со дня рождения
Юрия Константиновича ЕФРЕМОВА

1913 – 2013

Н. М. Журова-Мордвинова. Прасвекор

 

Оказалось, нет специального слова, обозначающего родство «жена внука» или «дед мужа». Юрий Константинович сразу же назвал себя прасвекром, ну а когда родились наши дети Федя, Вася и Вера – его правнуки, все стало на свои места: прадед – прасвекор. Он очень ценил повышение в ранге, я всегда чувствовала его какое-то особое уважение ко мне, продлившей его род, а значит, и жизнь. К нашей с Митей свадьбе он написал такое стихотворение:
 
Димитрию с Надеждой от деда-прасвекора
 
Мы в детстве в школе проходили:
В Египте реку НИЛ зовут,
А в Ниле только крокодилы
Гостеприимные живут.
 
Но вот в награду за рыбалку
Заместо крокодильих бяк
Из Нила выудил русалку
Изобретательный рыбак.
 
Что помогло ему? – Смекалка?
Или ухватка так ловка?
А может быть сама русалка
Втащила в невод рыбака?
 
Неважно, так или иначе,
Но непреложен самый факт:
Из песен и костров на даче
Сфабриковался брачный пакт.
 
Он четко юность подытожил –
Пусть будет молодость манить.
О боже, до чего я дожил!
До счастья – внука обженить!
 
Спешит он с внуковой любовью
Нас, предков, вырастить в чинах,
Чтоб звались мы в грядущих днях
Прасвекором и прасвекровью.
 
Что бракоделам пожелать?
Вегетативно почковаться,
Демографически взрываться
И гуще Землю заселять.
 
Поймать с небес благую весть,
Успешно выйти в мамки-папки,
Праматерей поднять в прабабки
И дедов в прадеды возвесть.
 
Мы лучшим будущим наделим
Отважившихся молодых.
Мне жаль, что мой заздравный стих
Словами сыплет, а не хмелем,
 
И вне положенных мерил,
Завидуя и молодея,
Я вместо гимна Гименея
Такого тут наговорил.
 Весна 1980 г. 22 марта, ЮЕ
 
 
Когда родился наш первенец, ЮК было всего 67 лет, в родильный дом мне передали от него записку, где его красивым убористым почерком был написан список практически всех мужских имен. Чтобы меня повеселить, он разделил их на группы: 1) «ширпотреб» – здесь были все, начиная с Александра, последним  был Феодор;  2) в святцах есть, но нарекать не стоит – смешные имена вроде Горазд, Епафродит, Истукарий и т.д.; 3) близнецы не получились, а могли бы быть  – Псой и Сысой, Паппий и Маммий, Акакий и Павсикакий... ЮК был среди встречавших нас из роддома, а потом был праздник, тосты, стихи.
Особенно запомнилась самая первая встреча.  Хотя мы и жили в одном дачном поселке, в детстве я никогда не встречала там ЮК. «Ну, милые,  проходите!» Летом в московской квартире он наслаждался тишиной и одиночеством - все на даче, и можно, не отвлекаясь, погружаться в свои любимые занятия: читать, писать, играть на пианино, слушать радио…  Явление десятиклассника-внука с подружкой, казалось, ничуть не удивило. Он был необычайно галантен, помню, поцеловал мне, пятнадцатилетней девчонке, руку. На меня обрушилась лавина каких-то доселе мне неведомых интереснейших фактов об охране природы, поэзии, политических событиях. Пожалуй, оставалось только улыбаться и кивать головой, делая вид, что я тоже что-то знаю. Широта тем и спектр проблем, обсуждавшихся в этой семье за чаем, мягко говоря, ошеломляли. Я совершенно другими глазами стала смотреть на мироустройство, чувствовать Родину, понимать историю.  Это уж потом, я догадалась, что для того чтобы за этим столом меня услышали, надо очень стараться. Для этого делались «домашние заготовки»: у моего папы, как и у ЮК, была хорошая библиотека поэтов серебряного века. Можно было рассказать, почерпнув что-нибудь оттуда: забытое имя или строки,  надо было только дождаться паузы и смело начинать. Еще проще было задать вопрос о поэзии. Тут, как, впрочем,  и во многих других сферах, ЮК не было равных, он знал на память огромное количество стихов, историй из жизни, шуток, переплетений судеб  и времен. Что уж говорить о его всеобъемлющих знаниях в области географии, природоведения, казалось, что ему и не надо никуда выходить из кабинета, ехать в другие страны – так зримо и сочно мог рассказать он о любом уголке света. Причем ЮК не был просто кладезем знаний – он хотел видеть глобальное устройство мира, историю человечества. Кабинетный ученый сочетался в нем со страстным путешественником, причем нужны были обязательно горы и дали,  море и бесконечные горизонты. Помню, как с упоением рассказывал нам о своем опыте работы проводником в горах Кавказского заповедника, как он разведывал новые тропы и маршруты: «Спускаешься вниз по какому-нибудь ручью, прыгаешь с камня на камень, вниз, еще вниз, а потом глянешь – а обратно-то как, вверх ведь на 2,5 метра не прыгнешь?»
В годы борьбы с перебросом рек мы всей семьей ходили на мероприятия, познакомились с соратниками Юрия Константиновича и Натальи Алексеевны, многие бывали у них дома, во всем этом активно участвовала и моя свекровь, Анна Георгиевна. В семье было какое-то удивительное единение во взглядах, никаких «отцов и детей». Так, у маленького Васи  были фломастеры от Василия Белова, а наслушавшись взрослых разговоров, он,  увидев где-то бюст Ленина, спросил у бабушки: «Это Лемешев?» (имея в виду М.Я.Лемешева, которого семья поддерживала на самых первых свободных выборах).
ЮК был не просто читатель, а читатель с «функцией редактора», всегда с карандашом или ручкой, он поправлял фактические и грамматические ошибки во всех текстах, будь то Большая советская энциклопедия или статья в газете. В годы, когда интернет еще даже не был придуман, ЮК был носителем многих терабайтов информации, постоянно обновлял ее, следил за десятками печатных изданий, умудряясь по крупицам выявлять истину из моря лжи, читать между строк, обобщать и систематизировать, раскладывать все по реальным папкам, а не как мы сейчас на «рабочем столе».  Помимо карандаша, под рукой он всегда держал большие ножницы, ловко вырезая из газет и журналов нужные статьи. На вырезке всегда было написано «Кому» и  «O чем», например, Мите – о метеоритах, Лане – о шахтерах... Всякие нелепости в текстах, забавные и смешные ошибки, он вырезал и наклеивал в альбом для домашнего чтения под названием  «Перлы». Были и веселые истории, например, как в столовой МГУ в меню он прочел: «котлеты из гав.». Тут же поинтересовался у буфетчицы: из гав-гав? Она же в ответ, мол, ну что вы – из говядины, а ЮК ей: тогда надо писать «из гов.». Женщина возмутилась: мол, как вам не стыдно, а еще профессор!
Как-то получаем от него вырезку: Наде и Мите – про воспитание. Оказалось, в каком-то никому неизвестном издании, он наткнулся на нашу фотографию, где мы с его правнуками Федей и еще маленьким Васей сняты на рынке с баранками, а рядом изображение интеллигентных мамы и дочек в музее, с надписью, что все по-разному воспитывают детей. А дело было так: нас остановили на рынке какие-то корреспонденты, всучили баранки, сфотографировали молодую семью, отняли баранки – вот и все. И только ЮК мог заметить эту, казалось бы, мелочь и не пропустить малую, но все же несправедливость мимо своего карандаша и ножниц. Что уж говорить о серьезных вещах. Он рассказывал нам, как еще при Сталине научился понимать смысл происходящего, сопоставляя публикуемые политические процессы, списки жертв и палачей. В доставшийся на его долю несвободный жестокий век, он сумел остаться свободным, веселым и добрым человеком, неприхотливым в быту. Мы вспоминали, как в дни домашних торжеств, еще до прихода гостей, Деда Юра, не обращая внимание на суету женщин с их пирогами,  мог часами играть на пианино, разбирая свои старые уникальные ноты с романсами, петь или импровизировать на  джазовые темы. С возрастом, пальцы его несколько потеряли беглость, казалось, что он играет как-то едва касаясь клавиш, чуть на ощупь. Все равно было легко представить, как вдохновенно он аккомпанировал немому кино в ранней юности. Сейчас, когда мне для работы в журнале понадобились некоторые ноты, мы заглянули в большие коробки, где лежат они пока не востребованные никем из молодежи. В этих коробках целая часть жизни и души ЮК, видны его пристрастия, музыкальная одаренность. Мы много пели вместе, но именно Деды Юриными мы считаем в своем репертуаре три песни: «Санта Лючия», «Маленький Джонни» и  «Забыть нельзя».  У ЮК был очень приятный тембр голоса, прекрасная дикция, слово, особенно поэтическое, для него было столь же ценно, сколь  мелодия  и ритм. Сам он, как поэт, очень виртуозно обращался со словами, рифмами, иногда они скрежетали от твердости согласных, иногда плавно переливались напевными гласными. Когда родилась его правнучка Вера, он сказал мне: «Знаешь, интересно  было бы назвать Людмилой, получится Людмила Дмитриевна».  Я уточнила, что ему нравится, Люся или Мила, а он засмеялся в ответ: «Мне нравится двойное ДМ – ДМ, забавное сочетание!»
Общаясь с ЮК, я поняла совершенно очевидную формулу, которую такие люди применяли в жизни: норма – это не достоинство. Обычный человек должен быть порядочным, иметь свое собственное мнение, быть компетентным в своем деле – и  все это в порядке вещей, хвалить тут не за что. Он умел восхищаться талантом других, протягивать руку помощи, бороться, спасать, быть отчаянно принципиальным.
Когда правнук Федя был  маленький, ЮК вручил мне небольшую вырезку из газеты, завернутую  еще в одну бумажку с надписью: «Феде. Вскрыть в 2001 году». Этот год Деда Юра считал первым годом XXI века, для него это было очень важно. Внутри оказалось стихотворение неизвестного мне автора, но смысл его, очевидно, был очень созвучен мыслям ЮК, не дожившего до этой даты всего два года. Красным карандашом он выделил для правнука следующие строки: 
...Правнук фото погладит,
Погрустнеет на миг:
Ах, каким был мой прадед...
Нынче нету таких!