет».
Даже в пятом издании, сданном в набор в 1987 году – уже при начавшейся «перестройке», – на сколькое еще не поднималась рука; прочистить книгу от полагавшихся комплиментов соответствующим деятелям, от назойливого упоминания «ленинских мест», хотя бы и не имевших никакого отношения к поясняемым названиям. Многое предвидя, все еще старался не дразнить быков, перестраховывался перед разными редакторами и цензорами.
Вероятно, и в этом сочинении кое на что по старым привычкам еще не поднялась рука – можно бы и тут прочистку провести порадикальнее. Оставим это на будущее. А за поправки в случаях, где пошел по неверному пути, буду лишь благодарен и заранее готов просить прощения за ошибки, еще, возможно, проникшие и в этот текст.
Понимаю, что даже за время печатанья книги сказанное может отстать от событий и не охватит новых наименований и возвратов. Надеюсь, что читатели простят автору такое «отставание от жизни».
[1] Цит. по сб.: Шафаревич И. Р. Есть ли будущее у России. М., Советский писатель, 1991, с. 495.
[2] Вот только другой микешинской «Екатерине» не повезло. Памятник прославлял столетие ее указа (1792—1892) о переселении запорожцев на Кубань (завершал его академик Б. В. Эдвардс в 1907 году). В 1920-м памятник снесли, а и 1932-м переплавили в 20 тонн цветмета. Таков был «красный дар» Екатеринодару, именно в 1920-м и переименованному в Краснодар.
[3] Называли же на Руси в XVI—XVII веках Гуляй-Городом подвижные деревянные крепости, перемещавшиеся на колесах или полозьях!
[4] Уточним: имя Герцена Большая Никитская носила с 1920 по 1993 год.
[5] В 1996 году при наречении новопроложенных улиц Южного Бутова комиссия все же решила присвоить им имена двух академиков – Н. Н. Семенова (к его столетию) и Понтрягина.
[6] В 1996 году название «Волоцкий» одному из соседних переулков в Митине все же присвоили.